Страница 24 из 129
ПО СТОПАМ ЛЬВА Был вечер необычной тишины; Феллахи, что всегда возбуждены, Молчат у стен сегодня, присмирев. «Что с вами, други?» – «Господин, здесь – лев!» «Лев? Где, когда?» – «Нам этот срок неведом, Но весь песок его испятнан следом, И каждый чувствует,- от страха тих и слаб,- Там, где-то за спиной, движенье тяжких лап!» О да! Я чувствую. Из чешского я края, И эту странную взволнованность я знаю: Когда особенно я горд и важен был - Внезапный холод сердце мне стеснил. Как будто оклик гор гремел, от кряжей прянув: «Что делаешь ты здесь, малыш, средь великанов?» «Ты слишком слаб»,- гремел мне гром из туч. «Ты слишком слаб»,- звенел мне горный ключ. Хоть мы не связаны и ходим на свободе, Но холод на душе и темнота в природе; И песня смутная, чей звук, взлетев, затих, Исчезла в синеве среди небес пустых, И в подсознания таинственную связь Проникла та же робкая боязнь. Томимы голодом, мы жмемся к голым скалам, Со псами схожие зубцов своих оскалом. Как и в пустыне той, где лев прошел в песках, Мы дышим в Чехии – в безволия тисках. Лишь раз парод воспрянул, точно лев, Лишь раз один его раскрылся зев, И ждет земля с тех пор, чтобы дыханьем сжатым Вновь содрогнуться пред его раскатом, И преклоняется, и гнется, как трава, Пред волей львиною. Здесь – государство льва. ТОЛЬКО ВПЕРЕД! Мы родились под бури грохотанье. К великой цели пламенно стремясь, Проходим шаг за шагом испытанья, Лишь пред своим народом преклонясь. Мы всё, что с нами будет, ожидали, Мы не страшились бури и невзгод, Мы с чешскою судьбой себя связали,- И с ней – вперед и только лишь – вперед! С народом нашим, что так чист и светел, Как будто только что сейчас рожден, Который сам свою судьбу наметил И защищал ее во тьме времен! За вольность человечью, что когда-то Здесь расцвела,- как встарь стоит народ, Мы гибли за нее, но – верим свято: Она прославит нас, ведя вперед! Вперед! Мы делом каждый час отметим, Ведь новый день – для нового труда, Хоть слава предков – украшенье детям, Но славой сам укрась свои года! Где настоящее дитятей плачет, Там только древность отблеск славы льет, Едва корабль жемчужный след означит – Все к парусам, и только лишь – вперед! Прочь в сторону, кто трусит и вздыхает, Чья дрогнула от трудностей рука! Ведь роза и тогда благоухает, Когда над ней толпятся облака. Долой того, кто дремлет у кормила: Промедливший мгновенье – отстает, Прошедшего ничья не сможет сила Вернуть назад. Вперед, всегда вперед! Над нами солнце, как везде, сияет, И день встает за ночью, как иным, Но к мужеству эпоха призывает: Где вы, мои свободные сыны? К нам, к нам прихлынь, бессмертия отвага, Плечо к плечу сомкни за взводом взвод. Расправь полет приспущенного флага, Стремясь вперед и только лишь – вперед! Не знаем мы, что в будущем таится, Но непреклонен чешской воли дух, И, чтоб победой новой огласиться, Достаточно широк наш чешский луг. И если гром сраженья снова грянет, Гуситский гимн иной размах возьмет, В стране железа все оружьем станет, В крови железо зазвучит: вперед! Следите ж за движеньем корабельным, О чехи – гвозди, скрепы корабля! Да сохраним его большим и цельным, Чтоб засияла чешская земля! Но если б все насытились желанья И стал бы светел чешский небосвод – Как нет людскому морю затиханья, Так будь и ты готов для испытанья, Вперед, народ наш дорогой, вперед!
РАССКАЗЫ
ОН БЫЛ НЕГОДЯЕМ!
Горачек внезапно умер. О смерти молодого человека никто не жалел, хотя его знала вся Малая Страна. На Малой Стране соседи вообще хорошо знают друг друга, наверное, потому, что не желают знать посторонних. Когда умер Горачек, они рассудили, что это к лучшему,- смерть, мол, развяжет руки его уважаемой матушке. Ведь он был негодяем. Двадцатипятилетний Горачек скончался внезапно, как значилось в книге умерших. В этой записи не указывалась причина смерти, потому что, как остроумно заметил господин провизор, негодяями становятся без причин. Впрочем, если бы скончался господин провизор, неизвестно еще, какие пошли бы о нем толки, хотя он и умеет прятать концы в воду!
Горачека вместе с другими покойниками вынесли из общественной часовни. «Каков в колыбельку, таков и в могилку»,- говорил после в аптеке провизор. Людей за гробом шло не много, почти одни нищие, несколько приодевшиеся, отчего бедность их еще более бросалась в глаза. Из всей толпы только двое провожали Горачека до могилы: старушка мать и весьма элегантно одетый молодой господин, поддерживавший ее под руку. Он был очень бледен, шел неверной походкой и временами вздрагивал, точно в лихорадке. Малостранцы не обращали внимания на слезы матери, ведь, по их мнению, ей теперь должно быть легче, а если старушка и плачет, то она как-никак мать, а потом,- может, это от радости? Молодой господин, вероятно, жил в другой части города, здесь его никто не знал. «Бедняга, его самого нужно поддерживать. Видно, пришел ради Горачековой!… Как же иначе? Не может ведь он быть другом негодяя? Да кто согласится открыто признать себя другом человека, от которого все отвернулись! У Горачека сроду не водилось приятелей, ведь он всегда был негодяем! Несчастная мать!». А мать всю дорогу плакала навзрыд, и у молодого господина катились по щекам слезы, даром, что Горачек с малых лет слыл негодяем.
Родители Горачека держали мелочную лавку. Дела у них шли недурно, насколько это возможно у торговцев, если их лавочка находится в квартале, где живет много бедняков. Из тех крейцеров и грошей, что они выручали от продажи дров, масла и сала, конечно, много не наживешь, если к тому же щепотку соли или тмина надо было давать в придачу бесплатно, зато гроши клиенты платили Горачекам наличными и двухгрошовый долг возвращали аккуратно. Были у Горачековой покупательницы даже среди чиновниц, они хвалили ее вкусное масло и покупали сразу помногу, так как жалованье чиновникам платят только после первого числа.