Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 49



Во второй половине дня ход его мыслей заметно усложняется. Все чаще появляются перебои мысли, умолчания, внезапные скачки; фразы обрываются, оставаясь незавершенными. — «Он шел по краю тротуара. Поток жизни. Как звали того, поповская рожа, всегда косился в наши окна, проходя мимо? Слабое зрение, женщина. Останавливался у Цитрона на Сент-Кевинс-Перэд. Пен, а дальше как. Пенденнис? Память у меня становится. — Пен?… еще бы, столько лет. Верно от грохота трамваев. Чего уж, если не мог вспомнить, как зовут дневного выпускающего, которого видит изо дня в день».

Используемый здесь прием перебоя мыслей — один из характерных для Джойса. Блум пытается вспомнить имя человека, с которым он был когда-то знаком. Оно не приходит ему на память, и лишь через несколько страниц после приведенного отрывка в диалог Блума с одной из его приятельниц внезапно вырывается фраза: «Пенроз! Вот как его звали». Теперь он вспомнил, и вновь поток его мыслей продолжает свое движение.

Часто мысли героя текут параллельно или причудливо переплетаются. Например, проходя мимо витрины магазина, Блум вспоминает, что шелковая материя — поплин — была завезена в Англию гугенотами. При этом в его внутреннем монологе развиваются параллельно две темы: хор из оперы Мейербера «Гугеноты» и размышления о качествах поплина: «Тарара. Замечательный хор. Тара. Стирать в дождевой воде. Мейербер. Тара бом бом бом».

Передавая отрывочность и неопределенность мыслей Блума, Джойс иногда обрывает фразы и даже слова. Он с фотографической точностью фиксирует зарождающуюся в сознании героя мысль, делает своего рода моментальные снимки, отражающие каждое мгновение в ходе его размышлений. Не каждая вспышка сознания успевает облечься в определенную форму прежде, чем загаснуть; но она уже возникла, и Джойс спешит включить ее в общий поток сознания. Незавершенной остается пословица: «Качество пуддинга познается (в еде)»; мелькают неоконченные фразы: «Говорит любить не бу…», «хорошо еще, что не…», «Всегда любила отдохнуть от…», «разрешение охотиться на оленей от его сия…» и т. д. В поток внутренней речи вплетаются отрывки слов: «несваре…» и др. Куски разорванных фраз вкрапливаются в текст; начало, середина и конец одной фразы перестают существовать в единстве. Иногда та или иная внезапно оборвавшаяся мысль получает свое завершение через несколько мгновений, минут или даже часов. Обрываются строки случайно всплывающей в сознании Блума песенки, а потом возникают вновь, но уже в новом контексте и в ином словесном обрамлении. В некоторых случаях между отрывками фразы, песенки или стишка вклинивается всего несколько фраз, но иногда их разделяют целые страницы текста: «Он проходил мимо Мэзон Клэр. Погоди. Полнолуние было в ту ночь, когда мы в воскресенье две недели назад, значит теперь новолуние. Ходили гулять к Толке. Вид при луне не плохой. Она напевала: И майская луна сияет, любовь моя. По другую сторону он. Локоть, рука. Он. И светлячок фонарь свой зажигает, любовь моя. Прикосновение. Пальцы. Вопрос, ответ. Да. Довольно. Довольно. Было так было. Ничего не поделаешь. Мистер Блум, дыша быстрее, двигаясь медленнее проходил мимо Адем-Куорт». В этом отрывке строки песенки о луне и светлячке отделены одна от другой всего тремя фразами. В ряде других случаев разрыв гораздо более ощутим и восстановить единство труднее. Несколько больших абзацев отделяют одну строку вспомнившегося Блуму детского стишка — «Служанка гуляла по саду» — от другой — «Король в казначействе сидел», — которая приходит ему на память лишь через некоторое время после того, как в его сознании промелькнула первая. Стремясь передать нерасчлененность потока мыслей, его слитность с автоматически совершаемыми движениями, Джойс отказывается подчас от знаков препинания. В этих случаях целые куски текста поданы как сплав фрагментов, фиксирующих возникшую в сознании мысль и вместе с тем дающих представление о поступкам героев и о предмете, который в данное мгновение по той или иной причине их интересует. Взволнованный Блум пытается установить, не забыл ли он дома необходимую ему вещь: «Рука его искавшая куда же я девал нащупала в заднем кармане мыло надо зайти за лосьоном теплое приставшее к бумаге».

