Опальные

Было то всего с месяц назад, а тут прибегают люди с митрополичья учуга, что в самом устье Волги, плачутся, что нагрянули на учуг казаки со Свиного острова, забрали рыбы, икры, вязиги, всяких рыболовных снарядов, а сами опять в море.

Еще через день бежит в приказную избу купец персидский Мухамед-Кулибек, рвет себе бороду, слезно жалуется. Вез он на двух бусах1 от своего повелителя, шаха персидского, московскому государю бесценный подарок — трех бесподобных аргамаков; а казаки, на то невзирая, захватили обе бусы с аргамаками, со всеми его собственными товарами, мало того, забрали в полон и его родного сына, Сехамбета, требуют за него выкуп пять тысяч рублей.

При перечислении Львовым всех этих разбойничьих подвигов Стеньки Разина с его шайкой лицо капитана Бутлера принимало все более озабоченный вид. Прося извинить его за неведение русских порядков, он выразил удивление, почему господа воеводы все это терпят. Младший воевода взглянул исподлобья на старшего и пожал плечами.

— Я-то, признаться, давно бы с ним прикончил! Да вот князь Иван по долготерпению своему не токмо не противоборствует злодеям, а еще их ублажает.

— И впредь приложу все свои тщания, дабы мирным образом их от дальнейших злодейств отвратить, — отозвался Прозоровский. — Мало ли безвинной крови и так уже пролито! А как припугнули мы их хорошенько нашей воинской силой, так ведь с того самого дня жалоб на них уже и нету.

— Так все же припугнули? — заинтересовался Бутлер.

— После того, что забрали они и царских аргамаков, оставить дело так было нельзя. Посадил князь Семен четыре тысячи стрельцов на тридцать шесть стругов и пустился в море в погоню за разбойниками, гнался за ними целых двадцать верст…

— Да что толку-то! — со вздохом возразил Львов. — Кабы ты не дал мне еще с собой для них пропускной грамоты…

Буса — персидская долбленая лодка.

— Да как же им без таковой грамоты пройти на родной свой Дон?

— То-то вот, что теперь они наперед уже знают, что за все содеянное никакой кары им не будет, лишь бы убрались восвояси.

— Но неужто ты, князь Семен, сам же ту грамоту и отвез им? — удивился Бутлер.

— Ну, нет, много чести! Послал я ее вдогонку с моим полномочным Никитой Скрипицыным. Отдал Скрипицын грамоту в руки атаману и говорит:

— Так и так: уходите себе подобру-поздорову на свой Дон. Морские же струги ваши да те пушки, что побрали раньше на Волге да в Яике-городке, отдайте нам, а служилых людей, коих сманили оттоле ж, отпустите на все четыре стороны, равно и купеческого сына Сехамбета с прочими пленниками.

Стенька же, возвысясь превыше других равных ему человеческих тварей, возмыслил о себе до безмерности. Прочитал он грамоту да и говорит Скрипицыну:

— Ладно, порассудим. Ответ от нас, скажи своим воеводам, будет.

— Да вот который уже день ждем от него ответа, а ответа все нет как нет. Да и не будет! — с горечью заключил Львов.

— А я так уповаю, что будет, — сказал невозмутимый в своем благодушии Прозоровский, — большой он хитроумец, не спорю, никому не предугадать, что у него еще на уме. Да много ведь и их братии в бою полегло, того больше, пожалуй, перемерло от всяких болезней в стужу и в ненастье на бурном море. Самим им, чай, в охоту отдохнуть наконец у себя на родине, а там, даст Бог, заживут еще мирно и ладно, как добрые христиане… Да вот, смотри-ка, смотри, не от них ли полномочные сюда к нам плывут?

И точно, приблизившийся к стоявшему в отдалении сторожевому судну небольшой казачий струг, известившись там, видно, о местонахождении обоих воевод, направился теперь прямо к кораблю "Орлу". Немного погодя на палубе перед воеводами стояли два молодца-казака с бронзовыми от загара, обветрившимися лицами и со смелым до наглости взглядом. О перенесенных ими всяких невзгодах свидетельствовали их сильно потертые чекмени (казачьи кафтаны) и поношенные шапки, но чекмени были из дорогого сукна и обшиты золотым позументом, а заломленные набекрень шапки были унизаны кругом самоцветными каменьями.

