Страница 15 из 24
На пиру Лутиэн одна плачет теперь.
Ныне ловушки захлопнулась дверь,
Спрятали плащ, не осталось путей.
Молила она, не ответили ей,
Ей не сказали того, что хотела
Узнать она с жаром. И не было дела,
Казалось, до тех, кто вдали под землей
Страдает в темнице глубокой, слепой,
Где болью и мукой полна глубина.
Предательство поздно узнала она.
И в Нарготронде немедля узнали,
Что ее сыновья Феанора поймали,
Что Берена против смутили умы,
Что мало желали теперь из тюрьмы
Короля вызволять, чье желанье уйти
Древние клятвы зажгло в их груди,
Ненависть в них пробудило от сна.
И цель их была Ородрету видна:
Фелагунда оставить во тьме умирать
И узами крови с Тинголом связать
Силою дом Феанора затем.
Но помешать темным замыслам тем
Не в его было власти, ведь ныне народ
Братьев правление лишь признает,
Их слову послушны все в этой твердыне.
Никто Ородрета не слушал отныне;
Они разделили позор этих дел,
Про Финрода слышать никто не хотел.
У ног Лутиэн каждый день и всю ночь
Лежал у постели, желая помочь,
Хуан, Нарготронда прославленный пес;
Ему она свой прошептала вопрос:
- Хуан, о Хуан, ты подобно стреле
Ветром несешься по смертной земле,
Что за зло повелителей взяло твоих,
Что слез и страданий не видят моих?
Когда-то сильнее других средь лесов
Любил Барахир всех охотничьих псов;
Когда-то и Берен в враждебной стране,
На Севере, где он бродил в тишине,
Верным был другом у диких зверей,
Мохнатых, крылатых, в лесу, средь полей,
Все души живые в горах были с ним,
Когда пробирался он мраком ночным.
Ныне ни смертный, ни Эльф не придет,
Мелиан дочь уж никто не спасет,
Она помнит того, кто для Моргота враг,
Кого сделать рабом не удастся никак.
Хуан не ответил ей; но Куруфин
С тех пор приближаться не мог уж один
К Лутиэн, и ее он коснуться не смел,
Лишь перед клыками Хуана бледнел.
И вот, когда сыростью осень своей
Окутала светоч небесных огней,
Серпик луны, и летели, видны,
Звезды меж прутьев ночной глубины,
Меж облачной мглы, и, когда рог зимы
В лесу раздавался в об'ятиях тьмы,
Хуан вдруг исчез. Лутиэн там легла,
Зла опасаясь, так ночь проплыла,
Когда все затихло в рассветных ветрах,
И только бессонный кружил еще страх,
Неясная тень вдоль стены подошла.
Шуршащее что-то с собой принесла,
К постели упали тут складки плаща.
И пса увидала она, трепеща,
Его голос глубокий послышался тут,
Словно бы в колокол медленно бьют.
Хуан говорил, кто доселе молчал,
Но дважды еще его голос звучал,
Ему дважды еще суждено говорить:
- Любимая дева, кому все служить,
Все люди, все Эльфы, и стаи зверей,
Мохнатых, пернатых, средь гор и полей,
С любовью должны - поднимайся же! Прочь!
Плащ свой надень! Пока держится ночь
Над Нарготрондом, мы тайной тропой
На Север опасный умчимся с тобой.
И замолчал он, поведав лишь ей,
Как же им цели достигнуть скорей.
Лутиэн, услыхав, была изумлена,
На Хуана в молчанье взглянула она.
Ее руки скользнули его обнимать -
Лишь смерть эту дружбу могла оборвать.
X.
На Острове Чар до сих пор под землей
Лежали в мученьях, сокрытые тьмой,
В холодной пещере, слепой, без дверей,
Глядели во мрак бесконечных ночей
Двое друзей. Лишь одни они были.
Больше другие на свете не жили,
Лишь вид говорил их разбитых костей,
Что воинов не было в мире верней.
