Страница 7 из 18
На поле, на холмах вокруг аэродрома, рассаживалось согласно с трудом добытым билетам прямо на траве, разделенной белыми канатами на квадраты, несметное множество зрителей. Они добирались на этот дальний аэродром на трамваях, забитых людьми внутри и обвешанных ими снаружи, в кузовах грузовиков, даже пешком.
Самолеты писали в небе: «Слава Сталину!» С огромных флагов, которые они поднимали в небо, смотрело лицо Сталина в три четверти оборота — его самый выгодный ракурс. Диктор вещал о сталинских соколах, заявляя, что «с именем Сталина по первому зову партии и правительства ринется в бой на защиту советских рубежей орлиная стая советских летчиков, и враг будет уничтожен на его же территории».
И Женя Прохорова, неизменная участница парадов, всенародно известная летчица, пошла защищать свою страну именно так, «по первому зову партии и правительства». Пятерка распалась: с Женей поехали в Энгельс только Рая Беляева и Лера Хомякова. Все трое погибли.
Несмотря на все старания Расковой, путешествие в восемьсот километров заняло десять дней. Она очень быстро поняла, что пройдет много времени, прежде чем ее подопечные станут настоящими солдатами. До погрузки в эшелон Казаринова пошла проверить караулы, выставленные у еще непогруженного имущества «Авиагруппы № 122». Разводящий караула Катя Буданова спокойно спала, лежа на столе в холодном сарайчике. Отправившись с ней к имуществу — штабелям ящиков, мешков и матрасов, Казаринова не увидела ни одного часового ни на одном из постов. Когда кончилась воздушная тревога и умолкли зенитки, Буданова наконец докричалась до своих часовых и те высунули сонные головы из груды матрасов, в которые спрятались, как они объяснили, от холода. Услышав от Казариновой о пропавших часовых, Раскова от души смеялась и сказала Казариновой: «Вы, капитан, хотите, чтобы они сразу стали военными, а это не так просто».[31]
За эту дорогу Марина Раскова много передумала и приняла несколько важных решений относительно своих девушек. В том числе и о том, что у ее солдат не будет кос.[32]
На одной из остановок она наблюдала, как две девушки в военной форме выпрыгнули из поезда и побежали вдоль состава. Увидев Раскову и Казаринову, они остановились, чтобы попросить разрешения отправить письма. Раскова разрешила, и они, взявшись за руки, побежали дальше. На непокрытых головах развевались длинные, свалявшиеся за время долгой дороги кудри. Казаринова заметила, что боится, как бы они не попались на глаза коменданту станции без головного убора. Длинные волосы, по ее мнению, не следовало допускать в военной части. Вздохнув, Раскова велела ей составить проект приказа: всему личному составу по прибытии в Энгельс коротко подстричься.
Выбегая на остановках, девушки отправляли письма домой, в мирную жизнь, частью которой они были еще несколько дней назад. Торопясь назад в свой вагон, спрашивали у людей на платформе, какие новости. Что на фронтах? Держится ли Москва?
Глава 3
Деточки, на кого же вы нас покидаете?
«Как там Москва?» — постоянно спрашивали радистов в эскадрилье Ани Егоровой: эскадрилья формировалась под Москвой, и в ней было много москвичей. Немцев в первые дни после отъезда Расковой из Москвы потеснили от города, но очень скоро они снова начали наступать. 19 октября в столице было введено осадное положение. В постановлении Государственного Комитета Обороны говорилось: «Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного Трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».[33] 20 октября сдались в плен окруженные при наступлении немецких танковых частей на Москву части Брянского фронта. Жалкий вид советских военнопленных поразил даже командовавшего наступлением генерал-фельдмаршала фон Бока, который записал: «Впечатление от созерцания десятков тысяч русских военнопленных, тащившихся почти без охраны в сторону Смоленска, ужасное. Эти смертельно уставшие и страдавшие от недоедания несчастные люди брели бесконечными колоннами по дороге мимо моей машины. Некоторые падали и умирали прямо на шоссе от полученных в боях ран».[34]
Ближе к концу октября немецкое наступление замедлилось от больших дождей, сделавших многие дороги непроезжими. Вскоре после этого начались морозы, подорвавшие нравственные силы не привыкших к таким испытаниям немцев. 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, свежие части, пройдя парадом по Красной площади, уходили прямо в бой, защищать Москву. Вместе с ними шли московские ополченцы, которых не призвали в регулярную армию из-за немолодого возраста, плохого здоровья или важной для страны профессиональной деятельности. Кто-то из них был уже в военном обмундировании, часто неновом, кто-то в телогрейке, кто-то в гражданском пальто; кто в шапке-ушанке, кто в фуражке, а кто-то даже в шляпе. Большинство из них шли на смерть: считается, что из ста двадцати тысяч московских ополченцев погибло сто,[35] но сколько их было, сколько погибло, никто точно не знает.
