Страница 3 из 82
Меж двумя смежными боксами у Гусейна тот самый офис с окнами в потолке, кондиционером и евроремонтом. Восточный человек лукаво называет его каморкой. Каморка не такая секретная, как подземный гараж. В ней Гусейн принимает важных клиентов и даже участкового.
Когда ни зайди, у Гусейна шашлыки из осетрины. Скворчащие, с корочкой, а откусишь — сочнейшие и нежнейшие. Сергей Петрович однажды подглядел: Гусейновы мальчики достают их из морозильника и разогревают в микроволновке. Вот и весь фокус, а Гусейн темнил несколько лет: «О чем говорим, Сирожа! Ждали гостя, сделали шашлык. Завтра придешь — завтра будет шашлык. Ночью придешь — ночью будет шашлык. Всегда тебя ждем, да?»
Еще у Гусейна неиссякающий бочонок настоящего коньяка, на наш вкус резковатого, но говорить об этом не стоит — обидится. Сергей Петрович однажды в благодушном настроении сболтнул, как его угощали в Ереване: армянский коньяк такой, армянский коньяк сякой, и в центре стола — одна бутылка азербайджанского. Хозяин торжественно ее откупоривает. Оскорбленные такой непатриотичностью гости замирают, старики начинают привставать из-за стола. А хозяин ополаскивает из бутылки руки и передает ее дальше. Так вот, услышав эту историю, Гусейн куксился два месяца и отмяк только после того, как Сергей Петрович вскрыл ему одну хитрую противоугонную системку.
Впрочем, нехитрых системок сейчас не бывает, и Сергей Петрович нужен Гусейну. Восточный человек может кукситься, но шашлычок подать прикажет и коньяку нальет собственноручно. И отслюнит, что положено, — это само собой. Раньше давал долю с каждой проданной машины, но Сергей Петрович предпочел твердый оклад. Так лучше: все знают, что доцент Парамонов подрабатывает на частном предприятии, поскольку одним преподаванием семью не прокормишь. Домой он приносит около полутора тысяч долларов — примерно столько ему и положено за установку противоугонных систем. А еще пять тысяч вкладывает в ценные бумаги.
Пять тысяч — гонорар за взлом этих самых систем.
Никогда — ни разрабатывая собственную систему, ни защищая кандидатскую диссертацию, ни редактируя свой курс лекций, который был предназначен, естественно, для студентов автомобильных вузов, а разлетелся с лотков быстрее, чем все «Спецназы», «Слепые» и «Бешеные», — никогда и никакой работой Сергей Петрович не упивался так, как этой, у Гусейна. Против него были фирмы с мировыми именами, с великолепными специалистами, немыслимо дорогим оборудованием и практически неограниченными финансовыми возможностями. А он щелкал их продукцию, как семечки. В одиночку, за домашним компьютером.
Сергей Петрович запретил себе думать о том, что делают Гусейновы мальчики после того, как он разложит перед ними детали раскуроченной системы и объяснит ее слабые стороны. Это, впрочем, он считал неудачей. А удача была — когда он снабжал мальчиков переделанным фирменным брелоком, который давал команду отключиться не только своей «родной» системе, а всем системам этого образца. Реклама утверждала, что это невозможно: пришлось бы перебрать столько-то тысяч вариантов… Не верьте рекламе.
— Очень рад тебе, Сирожа, — тепло сказал Гусейн, когда выпили по первой и куснули шашлычка. Сергей Петрович внес поправку на восточную дипломатию, и вышло, что Гусейн занят или куда-то спешит, Гусейн его поторапливает. А так бы он с полчаса расспрашивал о семье.
— Она замуж собралась, — выложил Сергей Петрович.
— Что ж, это случается с женщинами, — философски заметил Гусейн, не спросив, кто «она» (положим, догадался) и, главное, за кого замуж. Стало ясно, что никуда восточный человек не спешит, он просто нервничает.
— А ты, выходит, знал и помалкивал, — укорил его Сергей Петрович.
Гусейн развел руками:
— Сирожа! Что я мог тебе сказать такого, чего ты сам не знаешь?
