Нераздельные (ЛП)

— Почему не ешь, Кэм? — спрашивает Роберта, усаживаясь за стол напротив него. Роберта — его создатель, его строитель… как там еще называют тех, кто дал тебе жизнь. Может быть, даже «мать», хотя ему претит называть ее так.

— Тебя жду. — Он косится на стоящую перед ним тарелку с неаппетитной на вид закуской. — К тому же в моем внутреннем сообществе слишком мало любителей фуа гра. Подожду-ка лучше главного блюда.

— Попробуй хоть кусочек.

— Кусочков у меня столько, что спасибо, обойдусь без дополнительных.

Она закатывает глаза и принимается изящно намазывать эту отвратную утиную печень на ломтик поджаренного хлеба. Насколько Кэму известно, чтобы сделать фуа гра, уток кормят насильно, пока те не становятся жирными до безобразия, а их печенки разбухают так, что едва не лопаются. Подумать только, до каких излишеств додумалось человечество! Кэм переводит взгляд на океан.

— Генерал Бодекер готовит тебе прием на следующей неделе в Вест-Пойнте.

— Надеюсь, обойдется без речей?

— Только неформальные — тосты, светские беседы, все в этом роде. Через пару дней он сам приедет посвятить тебя в детали.

— И почему военные не могут просто что-то рассказать? — говорит Кэм. — Вечно им надо «посвятить в детали».

— Я считала, что кто-кто, а вы, мистер Компри, цените формальные обороты речи.

— Ты теперь обращаешься ко мне во множественном числе? Наверно, правильно.

Кэму уже давно изложили перспективы карьеры в Вест-Пойнте: его ускоренным курсом проведут через обучение и сделают офицером; и все это время он будет позировать для фотографов в качестве «лица Современной Американской Армии», чтобы это ни значило. Поначалу эта затея вызывала у него отвращение, но теперь его установка радикально изменилась.

Надо признать, военная форма ему очень к лицу. Она придает ему значимости, словно он стал частью чего-то великого. С какими высокими деятелями он будет отныне тесно общаться, причем не в качестве ходячего курьеза, а как гордый офицер американской морской пехоты! Ему разрешили самому выбрать род войск, и он выбрал морскую пехоту. Кэм ликует при мысли о своем блестящем будущем. И все же…

Наконец он отрывает взгляд от океана.

— Давай поговорим о человеке, которого я твоими усилиями забыл. О Девушке.

Роберта невозмутимо приканчивает фуа гра.

— Ты же знаешь, что я не желаю это обсуждать, так к чему заводить разговор?

— Потому что когда я заставляю тебя вспоминать, у меня появляются хоть какие-то проблески.

Приходит служитель, забирает тарелки с закуской и приносит главное блюдо — говяжью вырезку. В Кэме пробуждается аппетит, но он не слишком голоден, чтобы сразу приняться за еду.

— Я по-прежнему чувствую, как червь шевелится у меня в мозгу, — говорит он.

— Никакой это не червь. Просто немного разумных наноагентов; все, что ты якобы чувствуешь — плод твоей фантазии.

Он начинает резать мясо, воображая, как армия нанороботов кишит в его слепленном из частей мозгу, ползая по аксонам, прыгая с дендрита на дендрит — и все они настроены на поиск специфических воспоминаний. Как только его мысль сознательным усилием добирается до нужного ему воспоминания, наниты тут же изымают его. И всё, чистота и порядок. Первые несколько дней после процедуры Кэм испытывал неприятное чувство «вот-оно-вертится-на-кончике-языка». Это случалось каждый раз, когда он пытался дотянуться до имени и лица, которые помнились миг назад, а в следующий исчезали. Постепенно чувство притупилось, но болезненное ощущение потери никуда не делось. Хотя это тоже не совсем верно. Наниты перенаправляют мысли Кэма на что-нибудь, связанное с армией, при этом в его мозгу возбуждается центр удовольствия. Таким образом, дыры в его сознании заполняются, как гипс заделывает трещины в штукатурке.

Что по-настоящему мешает ему оставить за спиной свою прошлую жизнь — так это воспоминания, лежащие на периферии сознания. Кэм помнит Акрон, помнит, как помогал Коннору Ласситеру, но подробности тонут в тумане. Он помнит также, как решил стать героем ради Девушки, а не ради «Граждан за прогресс».

