Страница 9 из 160
Это вершина его революционного творчества, которое оказало огромное влияние па всемирную литературу, помогло многим писателям во всех странах мира найти себя, подобно тому как когда-то нашел себя сам Джон Рид, и стать на сторону своего народа. Трудно переоценить значение той революционной традиции, которая заключена в творчестве Джона Рида и которая остается вечно живой и вечно плодотворной традицией, получающей все более и более широкое развитие в прогрессивной литературе нашего времени.
Его смелые творческие искания и сделанные им художественные открытия имеют важное значение не только для настоящего и будущего американской литературы, но и для всех литератур, избирающих социалистический путь.
И. АНИСИМОВ
Восставшая Мексика
В 1914 году Джон Рида провёл 4 месяца в ссылке вместе с лидером мексиканской революции — Панчо Вилья, где и написал свою книгу «Восставшая Мексика». Его книга — это безграничное море лиц, событий случаев… И вместе с тем это необычайно цельное и целеустремленное произведение, в котором великие исторические события находят художественное отражение, выливаясь в образы эпического характера.
ПРОФЕССОРУ ГАРВАРДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ЧАРЛЬЗУ ТАУНСЕНДУ КОПЛЕНДУ
Дорогой Копи!
Я помню, вы находили странным, что после моего первого путешествия за границу у меня не появилось желания писать о том, что я там видел. С тех пор я посетил страну, которая произвела на меня такое впечатление, что я не мог не написать о ней. И когда я работал над этой книгой о Мексике, я невольно думал, что никогда не увидел бы того, что увидел там, если бы вы не научили меня, как надо смотреть и понимать.
Я могу только повторить то, что многие писатели уже говорили вам: слушать вас — значит учиться, как надо подмечать скрытую красоту зримого мира; быть вашим другом — значит стараться быть интеллектуально честным.
И потому я посвящаю эту книгу вам с условием, что вы примете в ней, как свое собственное, то, что вам понравится, и простите меня за остальное.
Ваш, как всегда,
Джек
Нью-Йорк, 3 июля 1914 г.
На границе[9]
Федеральная армия Меркадо после сдачи Чиуауа и трагического четырехсотмильного отступления через пустыню три месяца стояла в Охинаге, на реке Рио-Гранде.
В Пресидио, на американском берегу, взобравшись на плоскую глиняную крышу почтовой конторы, можно было увидеть заросшие кустарником пески, в миле за ними — мелкую мутную реку и на плоском холме — городок Охинагу, четко рисующийся на фоне сожженной солнцем пустыня, окаймленной голыми, дикими горами.
Охинага — это квадратные глинобитные домики, над которыми там и сям возвышаются восточные купола старинных испанских церквей. Унылая, пустынная местность — нигде ни деревца. Так и кажется, что сейчас увидишь минарет. Днем повсюду суетились федеральные солдаты в потрепанных белых гимнастерках, роя окопы: носились упорные слухи, что Вилья со своими победоносными конституционалистами направляется сюда. Иногда что-то ярко вспыхивало на солнце — это были стволы полевых орудий; в тихом воздухе густые облака дыма поднимались прямо в небо.
К вечеру, когда солнце заходило, пылая, словно доменная печь, на горизонте мелькали темные фигуры — кавалерийские патрули отправлялись в дозор. А когда наступала ночь, в городке пылали таинственные костры.
В Охинаге находилось три с половиной тысячи солдат. Это было все, что осталось от десятитысячной армии Меркадо и тех пяти тысяч, которые послал на север из Мехико в подкрепление ему Паскуаль Ороско. На эти три с половиной тысячи солдат приходилось сорок пять майоров, двадцать один полковник и одиннадцать генералов.
Мне хотелось проинтервьюировать генерала Меркадо, но какая-то газета напечатала заметку, обидевшую генерала Саласара, и он издал приказ не пускать репортеров в город. Я послал генералу Меркадо записку с просьбой дать мне интервью. Записка была перехвачена генералом Ороско, который прислал мне следующий ответ:
«Уважаемый и почтенный сэр!
