Когда сверкает молния

Красные части наступали медленно и тяжело, метр за метром продвигаясь вперед. В одном из боев Зулкарнай Гайсин был изувечен осколками артиллерийского снаряда.

Освободили его от военной службы, отпустили домой. От Мелеуза до Юмагузина и оттуда до родного аула Ильбаево шел пешком вооруженный солдат.

Уфа и Стерлитамак были в руках Советов. Восточный фронт вел жестокие бои. Армия Колчака трещала по всем швам, откатываясь все дальше на Восток.

Урал был наш. Но юг Башкирии еще скрывал в своих лесах остатки колчаковских отрядов. В горных аулах орудовали бандиты.

Пыльная дорога, извиваясь, шла по склону голой горы. Тишина. Листва черемушника еле трепещет. Перепел громко советует путнику: «Спать пора, спать пора».

Устал Зулкарнай. Идет и дремлет. Не заметил, как из-за кустарника вынырнула пара гнедых, запряженных в легкий тарантас. В коляске сидел офицер. Лицо его показалось знакомым. Вспомнил Зулкарнай — это богач из соседней деревни Колаево, бывший капитан царской армии... Фамилию его Зулкарнай запамятовал за пять лет войны. На всякий случай отстегнул гранату и сунул ее в карман.

— Стой! Кажется, личность знакомая, — остановил лошадей капитан.

— Как же, были знакомы. Я из Ильбаево, Гайсин.

— А, это тот, у которого жена русская? — захохотал офицер. — Да ты, говорят, вместе с Кировым воюешь?

— Отвоевался уже, домой вот из госпиталя шагаю.

— И оружие у тебя? — показывая на винтовку, сказал капитан. — Коммунисты каждому не дают. Видать, и ты коммунист? А таким у нас нет места. Сдавай оружие! Перед тобой офицер свободной армии. — Короткое дуло пистолета медленно поднялось на Зулкарная. Черная его дырка смотрит прямо в лоб.

Граната над головой. В левой руке пистолет. От яростного окрика кони прыгнули в сторону. Капитан упал в тарантас, кучер — на него. Пуля пролетела рядом с Зулкарнаем и звонко стукнулась о придорожный камень, осой-рикошетом отлетая в сторону.

— Я те дам, собака! Видишь граната, сейчас грохну, — кричал Зулкарнай, а кони были уже далеко. Кучер останавливал их, стаскивая с плеча винтовку. Гайсин рванулся в кусты. Укрывшись в них, стал пробираться дальше. Погони не было. «Испугались сволочи!» — подумал он и бодро засмеялся...

В Ильбаеве, как ребенок на слабых ногах, поднималась Советская власть. Байские земли были переданы крестьянам. В окрестных деревнях стояли красные. А в горах скрывались банды контрреволюционеров.

Не пришлось отдохнуть Зулкарнаю. Встреча, разговоры. Поздно ночью, лег он спать. Винтовку, спрятал в сарае, пистолет и гранату в погребе. Резкий стук в окно разбудил Зулкарная.

— Выходи, ей, выходи, хозяин! — кто-то кричал за окном.

Гайсин оделся. Светало. Легкий туман стелился вдоль речки Мряушля. Жидкий свет зари сочился с востока и слабо освещал землю. Несколько человек налетело сзади, крепкие руки обхватили Зулкарная. И он увидел около своих ворот ту же пару гнедых, легкий тарантас и в нем улыбающегося капитана.

— Ну что, коммунист? Попался? — ехидно засмеялся тот. — Ты нам отдашь лошадь и оружие, — уверенно закончил он.

— Лошадь берите, а оружие я выбросил, не нужно оно мне, — ответил Зулкарнай.

Из избы выбежала жена Акулина. Она схватила за узду лошадь, повисла на шее ее и заголосила.

— Не отдам, это моя лошадь, моя...

Ременные плети прилипли к ее телу, прикрытое одной ночной рубашкой. Приклад гулко ударился о голову женщины. Она тяжело упала на землю.

— А, гады, звери! — кричал Зулкарнай. — Не трогайте ее. — Он рвался, но цепкие руки держали его и подталкивали вперед. Гнали прикладами, плетью и штыками. Уволокли за огороды, к мосту, где когда-то стоял сарай.

Поставили к столбу. Солдаты отбежали и прицелились. А Зулкарнай в этот миг резко пригнулся и прыгнул в сторону. Рядом кустарник, а дальше идет лес — спасение Зулкарная.

