Голос моей души

– Надо же. А я и не ожидала от людей чего-то хорошего, – задумчиво заметила я, когда мы оказались приблизительно в миле от деревни.

– Да. Признаться, мне тоже в последнее время мало в это верилось, – выразил солидарность со мной Андре.

– Как думаешь, что произошло с тюрьмой? – задала давно интересовавший меня вопрос. – Чьих это рук дело?

– Думаю, вариантов всего два. – Андре на секунду остановился, перехватил меня поудобнее и продолжил путь. – Возможно, пытались освободить кого-то из заключенных. Скорее всего, из тех, кто находился выше, чем мы, поскольку вторжения в подвалы, судя по всему, не было. Остальные взрывы устроили для отвода глаз. Или просто плохо разобрались, как работают тлорны, вот и использовали их наугад. В этом случае, возможно, они и сами не ожидали такого масштаба разрушений.

– А второй вариант? – спросила я.

– Оппозиционеры могли просто совершить акцию, нацеленную против власти, – ответил Андре, уклоняясь от еловой ветки. – И в том, и в другом случае за взрывами, скорее всего, стоят именно они. Вопрос только в их сиюминутной цели.

– А что, в Риннолии есть оппозиция? – с любопытством осведомилась я.

– Конечно. Оппозиция есть везде, – откликнулся Андре. – Кто-нибудь обязательно будет недоволен властью, и кто-нибудь из недовольных раньше или позже попытается качать права. Хотя особенно сильной или массовой я бы нашу оппозицию не назвал. Впрочем, я и раньше был не в курсе подробностей того, что творится в столице. А уж сейчас тем более. А что, – с интересом прищурился он, – ты ничего не помнишь про риннолийских подпольщиков?

– Нет, – ответила я. – А это тебя удивляет? Я ведь вообще многого не помню.

– Но многое и помнишь, – заметил Андре, и по его тону я поняла, что ему видится в этой избирательности нечто важное. – Насколько я успел обратить внимание, ты очень хорошо помнишь общеизвестные факты. Один раз даже чуть не обыграла меня в города.

– Один раз! – фыркнула я. – А сколько мы в них играли? Десятки?

– Не важно, – мотнул головой Андре. – У тебя действительно все отлично с памятью в массе вопросов. До тех пор, пока дело не касается лично тебя. И вот тут внезапно наступает провал. Поэтому тот факт, что ты ничего не помнишь о подпольщиках, наводит на определенные мысли.

– Хочешь сказать, что при жизни я сама была одной из них? – задумчиво проговорила я.

– Знать не могу, но такой вывод напрашивается сам собой. Ты сидела в тюрьме, на две трети заполненной политическими заключенными, на том этаже, куда никаких других заключенных не отправляют. Ты была ранена, хоть рана и зажила; я видел шрам и кровь у тебя на одежде.

Я промолчала в знак согласия. Рана действительно была. Я совершенно не помнила, как ее получила, но помнила боль в левом боку, существенно ниже сердца, которую испытывала тогда, когда еще способна была что-либо физически чувствовать. В свое время я позволила Андре осмотреть эту рану. Впрочем, не имея никаких подручных средств, он мало что мог бы сделать. Но в этом и не оказалось необходимости, поскольку рана к тому моменту почти зажила.

– И наконец, ты ничего не помнишь о риннолийской оппозиции, – завершил перечисление аргументов Андре. – Более того, насколько я могу судить, ты вообще мало что помнишь о здешней политике. Я ведь прав?

– Прав, – все так же задумчиво согласилась я.

То, что он говорил, звучало логично. Но вспомнить я ничего все равно не могла, как ни пыталась.

Мы замолчали, уступив звуковое пространство прячущимся среди ветвей птицам.

– Может, остановишься и наконец поешь? – предложила я.

– Думаешь, уже пора? – с сомнением протянул Андре, покосившись через плечо, будто проверяя, нет ли за нами погони.

– Пора-пора, – сварливо подтвердила я. – Сам не чувствуешь? Ты так оголодал, что даже голоса из ниоткуда слышишь.

Криво усмехнувшись, Андре остановился и поглядел по сторонам.

– Слышишь? – спросил он затем. – Где-то журчит вода. Вот около нее и передохнем.