Кэм мог бы сдать своих тогдашних сотоварищей и оказать таким образом обществу неоценимую услугу, заодно заслужив себе место в истории. Но Девушка навсегда возненавидела бы его. Поэтому он решил совершить ради нее подвиг, который затмил бы все деяния Коннора. И, может быть… может быть, когда-нибудь, когда ей надоест Беглец из Акрона, она увидит сияющую чистоту того, что сделал для нее Кэм… И тогда Девушка полюбит его. Возможно, ему придется ждать долго. Что ж, он будет ждать.

Но теперь… Теперь он не помнит ни лица ее, ни имени. Он и помыслить никогда не мог, что ее у него украдут, не оставив абсолютно ничего.

— Ну как, Кэм, мясо тебе по вкусу?

— Да, ничего.

— Всего лишь ничего?

— Ладно-ладно, оно великолепно. И что ты вечно проверяешь состояние моих вкусовых рецепторов?

Роберта вздыхает.

— Кэм, пожалуйста… Я не хочу ссориться. Это наша последняя неделя вместе. Давай сделаем ее приятной.

— Ты не поедешь со мной?!

Не то чтобы он этого хотел, но, привыкнув, что она всегда принимает участие в его выходах на публику, Кэм принял как само собой разумеющееся, что она отправится с ним.

— В Вест-Пойнте чересчур заботливых матерей не жалуют, — говорит она, и Кэм застывает от изумления.

Похоже, Роберта тоже ошеломлена вырвавшимся у нее словом. Она никогда раньше не произносила его. У Кэма всегда было чувство, будто отношения между ними сродни связи между родителем и ребенком, однако это слово всегда было табу.

Роберта откашливается и вытирает губы салфеткой.

— К тому же здесь много работы.

Вот как? Интересно, интересно…

— Какой работы?

— Тебя это не касается.

Так он и знал, что она не ответит. Мысль о том, что Роберта сосредоточит свое внимание на чем-то кроме него, неожиданно вызывает у Кэма приступ ревности.

— Будешь собирать части для улучшенного варианта меня?

Кэм обращает внимание на то, как Роберта нарезает мясо — плавными, грациозными движениями. Обтекаемыми, как ответ, который она дает.

— Ты сам однажды сказал, Кэм: ты — концепт-кар. Совершенный дизайн. Вершина, к которой следует стремиться. — Она кладет кусочек мяса в рот, разжевывает, проглатывает, и только потом продолжает: — Можешь не волноваться, мы не в состоянии улучшить тебя и не будем даже пытаться. Ты наша звезда и навсегда останешься ею.

— Тогда над чем ты работаешь?

— Можешь строить какие угодно предположения, но это тайна. Так же, как и моя работа с тобой. Я не собираюсь ее обсуждать.

— Угу, — усмехается Кэм. — Значит, не для чужих глаз. И верно, у меня чужие глаза. Как и все остальное.

— Кэм мы обедаем. Это не подходящая тема за столом.

— Прошу прощения.

Кэм раздумывает. Строит предположения. Концепт-кар — штука непрактичная. Он сам — штука непрактичная. Не то, что нужно миру.

Приносят десерт, и беседа обращается ко всяким обыденным мелочам, однако на задворках сознания Кэма продолжает маячить вопрос: если миру нужен не он, то что тогда? Или, вернее, что «Граждане за прогресс» полагают нужным?

РЕКЛАМА

Что если взять лучшее в нас и извлечь из него чистейшую квинтэссенцию? Разум… способность к творчеству… силу… мудрость… Что если бы мы были в состоянии отбросить ненужную шелуху и оставить лишь прекрасную суть? То, что было немыслимо одно поколение назад, сейчас реальность. Мы, «Граждане за прогресс», не просто мечтаем о светлом будущем человечества, мы строим его кирпичик за кирпичиком, часть за частью. Наш девиз: «Завтра начинается сегодняTM».

Ночью Кэм уносится мыслями к Уне. Это не Девушка, но думы о ней смягчают ощущение потери. Уна ни разу даже не встречалась с Девушкой. Уж в этом Кэм уверен, потому что когда он думает об Уне, мысли его остаются четкими и ясными, тогда как при воспоминании о Девушке в его мозгу сразу включаются помехи. А потом, когда он вновь пытается вернуться к нужному предмету, Девушка уже удалена оттуда, словно ее вырезали скальпелем. Он помнит разговоры, но не помнит, о чем. Знает, что говорил с кем-то, но в своем сознании он ведет беседы со стеной, или с безлюдным коридором, или вовсе с пустым пространством.