Финроду Берен тогда говорил:
- То не беда, если б мертвым я был,
Уверен я, все рассказать мне им надо,
И этим, быть может, из темного ада
Спасти твою жизнь. Ты свободен теперь
От клятвы своей, ибо больше, поверь,
Чем я заслужил, ты страданий несешь.
- А! Берен, Берен, как ты не поймешь,
Что все обещания Моргота слуг
Неверны, как дыханье. Из тьмы, что вокруг,
Из боли уже нам не выйти на свет.
Имена он узнает у нас или нет,
Саурон не подумает нас отпустить.
Нам горшую муку придется испить,
Узнай он, что сын Барахира в сетях,
И что Фелагунд в его ныне руках,
Но хуже всего, если б только узнал
Он, куда путь наш ужасный лежал.
Дьявольский смех зазвенел в темноте.
- Правдою полны слова твои, те,
Что ты говоришь, - голос тут повторил. -
То не беда, если б мертвым он был,
Изгнанный смертный. Ведь он - человек,
Но Эльфийский король сможет больше вовек,
Чем Люди, страданий смертельных снести.
Быть может, узнав к этим стенам пути,
Про муку узнав, твой захочет народ
Мне выкуп внести и сюда принесет
Золото, камни, и души смирит;
Иль Келегорм, может быть, порешит,
Что лучше в темнице остаться тебе,
А злато с короной возьмет он себе.
Быть может, еще я успею узнать,
Каким вы путем собирались шагать.
Голоден волк, и пора приступать;
Смерти уж Берену незачем ждать.
Медленно час в темноте этой тек.
Два глаза блеснули. Увидел свой рок
Берен, напрягшись, но эти тиски
Были для смертного слишком крепки.
Слушайте! Звон среди мрачных камней
Оков разлетевшихся, спавших цепей,
Они сломаны, пали. Рванулся вперед
На волка, что тенью неясной ползет,
Фелагунд, верный клятве, на тело врага,
Ни яда, ни ран не боясь, ни клыка.
И так они молча сплелись по земле,
Катались, сражаясь в удушливой мгле,
Хватка зубов, и на горле рука,
Все крепче сжимаются пальцы, пока
Берен, что рядом в оковах лежал,
Слышал, как тот волколак умирал.
И голос услышал он после: - Прости!
Нужно мне ныне с земли уж уйти,
О смелый Берен, мой спутник и друг.
Мое сердце разбито, темно все вокруг.
Всю силу свою я истратил сейчас,
Оковы разбив; в мое тело не раз
Зубы вонзались, и яд в них силен.
И ныне мой отдых уже предрешен
В Амане, за Эльдамара чертой.
Лишь в памяти свидимся снова с тобой.
И умер так тот, кто здесь был королем,
Эльфийские арфы поют нам о нем.
Здесь Берен лежал. Его горе без слез,
Без страха отчаянье он перенес
В ожидании гласа, шагов и судьбы.
Там тишина глубока, как гробы
Королей позабытых, как будто года,
Словно пески, что текут, как вода,
Как мгла, что в могильный курган пробралась,
Та тишина вкруг него собралась.
И тишина задрожала в тот миг
Серебряным звоном. И слабо возник
Голос поющий, и стены тюрьмы,
Холм заколдованный мрака и тьмы
И темные силы сияньем пронзил.
Нежную ночь он вокруг ощутил,
Звездную роосыпь и воздух ночной,
Пронизанный запахов дивных волной;
Там соловьи на деревьях сидят,
Танкие пальцы по флейте скользят
Под светом луны; та, с кем дети земли
Сравниться вовек красотой не могли,
На дальнем холме одиноком видна,
В мерцанье одежд танцевала одна.
В виденье своем он, казалось, запел,
И яростно, громко напев зазвенел,
Древние песни, в минувшие дни
В Северных битвах звучали они
Стремлением в битву скорее пойти,
Твердыни врагов до корней сотрясти;
Над этим огни серебром засияли,
Пылающий Вереск их Люди назвали,
Семь Звезд, что поставила Варда сиять