Страница 348 из 403
Глава 4. Счастливые
В толпе горластой, праздничной Похаживали странники, Прокликивали клич: «Эй! нет ли где счастливого? Явись! Коли окажется, Что счастливо живешь, У нас ведро готовое: Пей даром сколько вздумаешь — На славу угостим!..» Таким речам неслыханным Смеялись люди трезвые, А пьяные да умные Чуть не плевали в бороду Ретивым крикунам. Однако и охотников Хлебнуть вина бесплатного Достаточно нашлось. Когда вернулись странники Под липу, клич прокликавши, Их обступил народ. Пришел дьячок уволенный, Тощой, как спичка серная, И лясы распустил, Что счастие не в пажитях, Не в соболях, не в золоте, Не в дорогих камнях. «А в чем же?» — «В благодушестве! Пределы есть владениям Господ, вельмож, царей земных, А мудрого владение — Весь вертоград Христов! Коль обогреет солнышко Да пропущу косушечку, Так вот и счастлив я!» — «А где возьмешь косушечку?» — «Да вы же дать сулилися…» «Проваливай! шалишь!..» Пришла старуха старая, Рябая, одноглазая И объявила, кланяясь, Что счастлива она: Что у нее по осени Родилось реп до тысячи На небольшой гряде. «Такая репа крупная, Такая репа вкусная, А вся гряда — сажени три, А впоперечь — аршин!» Над бабой посмеялися, А водки капли не дали: «Ты дома выпей, старая, Той репой закуси!» Пришел солдат с медалями, Чуть жив, а выпить хочется: «Я счастлив!» — говорит. «Ну, открывай, старинушка, В чем счастие солдатское? Да не таись, смотри!» — «А в том, во-первых, счастие, Что в двадцати сражениях Я был, а не убит! А во-вторых, важней того, Я и во время мирное Ходил ни сыт ни голоден, А смерти не дался! А в-третьих — за провинности, Великие и малые, Нещадно бит я палками, А хоть пощупай — жив!» «На! выпивай, служивенький! С тобой и спорить нечего: Ты счастлив — слова нет!» Пришел с тяжелым молотом Каменотес-олончанин, Плечистый, молодой: «И я живу — не жалуюсь, — Сказал он, — с женкой, с матушкой Не знаем мы нужды!» «Да в чем же ваше счастие?» «А вот гляди (и молотом, Как перышком, махнул): Коли проснусь до солнышка Да разогнусь о полночи, Так гору сокрушу! Случалось не похвастаю, Щебенки наколачивать В день на пять серебром!» Пахом приподнял «счастие» И, крякнувши порядочно, Работничку поднес: «Ну, веско! а не будет ли Носиться с этим счастием Под старость тяжело?..» «Смотри, не хвастай силою, — Сказал мужик с одышкою, Расслабленный, худой (Нос вострый, как у мертвого, Как грабли руки тощие, Как спицы ноги длинные, Не человек — комар). — Я был — не хуже каменщик Да тоже хвастал силою, Вот бог и наказал! Смекнул подрядчик, бестия, Что простоват детинушка, Учал меня хвалить, А я-то сдуру радуюсь, За четверых работаю! Однажды ношу добрую Наклал я кирпичей, А тут его, проклятого, И нанеси нелегкая: „Что это? — говорит. — Не узнаю я Трифона! Идти с такою ношею Не стыдно молодцу?“ — „А коли мало кажется, Прибавь рукой хозяйскою!“ — Сказал я, осердясь. Ну, с полчаса, я думаю, Я ждал, а он подкладывал, И подложил, подлец! Сам слышу — тяга страшная, Да не хотелось пятиться. И внес ту ношу чертову Я во второй этаж! Глядит подрядчик, дивится, Кричит, подлец, оттудова: „Ай, молодец, Трофим! Не знаешь сам, что сделал ты: Ты снес один по крайности Четырнадцать пудов!