Страница 432 из 441
Эаллех нес в руках яркую маску, Маску Огня, лик Ваула. Эаллех изучал искусство создания оружия, и мифы об искалеченном боге кузни имели для него великое значение. Единственно правильным было то, что именно он должен был забрать маску у Галларди, чей труп теперь лежал возле тела Токуина, посреди замолкших машин.
В следующее мгновение труппа разъединилась и вновь собралась вокруг Люзаэль, которая несла темно-зеленую маску, взятую с тела погибшей под ее клинками Мерлок. Люзаэль преданно чтила самые ранние, самые искренние истории своего народа, истории об отцах и предках. Она уже овладела духом Иши, исполнила ее роль, спела песни скорби и выучила замысловатые ката клинков, которые символизировали слезы Матери Урожая. Теперь она завершала изучение этих циклов историй тем, что брала роль мужа Иши, молчаливого Курноуса, бога охоты, чей лик был запечатлен в Маске Охотника, заставившей Мерлок красться по темным путям с копьем в руке. За ней, двигаясь с прекрасной синхронностью, явилась Мелеху, что провела так много времени за костяной маской, танцуя в свите Нисшеи как шут смерти. Настало время уравновесить роль смерти ролью дарительницы жизни — мостом в нее для Мелеху была священная скорбь Иши, и поэтому она взяла Плачущую Маску у Клайда, лик богини урожая, оплакивающей своего погибшего поборника и потерянных детей.
Вслед шуту смерти протанцевала Нисшея, и брат ее Эдреах танцевал с ней. Прежде, когда она шла в танце огненных призраков вслед Ваулу, он был ее зеркалом, водяным духом, танцующим по следам Иши. Теперь, когда оба они были избраны для более великих ролей, он вновь уравновешивал ее — она приняла роль Иши, а он стал Эльданешем, величайшим героем смертных эльдар, воителем, которому улыбалась Иша, который устремился на битву с кроваворуким Кхейном и встретил предсказанную смерть. Искусно, элегантно, ни разу не нарушив всеобъемлющий ритм, Эдреах опустился, подхватил Маску Героя с тела Сабилы и с гордостью поднял ее вверх. Другие, что были до него, интерпретировали Эльданеша как обреченную жертву и даже как глупца, но Эдреах почитал его как воина, чья отвага была возвеличена тем, как он погиб.
Шеагореш продолжал нести стражу над трупами двух мон-ки, а остальные разорвали круг и вновь сомкнулись вокруг него, сливаясь с теми членами труппы, что высоко подняли церемониальные маски — каждый арлекин подобрал подходящую маску и изменил цвета своего датэди в соответствии с ней. В считанные мгновения Маску Огня окружило оранжевое мерцание; Плачущую Маску — нежный золотисто-зеленый цвет рассвета над садами; Маску Охотника — темные, сумеречные оттенки зеленой луны, тотема Курноуса; Маску Героя — яркое золото и серебро.
И явились другие, быстро взобравшись по лестницам или высадившись из укрытых завесами воздушных саней, которые тихо заняли места по краям здания. Когда Дэрес'мель спустилась по изогнутому носу своих саней и мягко ступила на крышу, Шеагореш поднялся и отступил назад, приглушив свои цвета в согласии с ее. На протяжении многих странствий Дэрес'мель танцевала по следам Эльданеша, находя способы иначе интерпретировать его историю в каждой мистерии, которую они разыгрывали, и в каждой войне, в которой бились. Она учила саги об Эльданеше под руководством Итеоммеля, Великого Арлекина ее старой труппы, который пал от рук зеленых тварей под лесными шпилями Тоирилла; она взяла частицу его имени, чтобы продолжать его историю. Со времени той войны ее дух омрачился. Ее выступления стали грубее, в них сквозил гнев. Лишь на последнем привале труппы она подошла к Шеагорешу и формально отказалась от Маски Героя. Теперь для нее настала пора взять новую роль, отразить историю ее жизни под новым углом.
Шеагореш поклонился, когда она прошла вперед, беззвучно, двигаясь так, как будто она уже была в доспехах, и склонилась к трупу Круссмана. Она вновь выпрямилась, держа в руках Маску Крови, ощерившееся лицо Каэла Менша Кхейна, Бога с Окровавленными Руками, повелителя убийств, чья ярость пронеслась через небеса, погубив Эльданеша и приковав искалеченного и обессиленного Ваула к его наковальне. В тишине и безмолвии она унесла маску прочь. При каждом представлении мифические роли переходили от одних членов труппы к другим, но всегда был кто-то один, превосходящий иных в какой-либо роли, определявший ее, и новое сердце в изображении Кхейна означало перемены.