На протяжении всего дня Блума преследует мысль об изменах жены и о ее любовнике Бойлэне. Сознание Блума упорно сопротивляется тому, чтобы сделать эту навязчивую идею своим достоянием. Оно выталкивает ее в область подсознания, и, помимо желания Блума, в самых глубинах его подсознания образ Бойлэна возникает снова и снова. Джойс не называет его имени, используя в данном случае прием умолчания, но всякий раз, как Блум обращается мысленно к своему прошлому, думает о жене и дочери, Бойлэн незримо присутствует рядом с ними. Наиболее отчетливо это проявляется в 8-м эпизоде романа.

Построение и стилистическое своеобразие каждого из эпизодов «Улисса» соответствует характеру воспроизводимых событий, преломляющихся в сознании героев, и месту, в котором они происходят. С математической точностью вымерена длина каждого периода в эпизоде «Итака»; четко рассчитано соотношение фраз. Это связано с тем, что в данном эпизоде события достигают большого размаха и преломляются в космических масштабах. Своеобразно построен 7-й эпизод, местом действия которого становится редакция газеты «Фримен». Он скомпонован из фрагментов, имитирующих короткие газетные статьи, объявления, рекламу, каждый из них снабжен крикливым, бьющим в глаза заголовком, за которым не кроется ничего значительного: «Скандал в фешенебельном ресторане», «С неподдельной скорбью мы извещаем о кончине всеми уважаемого дублинского гражданина», «Человек высокой нравственности», «Агент за работой», «Второкурсник голосует за отца Моисея» п т. п. Построением фраз, подбором слов переданы отдельные характерные особенности газетного стиля.

Композиция и стилистические особенности 10-го эпизода «Бродящие скалы» основаны на ином принципе. Джойс ставит перед собой задачу развернуть широкую, сравнительно со всеми остальными эпизодами, панораму Дублина. И поэтому эпизод «Бродящие скалы», который только в самом приближенном значении этого слова и очень условно может быть назван «эпическим», сильно отличается от всех предыдущих и последующих «камерных» эпизодов. Он разбит на 19 самостоятельных частей. Первые восемнадцать — это уличные сценки, происходящие в одно и то же время в различных местах Дублина Время действия — середина дня 16 июня 1904 г. (между тремя и четырьмя часами). В это самое время

— его высокопреподобие ректор Джон Конми сходит с крыльца своего дома и, сжимая в руке требник, направляется к центру города. Он встречает своих прихожан, раскланивается с ними, беседует, некоторых поучает и наставляет;





— собирая скудные подаяния, ковыляет по улице одноногий матрос;

— в фруктовой лавке Бойлэн заказывает цветы и персики;

— «темноспинная фигура под Аркой Купцов просматривает книги на тележке букиниста»; это Блум, о котором в 10-м эпизоде лишь упоминается;

— на одной из улиц Стивен Дедалус встречается со своей дочерью Долли;

— направляющийся на открытие благотворительного базара вице-король, сопровождаемый своим эскортом, проезжает по городу. Жители приветствуют эту торжественную процессию; взоры каждого из них устремляются к ней и на какое-то мгновение она становится связующим звеном, которое объединяет всех этих разобщенных, разбросанных по Дублину людей.

Таким образом, этот заключительный фрагмент 10-го эпизода становится объединяющим для всех предшествующих.

Сам Джойс называл рукопись «Улисса» мозаикой. И для этого есть все основания. Он конструировал свой роман, используя откровенно формалистические приемы. Техника его работы была не совсем обычной. Джойс скрупулезно подбирал факты, заносил в свои записные книжки массу деталей, стремясь при этом к натуралистической точности. Известно, что, работая над «Улиссом», он до мельчайших подробностей изучил карту Дублина и знал с точностью до минуты, сколько требуется времени для того, чтобы пройти такую-то улицу, пересечь площадь или обойти аллеи парка. Каждый из эпизодов романа компоновался из множества фрагментов. Порядок их расположения изменялся и варьировался Джойсом бесконечное количество раз. Каждая фраза в рукописи была подчеркнута карандашом определенного цвета в зависимости от того, к какому эпизоду она могла бы быть отнесена.