“ Ой, знаю! сердце молотом Стучит в груди, кровавые В глазах круги стоят, Спина как будто треснула… Дрожат, ослабли ноженьки. Зачах я с той поры!.. Налей, брат, полстаканчика!» «Налить? Да где ж тут счастие? Мы потчуем счастливого, А ты что рассказал!» «Дослушай! будет счастие!» «Да в чем же, говори!» «А вот в чем. Мне на родине, Как всякому крестьянину, Хотелось умереть. Из Питера, расслабленный, Шальной, почти без памяти, Я на машину сел. В вагоне — лихорадочных, Горячечных работничков Нас много набралось, Всем одного желалося, Как мне: попасть на родину, Чтоб дома помереть. Однако нужно счастие И тут: мы летом ехали, В жарище, в духоте У многих помутилися Вконец больные головы, В вагоне ад пошел: Тот стонет, тот катается, Как оглашенный, по полу, Тот бредит женкой, матушкой. Ну, на ближайшей станции Такого и долой! Глядел я на товарищей, Сам весь горел, подумывал — Несдобровать и мне В глазах кружки багровые, И всё мне, братец, чудится, Что режу пеунов (Мы тоже пеунятники, Случалось в год откармливать До тысячи зобов). Где вспомнились, проклятые! Уж я молиться пробовал, Нет! всё с ума нейдут! Поверишь ли? вся партия Передо мной трепещется! Гортани перерезаны, Кровь хлещет, а поют! А я с ножом: „Да полно вам!“ Уж как господь помиловал, Что я не закричал? Сижу, креплюсь… по счастию, День кончился, а к вечеру Похолодало, — сжалился Над сиротами бог! Ну, так мы и доехали, И я добрел на родину, А здесь, по божьей милости, И легче стало мне…» «Чего вы тут расхвастались Своим мужицким счастием? — Кричит, разбитый на ноги, Дворовый человек. — А вы меня попотчуйте: Я счастлив, видит бог! У первого боярина, У князя Переметьева, Я был любимый раб. Жена — раба любимая, А дочка вместе с барышней Училась и французскому И всяким языкам, Садиться позволялось ей В присутствии княжны… Ой! как кольнуло!.. батюшки!..» (И начал ногу правую Ладонями тереть.) Крестьяне рассмеялися. «Чего смеетесь, глупые, — Озлившись неожиданно Дворовый закричал. — Я болен, а сказать ли вам, О чем молюсь я господу, Вставая и ложась? Молюсь: „Оставь мне, господи, Болезнь мою почетную, По ней я дворянин!“ Не вашей подлой хворостью, Не хрипотой, не грыжею — Болезнью благородною Какая только водится У первых лиц в империи, Я болен, мужичье! По-да-грой именуется! Чтоб получить ее — Шампанское, бургонское, Токайское, венгерское Лет тридцать надо пить… За стулом у светлейшего У князя Переметьева Я сорок лет стоял, С французским лучшим трюфелем Тарелки я лизал, Напитки иностранные Из рюмок допивал… Ну, наливай!» — «Проливай! У нас вино мужицкое, Простое, не заморское — Не по твоим губам!» Желтоволосый, сгорбленный, Подкрался робко к странникам Крестьянин-белорус, Туда же к водке тянется: «Налей и мне маненичко, Я счастлив!» — говорит. «А ты не лезь с ручищами! Докладывай, доказывай Сперва, чем счастлив ты?» «А счастье наше — в хлебушке: Я дома в Белоруссии С мякиною, с кострикою Ячменный хлеб жевал; Бывало, вопишь голосом, Как роженица корчишься, Как схватит животы. А ныне, милость божия! — Досыта у Губонина Дают ржаного хлебушка, Жую — не нажуюсь!» Пришел какой-то пасмурный Мужик с скулой свороченной, Направо всё глядит: «Хожу я за медведями, И счастье мне великое: Троих моих товарищей Сломали мишуки, А я живу, бог милостив!» «А ну-ка влево глянь?» Не глянул, как ни пробовал, Какие рожи страшные Ни корчил мужичок: «Свернула мне медведица Маненичко скулу!» — «А ты с другой померяйся, Подставь ей щеку правую — Поправит….» — Посмеялися, Однако поднесли. Оборванные нищие, Послышав запах пенного, И те пришли доказывать, Как счастливы они: «Нас у порога лавочник Встречает подаянием, А в дом войдем, так из дому Проводят до ворот… Чуть запоем мы песенку, Бежит к окну хозяюшка С краюхою, с ножом, А мы-то заливаемся: „Давай, давай — весь каравай, Не мнется и не крошится, Тебе скорей, а нам спорей….“»