Страница 5 из 7
Знания о мозге могут дать нам возможность иначе организовать образование. Мы могли бы перейти от образования, которое наполняет нас фактами, к образованию понимания, как советовал Капица. Некоторое время назад проходил мировой съезд нейронаук, в котором участвовало девятнадцать тысяч человек. Длина стендов с информацией, если их поставить в линию, составила бы двадцать четыре километра. И это всего лишь один съезд по одной области знаний. Что делать со всей этой информацией?
Мы не можем держать детей в школе восемнадцать лет и вытаскивать их оттуда, когда они почти состарились. Возможно, стоит учить другим вещам: как извлекать информацию, как учиться. В школе я очень мучилась, когда учила бином Ньютона, и хоть бы раз в жизни потом на него наткнулась. Зачем я должна знать таблицу логарифмов, когда ее можно найти за три секунды? Даже когда не было компьютеров, я могла взять с полки книжку. Знания оказались не нужны. Учить стоит другим вещам: как контролировать память, внимание, быть в когнитивной форме. Мы окружены огромными объемами информации, которую надо правильно классифицировать и упаковывать – говоря по-научному, составлять антологии.
Чем нам грозит наш мозг?
В мире растет количество людей с психическими и неврологическими заболеваниями. Представьте себе ситуацию, когда количество психически неадекватных людей превысит количество адекватных. Теоретически это возможно. В США каждый второй человек страдает от депрессии. Это не значит, что у нас депрессии нет, просто в США лучше ведется статистика. По суицидам первое место в мире у нас. Раньше не было и речи о том, чтобы болезнь Альцгеймера искать и находить у человека, которому сорок или даже тридцать лет, а сейчас это возможно. Болезнь Альцгеймера и болезнь Паркинсона – это умирание нейронов. Называется это нейродегенеративными заболеваниями. Нейроны просто погибают вместе с той памятью, которая в них есть. Очень важно научиться рано обнаруживать эти вещи. Сегодня наука говорит о том, что первые признаки Альцгеймера можно обнаружить за четыре-пять лет до того, как синдром на самом деле появится, но для этого человек должен пройти специальные тесты.
Вы можете мне справедливо ответить, что проверяться надо на все болезни. Это не совсем так. Первый геном был расшифрован у нобелевского лауреата Джеймса Уотсона, и стоило это много миллионов долларов. Сейчас генетика развивается очень быстро, и ожидается, что цена расшифровки личного генома вот-вот опустится до примерно тысячи долларов или евро. Если при расшифровке индивидуального генома оказывается, что у человека есть предпосылки к развитию синдрома Альцгеймера, он может регулярно ходить и проверяться. Если у дамы есть наследственная предрасположенность к онкологии молочной железы, к примеру, раз в три месяца она должна ходить проверяться. Если обнаружить опасность вовремя, болезнь можно отодвинуть на годы. Это не пустяки. Конечно, если оценивать это социально, для государства это очень дорого. Но представьте себе, что люди с когнитивными нарушениями – с нарушениями памяти, неустойчивой психикой – служат диспетчерами в аэропортах, обслуживают атомные станции или отвечают за пуск ракет. В таких случаях вопрос о ранней оценке потенциальной опасности встает особенно остро. Кроме того, такие знания влияют на структурированность и организацию всего общества. Потому что общество – это очень сложная система, а такими системами занимается отдельная наука, которую в Москве принято называть синергетикой.
Джеймс Дьюи Уотсон – р. 1928 – Американский биолог, лауреат Нобелевской премии 1962 г. за открытие структуры ДНК. В знак признания экстраординарных заслуг Уотсона перед биологией именно его геном был первым подвергнут расшифровке в рамках проекта «Геном человека».