Сзади раздались выстрелы, за ним гнались. Знакомая с детства местность, где давным-давно он собирал черемуху и землянику, бережно укрывала Зулкарная от погони. Бездорожьем выбрался он к поляне, к старому и забытому пчельнику. Две недели скрывался в лесу. Как-то на заре он услышал вблизи стариковский. кашель. Приятно запахло махоркой. Зулкарнай выглянул из-за укрытия, пригляделся. «Никак Иван Квасков!» — узнал в старике своего знакомого. Бояться его нечего.. Недавний батрак, бедняк из бедняков. Зулкарнай направился к нему. Старик Иван Квасков испуганно взмахнул руками и припал на колени.

— Господи, да что это такое? — взмолился он.

— Ты не бойся, Иван, это же я, Зулкарнай Гайсин, аль не узнал?

— Как не узнать. Да ведь тебя, говорят, убили на той неделе?

— Живой я, — засмеялся Гайсин.

После этой встречи Иван Квасков еще с неделю укрывал товарища, кормил его. Он же сообщил ему, что Акулину избили белые и она скончалась.

Ночью вышел Зулкарнай в поле. Простился с Иваном, тайно пробрался в родной аул. Забрал там свое спрятанное ружье и снова ушел. Вскоре Зулкарнай Гайсин присоединился к одной из частей Красной Армии. Громил остатки колчаковцев и выбивал из предгорий Урала мелкие осколки всевозможных банд.

Только через несколько лет Зулкарнай возвратился в родную деревню. Все изменилось здесь. Молоденький лес подрос и ближе приступил к деревне. Поднялись новые пятистенные дома, крытые тесом. В палисадниках густо разрослись деревья. Нет за огородами того столба, где стоял Зулкарнай перед белыми солдатами, ожидая выстрела. Только по-прежнему звенит речушка Мряушля, шумит кустарник, который когда-то укрыл Зулкарная от погони.

Вся жизнь промелькнула в памяти Астрахана. Сердце налилось грустью и тоской. И уже нет сил, чтобы поговорить с глазу на глаз с подступившей старостью. Лишь кривится лоб в изгибах набегающих морщин. Перестал сомневаться Астрахан в том, что Осокин, сосед его, никто иной, как тот давнишний, злой и коварный враг его. Зла в сердце уже не было. Годы сделали свое дело, выветрили все. Единственное, что тревожило и волновало старика — это пенсия, которую получал сосед.

Шестьдесят рублей! Мыслимое ли это дело: враг — и вдруг такая ему пенсия!

А он, прошедший огни и воды, воевавший за Советскую власть, создававший колхозы, работавший в поте лица, в боевой горячке буден не сумевший получить хотя бы мало-мальского образования, — он получает сейчас обычную колхозную пенсию, высшую, правда, но все равно слишком малую по сравнению с Осокиным.

Председатель колхоза был на месте. Астрахан, которого любили в деревне и уважали, прошел к столу, протянул руку председателю и по-хозяйски сел в кресло рядом с председательским столом.

— Опять выпил, Астрахан? — недовольно заметил председатель.

— Эх... — взмахнул рукой старик. — Как не выпить, когда горе у меня такое.

— Какое горе, Астрахан? Что за горе?

— Осокина знаешь, председатель? Василия, соседа моего?

Машинально председатель оторвался от бумаг, раскиданных на столе, поднял голову и настороженно посмотрел на старика.

— Как не знать. Не первый день живет у нас. А к чему бы это ты про него разговор затеял? Живет себе спокойно, ну и пусть живет.

— Сволочь он, вот к чему разговор веду? Гнида он — вот кто! Я, Астрахан, воевал. Раненый весь. А Осокин, собака, стрелял в меня. Этого ты не знаешь, председатель! Сволочь белая он! Этого ты тоже не знаешь, я так полагаю. Судить его надо, а не пенсию платить. За что пенсию, за то, что жену мою убил, меня пристрелить хотел, за то, что с белыми вместе воевал? Ты знаешь ли об этом, председатель?

Набравшись решимости идти в правление колхоза с этим сообщением, Астрахан думал, что ему трудно придется доказывать свою правоту. Мало ли воды утекло, мало ли травы скошено — и все сызнова быльем поросло. Старик ожидал всего, только не этого короткого утвердительного ответа председателя.

— Знаю, Астрахан, знаю...

— А тогда как же мне жить дальше?

— Не волнуйся, отец, — мягко и спокойно сказал председатель. — Осокина мы знаем. И как воевал против нас, как в Харбин потом сбежал. А в сорок девятом году назад вернулся, в совхозе работал в Казахстане. Вину свою искупил он бедами и лишениями, когда в Китае жил. Потом у юристов статья есть: за давностью лет не судят...