Механика вечности

– Книги, компьютер и стол.

– Точно. И тесная конура в Перово. Нормально?

Миша докурил сигарету до самого фильтра и яростно растоптал ее каблуком.

– А может, и к лучшему, – опустошенно, совсем как Мефодий, сказал он и расстегнул ветровку. – Только денег у меня с собой – ноль. Подкинешь? Я потом верну.

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Истерический смех не отпускал нас несколько минут, пока не заболели легкие. Когда мы все же успокоились, утерли слезы и просморкались, то ощутили себя теми, кем являлись по сути: больше, чем близнецами, больше, чем единомышленниками. Мы были единой личностью.

Миша первым раскинул руки, и мы обнялись. Я устыдился, что не рассказал ему всей правды, включая и того, в каком виде он застанет Люсьен. Я был достаточно брезглив, чтобы позариться на чересчур доступное тело, и Мишу-младшего ожидал неприятный сюрприз. Мысль о том, что я обманываю самого близкого человека, больно резанула по совести, однако от нового порыва откровения я удержался. Все, что хорошо для меня, полезно и для него.

Мы принялись торопливо раздеваться, вешая одежду на перила.

– Трусы тоже снимай, – распорядился я. – И носки. У разведчиков мелочей не бывает.

– Может, не надо? Когда ты мне позвонил, я так переполошился, что одел все вчерашнее.

– Ничего, у меня тоже не фиалки, – хохотнул я, показывая свой, еще не хрустящий, но уже не далекий от этого носок. – У Люсьен спал, не раздеваясь, так что извини.

– Ты ее не…

– Да все разговоры, – буркнул я, проклиная свой длинный язык. – Но она готова, никаких проблем.

Мы разделись догола, и некоторое время стояли друг напротив друга, переминаясь на ледяном полу. За пять лет мое тело почти не изменилось. Если я чем-то и отличался от Миши, то лишь в лучшую сторону. Живот стал поменьше, ноги постройнели, задница перестала быть рыхлой и складчатой, как у младенца.

– Все, надо спортом заниматься, – решил он.

– Такого за тобой не помню. Лучше кури поменьше, а то меня кашель по утрам замучил.

Миша с трудом натянул мои джинсы с небольшой пачкой денег в кармане, а я облачился в просторные брюки, скупо брякнувшие несколькими монетками. Себе я оставил лишь машинку, тетрадь, ключи от квартиры в Перово и дискеты.

– Ну и правильно, – сказал Миша.

– Ты о чем?

– О твоей нынешней работе. Я о ней давно мечтал, только боялся.

Ах вот как. Он решил, что я теперь секретный агент.

– Понимаю, служба. Не волнуйся, никто не узнает, – заверил Миша. – Но мог бы и сразу сказать, мы же все-таки… Если нужно – я всегда пожалуйста. А ты молодец, – добавил он с уважением.

– Спасибо, – сурово произнес я, делая лицо мужественным и честным.

– Волосы! – Спохватился он. – Они у тебя короткие, а я уже месяц до парикмахерской не дойду. Вдруг Алена заметит?

– Вряд ли. Лучше расскажи ваши последние новости. У кого были, о чем говорили, кто с кем поссорился. Я уж забыл все.

Он посвятил меня в свежие семейные тайны, и я еще раз убедился, что моя жизнь с Аленой была наполнена трясиной мелочной суеты. Споры о том, какую ей одеть юбку, скандалы из-за того, какой варить суп, а за всем этим – глухая, ватная пустота. Был ли я с Аленой счастлив? Или, потеряв ее, я приобрел что-то гораздо большее?

Мы выкурили по последней и вновь обнялись.

– Ну, тебе вниз, мне наверх. Купи Люсьен пива, она тоже страдает. Водки не забудь пару бутылок. Лучше пять, чтоб завтра не бегать, вдруг засветишься где-нибудь? Только сразу все не отдавай, она меры не знает. Еды захвати, у Люсьен покати шаром. И для сестренки ее чего-нибудь, мандаринов, что ли.

– Слушаюсь, мой генерал. Миша, а может, наша история для сюжета сгодится? Шпионы во времени и так далее. Круто!

– Не советую, – ответил я многозначительно.

– Понял. Тогда последний вопрос.

– Ну, валяй.

– Сколько вас здесь, агентов?

В его голосе была такая мольба, что сжималось сердце. Не ответить было нельзя. Одной ложью больше, что поделать!