Шеагореш повернулся к основанию крана, туда, где стояла Джанн, глядя на ту, что была ему ближе, чем могла быть любая любовница или сестра. Итоэлль не взяла себе маску — будучи Теневым Провидцем труппы, она носила Зеркальную Маску, и будет носить ее до самой смерти. Однако, проходя рядом с ней, он увидел, что Итоэлль подобрала Лунную Маску с того места, где ее уронил последний из воров-животных. Это было лицо Лилеат, богини-девы, сновидицы и прорицательницы, чьи символы — белая луна, посох, замкнутый круг и музыка ветра. Ее капюшон вновь был наброшен вперед; проходя мимо, он мог видеть, как на Зеркальной Маске то высвечиваются, то пропадают многие лица. Он знал, что, по крайней мере, одно из них будет его.
Не было никого, кто мог бы носить Лунную Маску — пока еще не было. Абхораан, которая играла эту роль с тех пор, как много лет назад присоединилась к труппе в драконьих степях, была одной из тех, кто погиб, когда их воздушные сани не смогли обогнать бурю.
Скоро они исполнят элегию в память Абхораан и ее товарищей, и Шеагорешу придется решить, какую форму она примет, какое представление, какие элементы они почерпнут из великих мифов, чтобы изобразить эту трагедию и вплести ее в полотно своих живых историй, чтобы дать ей смысл и завершение. Это была задача, от которой он не ждал удовольствия, но у каждого рассказа есть свои скорбные песни и свои пляски триумфа, и тот рассказ, которым являлась его жизнь, не был исключением.
Вокруг него двигались силуэты. Его арлекины прыжками поднимались на помост и двигались к потерпевшим крушение воздушным саням, готовые по сигналу высвободить их, чтобы забрать с собой. Их цвета и лица менялись, отражая те роли, которые каждый арлекин чувствовал нужным играть в этой задаче и на этой сцене в повествовании его собственной жизни. Шеагореш поднял руку, призывая к тишине, и их фигуры застыли, а цвета приглушились.
Последнее запечатанное отделение раскрылось, как цветок, от его прикосновения, и он запел глубокую, резонирующую песнь — единственную непрерывную ноту, исходящую из глубин его груди. Те, что были вокруг, подхватили песнь, и их цвета ярко вспыхнули в салюте, когда он вынул Солнечную Маску, лицо Азуриана, Короля-Феникса, Монарха Небес, учителя шести великих Лордов-Фениксов. Шеагореш взял ее, подержал в обеих руках и медленно шагнул вниз с возвышения. Пояс включился по велению мысли, и он почувствовал, как его вес полностью исчез; он вытянулся и развернулся в падении, держа маску над собой, и опустился легче перышка на рокритовую поверхность, преклонив одно колено, опустив голову, но с гордо расправленными плечами — одновременно присягая маске на верность и утверждая свое право на владение ей.
Он остался, где приземлился, приглушив свои цвета и лишив лицо выражения. Осталась лишь одна маска, которую следовало забрать.
Все вокруг него преклонили колени. Цвета исчезли, обратившись в черный и оттенки серого, лица словно утратили черты. Джетбайк — тускло-серый, как призрачная кость, которой придали форму, но не цвет, — украшенный лишь черной пеленой, окутывавшей его хвостовую лопасть, подплыл к замершей в молчании труппе, и с него спустилась Шейл'эммен.
Ее лицо было в тени, как у Итоэлль, но, в отличие от той, она не сделала ни движения, чтобы убрать свой жесткий, конусообразный капюшон. С него каскадом ниспадали волосы, черные, как космос, и белые, как мрамор, и цепочки из белого серебра оплетали ее руки и свешивались, позванивая, с кончика каждого пальца. Крылья из призрачной кости, выступающие из ее плеч, уловили ветер; раздался стонущий свист, от звука которого каждый арлекин содрогнулся и закрыл глаза.
Шейл'эммен не смотрела ни на одного из них. Ее походка была ровной, а мрачное выражение не менялось. Она шла с внимательным спокойствием осужденного, идущего к эшафоту. У подножия крана она удлинила шаг в прыжок, и с помощью пояса, лишившего ее веса, взмыла вверх и встала на поперечину рядом со вскрытым контейнером. Остальные арлекины крутанулись на месте, показав ей спины, и она протянула руку внутрь и достала маску, на которую лишь мельком взглянул последний мон-ки.