Жуковский

Целую неделю, засиживаясь далеко за полночь, Жуковский трудился, пока, наконец, готовая модель не была торжественно увезена в университет, чтобы спустя некоторое время предстать перед глазами делегатов съезда.

Но тут произошло то, чего Николай Егорович никак не мог ожидать. Молодые конструкторы и исследователи, обычно так искренне верившие Жуковскому, с неизменным восторгом выслушивавшие все его суждения, на этот раз выступили с решительными возражениями. Их не убедило даже то, что Жуковский продемонстрировал в аэродинамической трубе опыты, казалось бы подтверждавшие целесообразность построенной им модели стабилизатора.

— Увеличение скорости, а не какие-то новые автоматы, вот в чем источник устойчивости! — услышал в ответ на свои предложения Жуковский.

Однако согласиться с таким утверждением профессор не мог. Давний исследователь проблемы прочности движения, он знал, что в простом повышении скорости разгадку найти нельзя. Скорость не могла решить проблему устойчивости, как опрометчиво полагали его темпераментные молодые оппоненты.

По вопросу устойчивости съезд выслушал три доклада. Однако ни докладчики, ни их критики, выступавшие в прениях, так и не смогли разыскать истину. Четкие итоги дискуссии удалось подвести только год спустя человеку, не принимавшему участия в дебатах съезда.

В дни заседаний, на которых развернулись такие страстные споры, неподалеку от Петербурга, в Гатчинской авиационной школе, молодой артиллерийский офицер Петр Николаевич Нестеров с энтузиазмом изучал основы летного мастерства. Он был в авиации еще совсем новичком, хотя проблема полета уже не первый год привлекала к себе его внимание.

Подписчик и аккуратный читатель журналов и газет, освещавших успехи авиации, Нестеров хорошо знал имя Жуковского и относился к московскому профессору с огромным уважением. Однако и он не согласился с выводами по вопросу устойчивости, которые предлагал делегатам съезда Жуковский.

Нестеров готов спорить и с Жуковским и с его оппонентами. От скорости зависит многое, это верно. Тому пример двухколесный велосипед, но почему же тогда так плавно и неторопливо совершает свой величавый полет орел?

Нестеров наблюдает за полетом птиц и подмечает определенную закономерность. Описывая круги, птицы наклоняются внутрь. Быть может, крен и есть ключ к сложной загадке? В маленькой брошюре «Обучение летанию на аэропланах» Нестеров обнаруживает родственные ему мысли. Автор этой брошюры, один из первых летчиков-инструкторов П. А. Кузнецов, тоже считает, что крен облегчает повороты, особенно если эти повороты круты.

Все шире круг наблюдений, все больше фактов, требующих обобщения.

Мотоцикл, несущийся по гоночному треку, наклоняется к центру круга. С таким же наклоном делает поворот и наездник на скачках. Без крена при повороте не обходится и поезд — инженеры-путейцы предусмотрительно поднимают наружный рельс по отношению к внутреннему. Рельс — опора поезда, воздух — опора самолета. Вывод для Нестерова бесспорен. Оставалось проверить найденную закономерность на практике.

Это был большой риск. В России тогда не делали повороты с кренами — виражи. И если расчеты ошибочны, то первый же из этих виражей станет для летчика последним. Но Нестеров верил в себя, а потому победил. Вираж был осуществлен и освоен. Новая цель — мертвая петля влечет к себе летчика.

О возможности такой петли для птиц и планеров Николай Егорович писал еще два десятилетия назад. Но для самолета картина будет иной. Справедливы ли для самолета кривые, вычерченные Жуковским? Достаточно ли прочна машина, чтобы выдержать натиск гигантских сил, которые обрушатся на нее в полете? Не грозит ли петля потерей управления?

С этими вопросами засыпает Нестеров под мерный стук колес. Поезд мчит его из Киева в Москву, Поезд везет летчика за ответом к Жуковскому.