– Четыре человека в каждом десятилетии, – сообщил я с предельной конфиденциальностью. – Да, чуть не забыл. Скоро в «Реке» под твоим именем выйдут четыре книжки. Не отказывайся, так надо. Продолжай работать, теперь тебя начнут печатать. Пиши, пиши, пиши – это все, что от тебя требуется.

– У меня к тебе тоже есть одна просьба. Если позвонит Костик, скажи, что я согласен.

– Какой еще Костик?

В мозгу что-то тревожно тренькнуло.

– Ну Костик, Афанасьев.

– Не знаю я никакого Афанасьева. Откуда он взялся?

– Долго объяснять, – нетерпеливо ответил Миша. – Да знаешь, знаешь, забыл только. В общем, если позвонит, соглашайся.

– С чем?

– Да не важно. Просто скажи: я согласен.

Направляясь к Люсьен, Миша сиял, как начищенный самовар. Я сочувственно смотрел ему в спину, борясь с желанием догнать и объяснить все по-человечески. Нет, этого делать нельзя, особенно после того, как он переполнился гордостью за свое будущее.

Остановившись у знакомой двери, я без труда нашел нужный ключ. Замок повернулся мягко, петли не издали ни звука. Алена любила, чтобы в доме был порядок.

– Миш, ты? – Раздалось из комнаты.

– Я.

Чтобы ответ получился будничным, мне пришлось собрать в кулак все свое самообладание.

– Который час? – Алена ленилась повернуться на бок и глянуть на будильник.

– Девять.

Я скинул ветровку, затем ботинки и, воткнув ноги в родные тапочки, остановился перед спальней.

– Вставать неохота. Сигареты купил?

– Нет.

– Почему? И чего так долго? Миш, сделай кофе.

Я с облегчением потопал на кухню. Сзади послышались шаги, и в дверях, на ходу запахивая халат, появилась Алена. Я поспешно отвернулся и с двойным рвением занялся завтраком.

– А где «доброе утро»?

Придется посмотреть.

Медленно, словно боясь ослепнуть, я отошел назад и повернул голову. Это была та самая женщина, к которой я привык, та, которую я знал и любил. Алена стояла растрепанная и не проснувшаяся, но ее сонливость разительно отличалась от той, что я увидел в Мише. На ее щеке обозначились две розовые складки от подушки, глаза, как у котенка, раскрылись еще не до конца, из-за чего лицо Алены приобрело умильно-беззащитное выражение. Она смешно наморщила носик и налила в чашку воды.

Халатик распахнулся, и я увидел ее грудь – почти полностью. То, что оставалось за бирюзовой тканью, манило сильнее, чем все женщины мира, вместе взятые. Я знал это тело так же хорошо, как и свое, но сейчас полуприкрытая нагота Алены почему-то взволновала меня, как никогда прежде.

– Чего такой напряженный? И почему без сигарет?

– Деньги забыл.

Алена зевнула и пошла в ванную. Сейчас она скинет халатик, а под ним – ничего. Я услышал, как зашуршала клеенчатая занавеска и зашумел душ. Пена в кофейнике вскипела и выплеснулась наружу.

– Алена!

– Да?

– Ты никогда не пила кофе в ванной?

Я поставил чашку на стеклянную полочку между стаканом с зубными щетками и бритвенным станком.

– С ума сошел?

Я отдернул занавеску – Алена даже не попыталась прикрыться. Черт, да она же моя жена! Видно, я и правда спятил. Я торопливо сбросил Мишины тряпки и встал под горячую струю рядом с Аленой.

– Кажется, ты задумал что-то нехорошее.

– Хорошее.

Она уже намылилась, и мои руки легко скользили по ее гладкой коже. Только сейчас я понял, что моя жена была еще очень молодой женщиной, и ей вряд ли хватало того, что мог дать Миша-младший.

Алена выдавила на ладонь большую каплю шампуня и сказала:

– Прогулка пошла тебе на пользу. Гуляй почаще.

«Хоботков открыл глаза и долго не мог вспомнить, где он находится. Луч света, протиснувшийся сквозь дыру в кровле, золотил витающую в воздухе пыль и согревал коленку. Дождя на улице слышно не было, но черные стропила сочились влагой. Они плакали по Хоботкову.»

Так начинался роман «Ничего, кроме счастья». Я машинально проглотил еще два абзаца, потом все же оторвался и с неохотой убрал лист в папку. Дипломат с рукописями весил килограмм десять. Ничего, своя ноша не тянет. Я проверил карманы: машинка, дискеты, ключи, тетрадь.