Жуковский

В этом споре, который Жуковский так последовательно вел с самим собой, пытаясь уяснить истину, арбитр нашелся совершенно неожиданно. Им оказался Федор Алексеевич Слудский, тот самый профессор Слудский, который, казалось, только и жил своими отвлеченными математическими идеями. Проблема полета заставила и его оторваться от мира формул, задуматься над путями, которые могли бы привести человечество к великой цели.

Текст статьи, которую Слудский передал для ознакомления Николаю Егоровичу, оказался, по-видимому, той каплей, которая окончательно перевесила чашу, склонив симпатии Жуковского в сторону аппаратов тяжелее воздуха.

Внимательно, с карандашом в руках, прочитал Жуковский статью своего учителя и старшего друга,

«Приняв в соображение, что вопрос о воздухоплавании разрешен блестящим образом самой природой в летании птиц, — писал Слудский, — нельзя не подивиться, что задача аэронавтики, несмотря на высокую степень развития механического искусства, все еще остается для нас задачей, далеко не разрешенной, В механизме летания птиц нет ничего загадочного. Он, правда, весьма мало изучен: нам неизвестны его кинематические детали, мы не знаем с желательной точностью величины действующей здесь силы. Но сущность этого механизма для нас не составляет тайны… Подробности конструкции снаряда и величину движущей силы определить теоретически нельзя. Все относящиеся сюда вопросы должны быть разрешены практически…

Неудачи деятелей по аэронавтике, по всей вероятности, нужно объяснить тем, что они пытались и до сих пор пытаются решить свою задачу отличным от природы, более трудным путем… Отсюда проистекают чрезвычайно большие затруднения в решении вопроса об управлении горизонтальными перемещениями аэростата, приходится давать снаряду громадные размеры, самый незначительный ветер производит на него весьма значительное давление, для преодоления которого требуется очень большая сила. Отсюда проистекает также чрезвычайная трудность управления вертикальными перемещениями аэростата…

Для целей военных представляют большой интерес и значение не только воздухоплавательные снаряды, поднимающие человека и им управляемые, но и снаряды автоматические — летающие механические птицы. За построением летающих механических птиц должно последовать построение воздухоплавательных снарядов, поднимающих человека и им управляемых…»

Записка Слудского была адресована генерал-лейтенанту Борескову, председателю Комиссии по воздухоплаванию, учрежденной военным министерством, и для широкого разглашения не предназначалась. Однако от своего любимого ученика Слудский не имел тайн, и, вероятно, именно его имел он в виду, когда писал Борескову, что постарается заинтересовать своими фантазиями кое-кого в Москве, чтобы «сделать что будет можно при наших силах и: средствах». Иначе трудно объяснить тот факт, что копию докладной записки Слудского обнаружили после смерти Жуковского в его бумагах.

Военное ведомство не поддержало Слудского. Комиссия по воздухоплаванию не нашла возможным «производить многосложные, многочисленные опыты, требующие времени и затрат». Но, прочитав записку, Жуковский еще более утвердился в верности своего выбора. Не раз перечитывал Николай Егорович и томик Жюля Верна. «Воздушный корабль» долгие годы стоял в библиотеке ученого на почетном месте, среди книг математиков и механиков, в которых формул больше, чем слов.

Во многом соглашаясь со Слудским, Жуковский не стал на точку зрения своего учителя в самом существенном — в том, что «величину движущей силы теоретически определить нельзя». Напротив, Николай Егорович углубился в гидродинамику, справедливо считая, что именно она пролагает истинный путь к раскрытию тайны полета.

— Позволю себе, мои будущие слушатели, — говорил он о гидродинамике студентам, — выразить надежду, что вы получите интерес и любовь к предмету, которым я сам всегда занимался с таким увлечением. Я думаю, что в настоящее время великих открытий в области аэронавигации и подводного плавания такая надежда не должна быть тщетной. Может быть, некоторым из вас и самим придется заняться гидродинамическими опытами, освещенными истинным пониманием теории, и внести свою лепту в сокровищницу науки.

Жуковский гордился достижениями гидродинамики, которой он отдавался со страстью подлинного ученого. Читая курс лекций, он старался передать студентам свое чувство гордости за ее успехи. И, обгоняя время, молодой профессор заглядывал в те страницы, которые до него еще никому не удалось прочесть.

— Если в старое время, — обращался к аудитории Николай Егорович, — гидродинамика изгонялась из курсов теоретической механики, как недостойная этого названия, то теперь, разумеется, она должна занять видное место, являясь одной из блестящих глав механики.

Так, вводя своих слушателей в еще неведомый им мир, Жуковский выполнял завет Леонардо да Винчи: «Когда будешь излагать науку о движении воды, не забудь приводить под каждым положением практические применения, чтобы твоя наука не была бесполезна».

По-разному можно исчислять дату решительного шага Жуковского через рубеж, разделяющий гидромеханику и механику полета. Пожалуй, наиболее справедливо считать, что он сделал этот шаг в 1890 году, опубликовав две важные работы — «К теории летания» и «Видоизменение метода Кирхгофа для определения движения жидкости в двух измерениях при постоянной скорости, данной на неизвестной линии тока».

«Можно считать, что большая математическая культура в области приложения теории функций комплексного переменного, развивающаяся у нас и сейчас, берет свое начало от этой работы», — пишет о второй из них академик С. А. Христианович.

Итак, это важнейшее исследование приблизило Жуковского к решению проблемы полета, все более и более увлекающей его. А знакомство с тем, что сделал Отто Лилиенталь, еще раз показало Николаю Егоровичу, сколь важен смелый эксперимент в решении сложной задачи овладения воздухом.

На перекрестке теории и практики

На вершине холма неподвижно стоит человек. Подобранный, подтянутый, он одет в легкий спортивный костюм. Человек внимательно следит за направлением ветра. Он все время поворачивается ему навстречу, стараясь принять на себя наибольший напор воздушного потока.

Человек готовится к чему-то необычному. Иначе у подножья холма не собралась бы группа зрителей, говорящих на языках разных народов. Двое перебрасываются отрывистыми английскими фразами.

Толстый немец укрепляет на треноге большой и неуклюжий фотоаппарат. Оживленно беседуют между собой трое русских. Особенно внимателен один из них — высокий, широкоплечий, с густой окладистой бородой. Отвечая на реплики спутников, он не сводит глаз с вершины холма, словно боясь пропустить малейшее движение спортсмена.

Спортсмен выбрал нужное направление. Он поднимает с земли конструкцию, напоминающую большой причудливый зонтик. Если бы зрители стояли поближе, им удалось бы отчетливо рассмотреть легкий каркас из ивовых прутьев, туго обтянутый парусиной, и отверстия, в которые так удобно просунуть руки, чтобы цепко ухватиться за легкую перекладину. Но снизу не разглядишь всех этих деталей. И зрителям показалось, что человек на холме мгновенно, одним движением превратил себя в какую-то причудливую, фантастическую птицу.

Он стоял как бегун, ожидающий мгновения старта, и, дождавшись сильного порыва ветра; бросился в воздушные волны, словно опытный пловец в воду. Раскачиваясь всем корпусом, летун ловко поддерживал равновесие. Продержавшись в воздухе несколько секунд, он приземлился плавно и мягко.

Мигнул объектив неуклюжего фотоаппарата, навсегда запомнив увиденное. Зрители бросились к месту приземления. Приезжие внимательно вглядываются в соединение прутьев проволоки и полотна. В их сочетании строгий порядок, свидетельствующий о том, что конструктор знаком с законами механики и сопротивления материалов. Система прочна, хотя и кажется эфемерно легкой.