Страница 1 из 1
Медленный торжественный снег ложился на ветви деревьев, на крыши машин, шапки прохожих; светофоры мигали величаво, звуки были негромки и, казалось, наполнены каким-то значительным смыслом. А Ксенофонтов чувствовал, как с каждой минутой ему становится все печальнее. Казалось, там, за окном его кабинетика, идет жизнь, а ему выпало лишь описывать ее. Оглянувшись на маленький тесноватый стол, усыпанный листками бумаги, он снова прижался лбом к холодному стеклу. Но нет, не мог он отдаться светлой печали до конца, насладиться видом падающего снега, розовыми лицами прохожих и разноцветными вспышками светофора на перекрестке, поскольку сегодня, как и всегда, ему предстояло сдать двести строк в номер.
Именно этим состоянием можно объяснить то, что телефонный звонок он услышал не сразу, не бросился к трубке, а лишь с недоумением посмотрел на нее, словно бы не совсем понимая, чего она от него хочет. И наконец, осознав происходящее, подошел к телефону.
— Ты что это, как вареная вермишелина на веревке? — требовательно спросил Зайцев.
— Снег идет, старик, — безнадежно проговорил Ксенофонтов. — Такой идет снег… Я вот смотрю на него и думаю, не назначить ли мне кому-нибудь свидание… В сквере… У заснеженной скамейки… Средь бела дня… В рабочее время… Чтобы уже в этом была опасность разоблачения, чтобы уже в этом был вызов высшим силам в лице нашего редактора…
— Так, — проговорил Зайцев тоном врача, собирающегося поставить безжалостный диагноз. — Все понятно. Тебе Рая привет передает.
— Какая Рая? — живо спросил Ксенофонтов.
— За которую ты вчера придумал столько дурацких тостов, и все гости были так благодарны, так благодарны, что сегодня тебе лучше не показываться им на глаза.
— Да, кажется, я был в ударе, — скромно заметил Ксенофонтов. — Надеюсь, Рая прекрасно себя чувствует?
— Рыдает. С вечера.
— С той минуты, когда я ушел?
— Почти. Колечко у нее пропало, цена ему — три тыщи. Созвала гостей на день рождения, а гости, видишь, как с ней обошлись…
— Я не брал, — твердо сказал Ксенофонтов. — И потом… Разве есть такие колечки? За три тыщи?
— Бриллиант в нем, в кольце, понял? Старинная работа. Бабушка подарила на день рождения. Ты вот что подарил вчера? Сумку с портретом Пугачевой, а бабка колечко заветное не пожалела.
— А ты попробуй достань эту сумку, — обиженно сказал Ксенофонтов. — Мне ее по блату раздобыли, и заплатил я за нее вдвое больше, почти десятку. Вот так, старик. Если бы на сумке твой портрет был, ее в уцененке и за пятак никто бы не взял, а поскольку Пугачева… Сам понимаешь. А что, Рае не понравился мой подарок?
— Ксенофонтов! Заткнись. Колечко у нее пропало. Понял? Звоню от нее, с утра я здесь.
— Похмеляешься?
— Провожу следственно-оперативные мероприятия, так это называется. Тебе не понять.
— Нашел злодея?
— Как тебе сказать, — замялся Зайцев. — Отпечатки, конечно, есть, но дело в том… Гости, похоже, перещупали все, что нашли в доме.
— Включая хозяйку?
— Какой ты пошляк, Ксенофонтов! Газета действует на тебя плохо. Приезжай немедленно. Пользы от тебя немного, но хоть слово душевное скажешь, вчера ты был горазд говорить. Приезжай.
Ксенофонтов сгреб разбросанные по столу листки бумаги, оделся, осторожно выглянул в коридор — там никого не было. Тогда он быстро проскользнул на лестничную площадку, сбежал по ступенькам вниз и выскочил на улицу.
Подняв лицо, Ксенофонтов постоял некоторое время, ощущая, как на лоб, на щеки и глаза опускаются холодные снежинки и тают, превращаясь в маленькие капельки. Он вздохнул, вытолкнув из себя воздух, пропитанный бумажной пылью редакции, и широко зашагал к дому, где вчера позволили себе несколько расслабиться.
Дверь открыл Зайцев. Был он без пиджака, озабоченный и деловитый. В глубине комнаты Ксенофонтов увидел хозяйку дома Раю, которая еще вчера вечером блистала свежестью. Сейчас она была заплаканная и какая-то потухшая. Рая улыбнулась Ксенофонтову, но он понял, чего ей это стоило.
— Ксенофонтов, — сказала она, — это ужасно.
— Да, — согласился он, — три тыщи коту под хвост!
— Да черт с ними, с этими тысячами, жила до сих пор без них и… Вчера был полный дом друзей, да? А сегодня нет ни одного… Не считая, конечно, тебя и Зайцева. Понимаешь, ночью начала прикидывать, кто мог взять, а кто не мог… И знаешь, до чего я додумалась? Кошмар… Мог взять каждый. Сволочная память подбрасывает то одно воспоминание, то другое… Тот на машину собирает, у того жена — красавица, наряды требует, у того долгов на три года вперед… Понимаешь, Ксенофонтов, я не могу относиться к ним как прежде, я лишилась друзей. — Не договорив, Рая вышла на кухню.
— Докладываю обстановку. — Зайцев взял Ксенофонтова под локоть, провел в комнату. — Садись в кресло и слушай внимательно. — Рая, как женщина…
— Молодая и красивая, — кивнул Ксенофонтов.
— Это я и без тебя знаю, — несколько ревниво сказал Зайцев. — Я о другом. Она ведет довольно замкнутый образ жизни, для ее лет, разумеется. Работает в технической библиотеке. Заведует залом периодики. Так что можешь иногда заглянуть к ней почитать газеты. С моего разрешения, конечно. Живет с бабкой. Родители в длительной командировке. Бабка вчера ушла к подруге, чтобы не мешать молодежи веселиться. Перед уходом подарила Рае кольцо. Это Рая для собственного утешения сказала, что цена ему три тысячи, оно стоит все пять…
Вошла Рая и принесла на подносе чашечки с кофе. Поставив поднос на журнальный столик, она присела на подлокотник кресла. В брюках и тонком свитере она казалась и меньше и моложе, нежели вчера, когда была в платье.
— Мальчики, — сказала она, — верните мне друзей… Кольцо уж, ладно, как получится, но только скажите, кого я могу не подозревать? Представляете, сама себя начинаю уже ненавидеть… Ну что ты молчишь, Ксенофонтов?
— Думаю. Хотя некоторые считают, что думать вовсе не обязательно, что достаточно провести оперативно-следственные мероприятия. Скажи, Рая, если я правильно помню, торжества вчера проходили в той комнате, верно?
— Все уже записано, опрошено, установлено! — нетерпеливо бросил Зайцев. — Зачем начинать все сначала!
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.