Еще один вопрос, заслуживающий внимания, касается когнитивных алгоритмов принятия решений. Когда Каспаров еще не был политиком, а играл в шахматы, он, как известно, проиграл суперкомпьютеру Deep Blue, и человечество испытало шок. Я, кстати, не понимала, почему они так разволновались. Вы же не испытываете шок, когда в крупном порту видите огромный кран, который поднимает два вагона. Мы не можем поднять эти вагоны, но почему-то не расстраиваемся.
Гарри Каспаров – р. 1963 – Шахматист, 13-й в истории шахмат чемпион мира (с 1985 года). Гарри Каспаров трижды проводил матчи с созданным корпорацией IBM суперкомпьютером Deep Blue. В 1987 и 1996 году компьютер потерпел поражение от человека и лишь в 1997-м одержал победу в матче из шести партий.
Когда Каспаров отошел от шока, стали разбирать эту партию и успокоились: компьютер натаскан на конкретного игрока. Он знал каждый шаг Каспарова, который тот когда-либо делал. К тому же память машины несравнима ни с какой человеческой памятью, и достать необходимую информацию из этой памяти куда легче. Игру в шахматы, тем не менее, мы проиграли компьютерам навсегда, потому что это комбинаторика, а компьютеры справляются с этим с огромной скоростью. Вот в нарды – нет. В нардах есть кости – вероятность, риск. Кроме того, там есть истерические решения: «Да провались оно все, я вот так пойду!» Вопрос о принятии решений – отдельная серьезная история.
Очень важная вещь – подготовка интеллектуальных и социальных элит, которые соответствуют уровню развития цивилизации и новому статусу науки. Особенно серьезен вопрос о том, какой должна быть элита, которую общество хочет для себя вырастить. Скажем, в XVII веке нужно было владеть мечом и хорошо скакать на лошади. А что нужно уметь в XXI веке, чтобы элита обслуживала общество адекватно той страшной сложности и тому дикому многообразию факторов, в которых мы сейчас живем?
Похоже, нас расстраивает, что наш мозг взял слишком большую волю. Не то чтобы он раньше этой воли не имел, естественно, но мы об этом не знали, а сейчас у нас есть доказанные научные сведения, которые дают основания считать, что большую часть интеллектуальной работы мозг совершает, даже не сообщая нам об этом. Если мы так запрограммированы, теряется личность. Если мозг просто поселился в нашем черепе, не ясно, кто кому хозяин. Он сам отвечает за то, что делает. А то, что мы якобы приняли решение, – иллюзия. В таком случае сознание не делает ничего.
Есть люди, которые занимаются этим постоянно, а я столкнулась случайно. Как-то поздно вечером я наткнулась на статью, зачем-то стала ее читать. Статья описывала эксперимент, где люди должны были принимать какое-то решение и нажимать, скажем, красную или зеленую кнопочку. Правильность решения отмечалась загоранием той или иной лампочки. Параллельно с этим приборы фиксировали, что происходит в мозгу этого человека. В статье говорилось, что мозг принимал решение за тридцать секунд до того, как человек нажимал на кнопку. Сначала я решила, что это опечатка, потому что это огромное время – в мозгу совершенно другие скорости. Я позвонила норвежскому коллеге, который работал в лаборатории, связанной с экспериментом. Оказалось, никакой опечатки не было. Потом я писала другому автору в США, но в итоге оказалось, что это правда. Мозг уже принял решение, но потом чего-то ждет, и неизвестно, при чем тут я. А потом он мне разрешает нажать на кнопочку. Оказывается, мозг вообще все делает сам, но иногда нам об этом сообщает. И когда он нам все-таки сообщает, одновременно посылает сигнал: ты только не волнуйся, ты все это сам решил.
Передо мной встал вопрос: а кто, собственно, мы такие и что мы вообще делаем? Надо сказать, я сильно расстроилась. Психологи, специалисты по этой теме, попытались меня утешить: мол, так происходит, когда речь идет о мелочах, а когда перед нами встают специальные проблемы – выходить замуж, не выходить, – это решаем мы сами. Не могу сказать, что это меня успокоило.