Горе

Да идет-то за сохой не брат его, А какой-то человек неведомый. Только примется, кажись, за полосу — Глядь, назад другую бороздит опять. Из-под рала[1] комья так и валятся, Так и лезут сами из сырой земли; Валуны и пни корявые, Словно щепки, так и сыплются. „Ай да пахарь! исполать тебе! — Похвалил мужик работника удалого. — Как назвать, не знаю, величать тебя?“ „А зовут меня Судьбою-счастием Твоего родного брата старшего. Он баклуши бьет; а я тем временем На него без устали работаю“. „А мое куда же Счастье делося?“ „А твое вон под кустом лежит; Под кустом лежит да без просыпу спит“. „Погоди ж ты! — говорит мужик. — У меня небось еще напляшешься“. Взял он, тут же плетку знатную Срезал с дерева ракитова Да как вытянет ленивца по боку! Пробудилось Счастье, разбранилося: „Что дерешься-то, за что про что?“ „А за то, что люди добрые Землю пашут знай, в поту лица, А тебе и горя мало: растянулося, День-деньской без дела проклажаешься“. „Да коль ваше дело-то крестьянское Не по нраву мне, не по сердцу? Хоть на месте разрази сейчас — Не могу пахать, и только!“ „Что же можешь ты?“ „Торговать могу. Займись торговлею. Батраком, увидишь, не нахвалишься“. „Хорошо сказать: займись торговлею! Да на что ее вести-то, коль и гроша нет?“ „А продай домишко свой; что выручишь — В оборот пусти: вернешь сторицею“. „Так ли, ой ли?“ — „Верь не верь, как хошь“. И махнул рукой мужик, послушался: Все свое хозяйство деревенское С молотка распродал до иголочки, Перебрался в город и на выручку Торговать тихонько, помаленьку стал. Что ни купит, ни продаст — все с прибылью, Загребает денежки лопатою. Вот и дом себе построил белокаменный, Зажил в нем с семьей припеваючи. И дошла тут весть о том до брата старшего. Обуяла скрягу зависть лютая, Сам собрался в город убедиться в том, Смотрит: точно, дом в пять ярусов, В дверь взошел — хоромы барские. Облилося кровью сердце алчное, Затаил в себе он злобу тайную, Поклонился низко брату младшему, Стал расспрашивать медовым голосом: „Уж скажи-ка, братец, мне, поведай-ка, Как из нищих ты да в богачи попал?“ И поведал тот по чистой совести, Как к нему пристало Горе горемычное, Как они с ним зиму нагулялися, Как в лесу себе он начал яму рыть, Да как Горе кстати подвернулося — За него спустилось, улеглось туда. Намотал себе то на ус старший брат, Не простился даже с братом, а в телегу сел И прямым путем поехал в темный лес. „Дай-ка, — думает, — я Горе выпущу: Пусть-ка брата снова разорит дотла“. Своротил с могилы камень в сторону. Наклонился только: там ли все еще? А оно к нему уж мигом на спину. „А! — кричит, — попался! не уйдешь теперь!“ „Что ты, Горе! — завопил мужик. — Это брат ведь засадил тебя, Я тебя, напротив, выпустил. Ты ступай к злодею, разори дотла… «Рассмеялось Горе на ту речь в ответ. „Нет, любезный, не пойду к нему! Он ведь злющ, похоронил меня, Ты же добр, на волю выпустил; Ввек тебя за это не покину я“. И сдержало Горе слово: на спине его Навсегда засело крепко-накрепко; И пошло его хозяйство деревенское Вкривь и вкось: немного времени — Разорило Горе богача вконец. Так-то сказывают сказку люди старые Молодым про Горе горемычное.

1904

вернуться

1

Рало (орало) — соха.