Идти оказалось недалеко. Сами того не заметив, мы успели одолеть плавный спуск к речке. Течение здесь было неспешным, ленивым, но вода тем не менее оказалась чистой. По поверхности лишь плыло несколько сухих листьев, да еще горсть прибило к берегу. Дно прекрасно просматривалось, и оно, как обычно в таких случаях, казалось более близким, чем было на самом деле.

Уложив меня на траву, Андре скинул со спины сумку и принялся извлекать из нее продукты. Жадно съел хлеб с мясом, периодически запивая из фляги, благо воду можно было не экономить. Потом пересел и, положив мою голову себе на колени, влил в рот немного бульона. Я внимательно следила за этим процессом. Впервые с момента смерти мое тело получало что-то кроме воды. Однако никаких видимых изменений в моем состоянии это не повлекло.

– Погода вечером испортится, – сообщил Андре, закончив меня кормить и снова прикладываясь к фляге с водой. – Будет дождь.

– Откуда ты знаешь? – удивилась я.

Солнце сияло даже очень весело. Облака по небу, конечно, плыли – не быть же ему идеально чистым в это время года, – но в небольшом количестве. Разве что ветер стал немного сильнее.

– По погоднику, – объяснил Андре.

– А-а-а, – понимающе протянула я.

Я как-то успела забыть об этом нашем приобретении.

– И что он показывает?

– Вечером будет дождь и сильно похолодает.

М-да, назвать такую новость особенно хорошей было нельзя.

– Лучше бы он показывал, как с этой погодой справляться, – сварливо пробурчала я. – Впрочем, вещь все равно полезная. Ты его пока придержи, – порекомендовала я. – Продашь в последнюю очередь. Часы менее важны.

– Так я и собираюсь сделать, – кивнул Андре.

Он с сомнением посмотрел перед собой, потом щелкнул пальцами.

– Честно говоря, я бы окунулся. Покараулишь здесь несколько минут?

– Конечно, – заверила я.

– Если что, кричи, – сказал Андре, начиная скидывать с себя одежду.

Ни малейшего чувства неловкости этот процесс во мне не вызывал, хотя разделся он, ясное дело, донага: не мочить же единственный имеющийся комплект одежды.

– Непременно, – пообещала я. – Закричу так громко, что у вора лопнут барабанные перепонки.

– Я имел в виду – чтобы услышал я, – уточнил Андре. – Но, впрочем, твой вариант тоже неплох.

После чего шагнул в воду.

Конечно, это заняло больше нескольких минут, но мне было не жалко. Погоня за нами явно пока не наклевывалась, от поселений мы успели уйти достаточно далеко, и ни в какое конкретное место не спешили. Хотя вопрос, что делать дальше, в самое ближайшее время обещал встать остро.

Выбравшись на берег, Андре не спешил одеваться, стремясь сначала немного обсохнуть в лучах пока еще не спрятавшегося за облаками солнца.

– Эрта, послушай… – В его интонации сквозила напряженность. Андре явно чувствовал себя неловко, что я до сих пор замечала за ним не слишком часто. – Я должен буду ее переодеть, – сказал он, объясняя причину замешательства, а заодно используя местоимение третьего лица для смягчения формулировки. – Эта одежда слишком старая и… сама видишь, в каком она состоянии. Мы не знаем, как долго сможем избегать встречи с людьми. Девушка без сознания в любом случае будет вызывать вопросы, но так, – он устремил многозначительный взгляд на мою изорванную и перепачканную в крови блузу, – их будет слишком много. И потом, эти рукава слишком короткие, они не скрывают следы от кандалов.

Зря он так распинается с объяснениями. Ясное дело, что избавиться от моих обносков необходимо, а сама я не переоденусь. Однако, сколь это ни нелепо, определенную долю неловкости я тоже испытывала.

– Действуй, – просто сказала я и, чтобы как-то разрядить обстановку, спросила: – Думаешь, в платье Эстер рукава достаточно длинные?

– Похоже на то, – кивнул Андре, извлекая платье на свет. – Она выше и полнее тебя, так что, наверное, платье будет великовато, но зато рукава скроют запястья. Как ты думаешь, – я снова почувствовала, что вопрос заставляет его напрячься, – может быть, ее стоит ненадолго занести в воду? Может, от этого ей станет лучше? Или не стоит?