Подробности беседы двух знаменитых в нашей авиации людей остались неизвестными. Из воспоминаний В. П. Ветчинкина мы знаем лишь то, что Николай Егорович консультировал Нестерова по прочности самолета, на котором предстояло сделать петлю. Остальное нам неведомо, и можно только представлять теплую, задушевную беседу двух исследователей, объединенных общими интересами, впервые встретившихся друг с другом.

А не теплой, не задушевной эта беседа быть не могла. Слишком сильно любил Николай Егорович научную молодежь, слишком велико было уважение Нестерова к московскому профессору, чтобы предположить иное.

27 августа 1913 года наступила, наконец, минута, которой суждено было увенчать годы исканий. Петля началась с крутого пике. Набрав скорость, самолет нырнул вниз, и летчику показалось, что сама земля стремительно рванулась ему навстречу. Вот уже можно рассмотреть в мельчайших подробностях реку, дорогу, дома, аэродром. Но Нестерову не до наблюдений. Его движения необыкновенно точны. Правая рука сжимает рукоятку, управляющую рулем высоты, левая регулирует работу мотора. Он уверенно заставляет машину изменить направление пути. Словно повинуясь его движению, земля проваливается вниз, уступая место горячему украинскому небу. Самое опасное мгновение. Пройдет ли оно благополучно? Критическая точка! Нестеров хладнокровен, но, несмотря на это, время тянется бесконечно долго. Рука с силой берет рычаг на себя. Земля, каких-то несколько секунд назад проваливавшаяся вниз, теперь вырастает грандиозной горой, из-за которой вновь голубеет небо.

Весть о подвиге Нестерова облетела весь мир. Но несколько дней спустя в далекой Франции летчик Пегу тоже выполняет мертвую петлю. Тут-то и началось то, что доставило русскому летчику множество огорчений. Имя авиатора Пегу, и до того весьма популярное, заполнило газетные полосы. Иностранные журналисты, а за ними и представители русской желтой прессы превозносили Пегу, умаляя подвиг Нестерова.

Нестеров вынужден защищаться. Оскорблена его честь офицера, обижено достоинство русского человека. Родись он на столетие раньше, оружием стала бы шпага или пистолет. Но времена меняются, и те же руки, что выполнили первую в мире мертвую петлю, взялись за перо и бумагу, чтобы бить газетчиков их же оружием.

Летчик пишет обо всем, что так наболело, с присущей ему точностью и аккуратностью излагая факты.

Его рассказ, объективный и скромный, подкупает читателя своей достоверностью.

Прошло несколько месяцев после того, как Нестеров выполнил петлю, двадцать два года с того дня, как Николай Егорович предсказал ее вероятность. И вот в Большой аудитории Московского Политехнического музея встретились все трое: Жуковский, Нестеров и Пегу, приехавший в Россию на гастроли.

За два дня до этой встречи, 15 мая 1914 года, Жуковский наблюдал полеты Пегу — слов нет, летчик превосходный! И вот сегодня он выскажется о них. Как всегда, Николай Егорович будет честен, объективен и положит конец тем нехорошим, ненужным толкам, которые зашли слишком далеко и приняли крайне дурной характер. Негде яблоку упасть в переполненном до предела зале. Жуковский произносит вступительное слово:

— Еще двадцать лет назад я доказывал возможность мертвых петель. Летчик Нестеров, а за ним и французский авиатор Пегу подтвердили то, что можно было предположить, основываясь на теории. И какой горький результат! Газеты переполнены сообщениями о воздушном акробатизме, аэропланных цирковых номерах, авиационном трюкачестве. Как горько читать все это. Нет, не фиглярство, а венец летания, продолжение пути, начатого Отто Лилиенталем. Так и только так я могу расценивать мертвые петли.

За Жуковским получает слово Пегу. Но, едва успевает переводчик произнести последние слова его речи, как Николай Егорович снова поднимается с председательского кресла. Ему сообщили, что в зале присутствует Нестеров. Бурными аплодисментами разражается аудитория, когда Жуковский приглашает Нестерова занять место в президиуме.

— Нестерофф! — Пегу делает широкий шаг вперед и горячо жмет руку русского летчика. — Я приветствую вас, творца мертвой петли!

Переводчик произносит его слова по-русски, и снова зал разражается аплодисментами.