Если вы только осмелитесь сунуть свой нос в Охинагу, я поставлю вас лицом к стенке и буду иметь честь собственной рукой прошить вам спину пулями».
Но, несмотря на это, в один прекрасный день я перешел вброд Рио-Гранде и отправился в городок. К счастью, я не встретил генерала Ороско. На мое появление никто, казалось, не обратил внимания. Все часовые, которых мне довелось увидеть, спокойно отдыхали на теневой стороне улиц. Впрочем, я скоро встретил очень вежливого офицера по имени Эрнандес, которому я заявил, что хотел бы повидать генерала Меркадо.
Не поинтересовавшись узнать, кто я, он нахмурился, скрестил руки на груди и гневно крикнул:
— Я — начальник штаба генерала Ороско, и я не поведу вас к генералу Меркадо!
Я промолчал. Через несколько минут он добавил:
— Генерал Ороско ненавидит генерала Меркадо! Он не снисходит до того, чтобы посещать генерала Меркадо, а генерал Меркадо не смеет прийти к генералу Ороско. Он — трус! Он бежал из-под Тьера-Бланки, а после из Чиуауа!
— А еще какие генералы вам не нравятся? — спросил я. Он спохватился, бросил на меня сердитый взгляд, а затем широко улыбнулся.
— Quien sabe?…[10]
Я все-таки увиделся с генералом Меркадо — тучным, жалким, задерганным, нерешительным человеком, который долго негодовал и плакался, рассказывая, как войска Соединенных Штатов перешли реку и помогли Вилье одержать победу при Тьера-Бланке.
Белые, пыльные улицы городка, замусоренные, заваленные сеном, старинная церковь без окон, с тремя огромными испанскими колоколами, висящими на балке снаружи, дым ладана, голубыми облаками плывущий из дверей церкви, где следующие за армией женщины день и ночь молятся о победе, — все изнывало под нещадно палящим солнцем. Пять раз Охинага переходила из рук в руки, и на домах не сохранилось почти ни одной крыши, а в стенах зияли огромные пробоины, оставленные снарядами. В этих пустых, выпотрошенных домиках помещались солдаты, их жены, лошади, свиньи и куры, добытые набегами на окрестные деревни. Винтовки были составлены в козлы по углам, седла кучами навалены на земляные полы. Солдаты разгуливали в лохмотьях, почти ни у кого не сохранилось полной формы. Они сидели на корточках вокруг небольших костров у своих дверей и варили кукурузную шелуху и вяленое мясо — они голодали.
По главной улице проходила бесконечная вереница больных, измученных, голодных людей, бежавших из глубины Мексики в страхе перед наступающими повстанцами, — чтобы добраться сюда, им приходилось восемь дней идти по самой ужасной пустыне в мире. На улицах их останавливали федеральные солдаты и отнимали все, что приходилось им по вкусу. Затем беженцы достигали реки. На американском берегу им приходилось проходить сквозь строй таможенных и иммиграционных чиновников Соединенных Штатов, а также пограничной стражи, которая обыскивала их — нет ли оружия.
Беженцы переходили реку сотнями — некоторые верхом на лошадях гнали свой. скот, другие ехали в фургонах, остальные брели пешком. Чиновники обходились с ними не слишком любезно.
— Ну-ка, вылезай из фургона! — кричал кто-нибудь из них женщине-мексиканке с узлом в руках.
— Но, сеньор, скажите почему… — начинала она.
— Слезай, не разговаривай! А не то стащу! — рявкал он.
И мужчин и женщин, неизвестно зачем, тщательно и бесцеремонно обыскивали.
Стоя на берегу, я видел, как какая-то женщина переходила вброд реку, спокойно подняв юбку по самый пояс. Она была закутана в огромную шаль, которая пузырилась на животе, словно под ней что-то было.
— Эй, ты! Что это у тебя там под шалью? — закричал таможенник.
9
В данном сборнике «Восставшая Мексика» публикуется в сокращенном виде. В него не вошли глава XII части первой, часть третья и главы I–II части шестой.
10
Кто знает?… (исп.)