Страница 19 из 403
Родина *
И вот они опять, знакомые места, Где жизнь текла отцов моих, бесплодна и пуста, Текла среди пиров, бессмысленного чванства, Разврата грязного и мелкого тиранства; Где рой подавленных и трепетных рабов Завидовал житью последних барских псов, Где было суждено мне божий свет увидеть, Где научился я терпеть и ненавидеть, Но, ненависть в душе постыдно притая, Где иногда бывал помещиком и я; Где от души моей, довременно растленной, Так рано отлетел покой благословленный, И неребяческих желаний и тревог Огонь томительный до срока сердце жег… Воспоминания дней юности — известных Под громким именем роскошных и чудесных, — Наполнив грудь мою и злобой и хандрой, Во всей своей красе проходят предо мной… Вот темный, темный сад… Чей лик в аллее дальной Мелькает меж ветвей, болезненно-печальный? Я знаю, отчего ты плачешь, мать моя! Кто жизнь твою сгубил… о! знаю, знаю я!. Навеки отдана угрюмому невежде, Не предавалась ты несбыточной надежде — Тебя пугала мысль восстать против судьбы, Ты жребий свой несла в молчании рабы… Но знаю: не была душа твоя бесстрастна; Она была горда, упорна и прекрасна, И всё, что вынести в тебе достало сил, Предсмертный шепот твой губителю простил!. И ты, делившая с страдалицей безгласной И горе и позор ее судьбы ужасной, Тебя уж также нет, сестра души моей! Из дома крепостных любовниц и царей Гонимая стыдом, ты жребий свой вручила Тому, которого не знала, не любила… Но, матери своей печальную судьбу На свете повторив, лежала ты в гробу С такой холодною и строгою улыбкой, Что дрогнул сам палач, заплакавший ошибкой. Вот серый, старый дом… Теперь он пуст и глух: Ни женщин, ни собак, ни гаеров, ни слуг, — А встарь?. Но помню я: здесь что-то всех давило, Здесь в малом и большом тоскливо сердце ныло. Я к няне убегал… Ах, няня! сколько раз Я слезы лил о ней в тяжелый сердцу час; При имени ее впадая в умиленье, Давно ли чувствовал я к ней благоговенье?. Ее бессмысленной и вредной доброты На память мне пришли немногие черты, И грудь моя полна враждой и злостью новой… Нет! в юности моей, мятежной и суровой, Отрадного душе воспоминанья нет; Но всё, что, жизнь мою опутав с детских лет, Проклятьем на меня легло неотразимым, — Всему начало здесь, в краю моем родимом!. И с отвращением кругом кидая взор, С отрадой вижу я, что срублен темный бор — В томящий летний зной защита и прохлада, — И нива выжжена, и праздно дремлет стадо, Понурив голову над высохшим ручьем, И набок валится пустой и мрачный дом, Где вторил звону чаш и гласу ликованья Глухой и вечный гул подавленных страданий, И только тот один, кто всех собой давил, Свободно и дышал, и действовал, и жил…Псовая охота *
Провидению было угодно создать человека так, что ему нужны внезапные потрясенья, восторг, порыв и хотя мгновенное забвенье от житейских забот; иначе, в уединении, грубеет нрав и вселяются разные пороки.
Реутт. Псовая охота 1. Сторож вкруг дома господского ходит, Злобно зевает и в доску колотит. Мраком задернуты небо и даль, Ветер осенний наводит печаль; По небу тучи угрюмые гонит, По полю листья — и жалобно стонет… Барин проснулся, с постели вскочил, В туфли обулся и в рог затрубил. Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки, Вздрогнули все — до грудного мальчишки. Вот, при дрожащем огне фонарей, Движутся длинные тени псарей. Крик, суматоха!. ключи зазвенели, Ржавые петли уныло запели; С громом выводят, поят лошадей, Время не терпит — седлай поскорей! В синих венгерках на заячьих лапках, В остроконечных, неслыханных шапках Слуги толпой подъезжают к крыльцу. Любо глядеть — молодец к молодцу! Хоть и худеньки у многих подошвы — Да в сертуках зато желтые прошвы, Хоть с толокна животы подвело — Да в позументах под каждым седло, Конь — загляденье, собачек две своры, Пояс черкесский, арапник да шпоры. Вот и помещик! Долой картузы. Молча он крутит седые усы, Грозен осанкой и пышен нарядом, Молча поводит властительным взглядом. Слушает важно обычный доклад: «Змейка издохла, в забойке Набат; Сокол сбесился, Хандра захромала». Гладит, нагнувшись, любимца Нахала, И, сладострастно волнуясь, Нахал На спину лег и хвостом завилял. 2. В строгом порядке, ускоренным шагом Едут псари по холмам и оврагам. Стало светать; проезжают селом — Дым поднимается к небу столбом, Гонится стадо, с мучительным стоном Очеп скрипит (запрещенный законом); Бабы из окон пугливо глядят, «Глянь-ко, собаки!» — ребята кричат… Вот поднимаются медленно в гору. Чудная даль открывается взору: Речка внизу, под горою, бежит, Инеем зелень долины блестит, А за долиной, слегка беловатой, Лес, освещенный зарей полосатой. Но равнодушно встречают псари Яркую ленту огнистой зари, И пробужденной природы картиной Не насладился из них не единый. «В Банники, — крикнул помещик, — набрось!» Борзовщики разъезжаются врозь, А предводитель команды собачьей, В острове скрылся крикун-доезжачий. Горло завидное дал ему бог: То затрубит оглушительно в рог, То закричит: «Добирайся, собачки! Да не давай ему, вору, потачки!» То заорет: «Го-го-го! — ту! — ту!! — ту!!!» Вот и нашли — залились на следу. Варом-варит закипевшая стая, Внемлет помещик, восторженно тая, В мощной груди занимается дух, Дивной гармонией нежится слух! Однопометников лай музыкальный Душу уносит в тот мир идеальный, Где ни уплат в Опекунский совет, Ни беспокойных исправников нет! Хор так певуч, мелодичен и ровен, Что твой Россини! что твой Бетховен! вернутьсявернуться