Возможное падение Москвы представлялось колоссальной катастрофой, равносильной проигранной войне. Аня Егорова пыталась представить, что тогда будет, и не могла. Для нее, строившей первые станции московского метро, этот город уже стал родным.
Она приехала в Москву к старшему брату длинноногим подростком в вылинявшем пионерском галстуке и сшитых дядей сапогах с резинками. Здесь была необыкновенная, быстрая, большая жизнь, так непохожая на жизнь ее деревни в глухих тверских лесах. Мама отпустила ее с условием, что Аня будет учиться в институте, но комсомол звал на стройки. И главной стройкой для каждого москвича в предвоенные годы стало метро.
Сталин решил: московское метро не будет утилитарно, как в других европейских столицах, где бесцветные, с простой отделкой станции похожи одна на другую. Московское метро будет самым технически совершенным и самым красивым в мире, совершенно непохожим на метро других стран. Пусть люди живут в деревне в примитивных избах, а в Москве ютятся в переполненных бараках без воды и туалета, в коммунальных квартирах по десять человек в одной комнате. Метро ведь тоже принадлежит народу, а значит, каждый, зайдя на станцию, которая красотой и богатством ничем не уступает дворцам прежней знати, будет счастлив и горд за свое государство, а следовательно, и за себя.
К строительству и оформлению метро привлекли лучших архитекторов, скульпторов и художников, для подземных станций не жалели ни привезенного за тысячи километров мрамора, ни хрусталя, ни позолоты. Советские идеологи рассчитали правильно: подземные дворцы должны были заменить разрушенные советским строем церкви, одновременно возвышая человека и подавляя его, внушая благоговение перед новым божеством — маленьким сухоруким рябым человеком.
Из всех строек одержимого гигантоманией Сталина метро стало единственной, где не использовали заключенных ГУЛАГа: его строили комсомольцы и комсомолки. Неженских специальностей в то время не существовало. Аня Егорова стала на строительстве станции метро «Красные Ворота» арматурщицей: вместе с другими девушками носила металлическую арматуру на плечах, согнувшись под огромной тяжестью груза. Никто не жаловался, они считали нужным доказать, что девушкам по плечу любой мужской труд. Потом Аня и почти все остальные освоили другие строительные специальности: стройка подходила к концу, нужны были облицовщики и штукатуры. Люди учились, потому что им хотелось возводить «свои» станции метро от начала и до конца.
Когда в октябре 1934 года в Москве прошел первый поезд из двух красных вагонов, Аня с товарищами бежали за ним, обнимались, плясали. 6 февраля 1935 года строители промчались через тринадцать «своих» станций, первых станций советского метро.[36]
31
В небе фронтовом. С. 15.
32
Там же.
33
Приказ № 813 «Об осадном положении» Государственного Комитета Обороны. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Ф. 644. Оп. 1. Д. 12. Л. 167, 168.
34
Бок Ф. фон. Я стоял у ворот Москвы.
35
Москва прифронтовая. 1941–1942. М., 2010.
36
Тимофеева-Егорова А. А. Небо. Штурмовик. Девушка. М., 2007. С. 31.