— Добро пожаловать, братцы, — приветствовал казаков Прозоровский. — От атамана своего, знать, с доброй вестью?

— Так точно, батюшка-воевода, от славного атамана нашего Степана Тимофеича, — отвечал казак постарше, слегка приподнимая на голове шапку и встряхивая кудрями. — Изволила твоя милость прислать нам с полномочным пропускную царскую грамоту. Так вот мы, таковые же полномочные, против той грамоты тебе от всего нашего казацкого войска челом бьем.

При этих словах своего товарища и второй полномочный немного приподнял свою шапку, иллюстрируя тем челобитье всего казацкого войска.

— Так что же вы, не прекословя, подчиняетесь всем поставленным от нас условиям?

— Не то что подчиняемся, батюшка, а готовы принять оные, — отвечал опять старший казак, с ударением на словах "подчиняемся" и "готовы". — Буде великий государь московский Алексей Михайлович отдаст нам все наши вины и беспрепятственно отпустит нас на Дон с нашими пожитками, то мы не станем уже ему напредки противлении чинить, рады великому государю служить и головами своими платить, где он нам укажет. Взятые нами с бою пушки возвращаем без спору…

— И все прочее забранное тоже?

— Что можно — возвратим. Служилых людей, буде сами пожелают, равномерно отпустим, силой держать не станем. Что же до стругов и струговых снастей, то как доплывем вверх до Царицына, где на Дон нам сухим путем переволакиваться, то и их тоже отдадим.

— Хорошо, будь так. А как же насчет того купеческого сына Сехамбета, что взят вами?

— Насчет купеческого сына у нас еще не слажено: сидит он у нас в откупе в пяти тысячах рублях.

— Но сказано же вам, что и он должен быть отпущен!

— Будет отпущен беспременно, как только внесут за него выкуп.

— Да кому же внести-то? Родителя его вы кругом уже обобрали.

— Кто внесет: сам ли его родитель, приказная ли палата, — для нас все едино.

Младший воевода наклонился к старшему и стал ему настоятельно говорить что-то на ухо.

— Гм, да… Так-то так… — прошамкал Прозоровский, потом обернулся опять к казакам. — Ну, а есть ведь у вас еще и другие полонянники — персиане? Как же с ними-то?

— Про них, прости, батюшка, мы в точности не осведомлены. Атаман у нас всему голова и вершитель. Мы же только наказ его исполняем.

— Да ведь эти же все бедняки, голыши. Ни нам, ни вам нет от них проку.

— Не могим знать. Чего не знает, не погневись, того не знаем.

— А скажите-ка, братцы, — заговорил тут младший воевода, — пали до нас слухи, что войско ваше основалось за десять ден отсюда, у Свиного острова. Что оно, все еще там же?

— Никак нет. Нонече мы стоим куда ближе отселе — под устьем Волги.

— Не на Четырех ли Буграх? — догадался Львов.

— На Четырех Буграх, точно. Островок, как ведомо вам, господа воеводы, невеликий, но превысокий да скалистый, кругом весь камышами оброс. В одном лишь месте небольшой проход оставлен для наших стругов. Укрепились мы там, что в крепостце, наставили на тот проход пушек, всей мочью будем обороняться, буде вы с вашими стрельцами похотели бы взять нас с боя. Держимся мы сторожко, похлопывать из пушек да из пищалей сызмальства обучены, а съестного всякого у нас преизобильно. Пожалуйте, дадим вам такой бой, что небу жарко станет, ни вашего войска, ни своего не пожалеем. Кто еще верх возьмет — одному Богу ведомо, а буде, паче чаянья, вы бы нас все же одолели, то и тогда мы не сдадимся доброй волей, пробьемся и уйдем домой — и не Волгой, а Кумой, да по пути у черкесов еще коней отгоним, не с пустыми ж руками к своим ворочаться! Вот вам, господа воеводы, и весь наш сказ. У нас, казаков, все начистоту, без уверток, кривить душой мы не умеем.

"Ай да удальцы!" — подумал Илюша. Не менее сильное впечатление, по-видимому, произвела дерзкая отвага посланцев Разина и на обоих воевод. Еще раз тихонько меж собой посоветовавшись, они пришли к определенному решению.

— Вот что, други мои, — заговорил Прозоровский. — В том, что ваш атаман и все ваше войско сдержат свое обещание насчет сдачи нам людей, пушек и прочего, примете ли вы присягу?