— Да то, что она замуж собралась! — сорвался Сергей Петрович. — Снюхалась с твоим Вадимом! За моей спиной! А ты…
А вот кричать на Гусейна не следовало. Его мальчики показали это быстро и наглядно. Дверь в каморку отскочила на петлях, опрокинув столик с шашлыками, и в лоб Сергею Петровичу уставился очень длинный глушитель, само собой, не автомобильный.
Гусейн долго ругал мальчиков по-азербайджански. Столик они, разумеется, подняли, шашлык заменили и были отпущены.
— Дикие совсем, по-русски только мат знают и счет, — с довольным видом пожаловался на мальчиков Гусейн. — Лучше работать с бакинцами. Но бакинцы сильно балованные, норовят свое дело открыть… Сирожа, я не понимаю ваших обычаев и не лезу. Ты попросил, чтобы я подвел к твоей жене мальчика, я удивился, но подвел. Теперь я получаюсь виноват: почему не сказал…
— Ты не виноват, — признал Сергей Петрович. — Но я не для того просил, чтобы она со мной разводилась. Мне нужна жена, хозяйка дома.
— Я не понимаю ваших обычаев, — повторил Гусейн.
— Мне ведь скоро пятьдесят, Гусейн, — доверительно сказал Сергей Петрович. — Волосы крашу, а так седой весь. И я никто. Ну, деньжат прикопил с твоей помощью, но все проблемы деньгами не решишь. А я хочу стать ректором.
— Хорошее дело, — вставил Гусейн.
— Само собой! — взвился Сергей Петрович. — Если я шестерых твоих родственников устроил в институт, то, конечно, хорошее!
Он злился на самого себя, потому что надо было вслух и попросту объяснить Гусейну вещи, о каких ни вслух, ни попросту не говорят.
Во всяком профессиональном кругу люди растут поколениями. В одной студенческой общаге жили, потом в одной конторе работали, друг другу доверяем и друг друга подсаживаем. Задержался на карьерной лестнице — и ты чужак в окружении молодых конкурентов и не помощник своим ушедшим наверх руководящим однокорытникам. Тогда не рассчитывай и на их помощь, разве что из милости. По гроб сиди на своей ступеньке.
Такое уже было с Сергеем Петровичем тринадцать лет назад — проклятая цифра. В тридцать пять он оставался старшим преподавателем, и этим все сказано. Защиту готовой диссертации ему срывали под совершенно дурацким предлогом. «Вот вы, товарищ Парамонов, разрабатываете противоугонные системы для автомобилей, а между тем преступность в социалистическом обществе неуклонно снижается. У ваших изобретений нет будущего!»
Тогда он женился на Лиде, дочери профессора Рождественского, читавшего у них в автомобильном исторический материализм. Тестя боялись. Время от времени его социологические очерки публиковала всемогущая «Правда». Хотя, как и всякий социолог, он писал о массовых явлениях в обществе, обойтись без живых примеров было невозможно, и эти живые примеры, случалось, клали партбилет на стол или тихо уходили на пенсию. С таким тестем Сергей Петрович и защитился блестяще, и быстро, по накату, стал доцентом. Хотя Рождественский ему не протежировал. Он просто был, и этого оказалось достаточно, чтобы противоугонные системы из не имеющих будущего моментально превратились в перспективные и способствующие снижению преступности.
А дальше — стоп. Наука перестала кормить. Раньше ученая степень была сама по себе кормушкой, а теперь стало нужно ее продавать хозяевам кормушек. Приятель Сергея Петровича, тоже доцент, добился заказа на проектирование подземного гаража; через два года глядь — а он совладелец строительной фирмы и уже доктор наук, причем под свою докторскую степень лупит с клиентов втридорога.
Тесть одно время опустился до того, что обменял свою профессорскую квартиру на меньшую, а доплату проел за год. Хотя потом, как пишут в газетах, нашел себя в рыночных условиях, сколотил бригаду вольных социологов и стал проталкивать кандидатов на выборах.
А Сергей Петрович завис над пропастью второй раз. И второй раз его должна была спасти Лида.
«Хочу стать ректором» — это Гусейн, положим, хорошо понимает. Другое дело — как стать ректором. Не деньги же совать направо и налево. Совсем без денег тоже нельзя, неприлично, как без штанов. Но и только с деньгами нельзя — не принимают в круги, где принято расплачиваться должностями, коммерческими заказами и прочим, что найдется в кормушке.