Подростки

— И я тебя.

Удивительно, но там, внизу, мой дружок, хотя и подрастерял почти весь свой задор, тем не менее не желал покидать гостеприимное пространство. Еще более удивительно оказалось то, что минут через десять, когда мы уже могли дышать спокойно и шептали друг другу всякие нежности, он, словно обидевшись, что о нем забыли, начал подниматься и быстро встал во весь рот. Там, где и был.

Мы с Наташей посмотрели друг на друга удивленно.

— Что это значит? — рассмеялась она.

— Наверное, мы плохо полили нашу розочку.

— А, по-моему, даже чересчур.

— Нет, плохо, — я потихоньку задвигался.

— Нет, хорошо.

— Но можно еще лучше, — я увеличил темп.

— Куда уж лучше…

Я закрыл ее рот поцелуем. Она отвернулась в сторону и прошептала:

— Пообещай мне.

— Что? — мы уже двигались в унисон.

— Ты такой умный, но недогадливый. Пообещай!

— Что? Что?

— Что мы поженимся…

— Конечно, любимая, конечно. Мы поженимся, — я двигался сильно, резко.

— Игорь… Игорь… — она звала меня словно откуда-то издалека.

— Тебе хорошо? — спрашивал я. Кульминация приближалась.

— Да, да, только не спеши так, давай, помедленнее. О, боже! Игорь, что ты со мной делаешь. О, боже! Я не могу! Я не могу! Ой, ой!

— Наташа, ты моя самочка, я овладел тобою, я овладел тобою, ты мне дала…

— Да, а ты мой самец, я отдалась тебе, я дала тебе, ты меня взял. И я рада.

Ох! Я не могу, мамочка, о, боже, я не вынесу этого, ой, что ты делаешь со мной! Ой, ой, разве так можно, дрянной мальчишка, я не могу, я умираю…

И мы взлетели второй раз. Также высоко, как в первый. А может и выше.

И снова я шептал ей в ухо запрещенные слова.

— Я полил тебя там опять, Наташенька. Я полил тебя.

— Ты мой садовник. Спасибо. Я слышала, это очень полезно. Для розочек.

— Тебе понравилось, Наташенька?

— Любимый, как мне хорошо с тобой.

Прошла вечность, и Наташа шепнула:

— Давай встанем.

Я лег на спину. Я не стеснялся, что она видит меня всего.

— Вот это и есть — то самое? — она тихо рассмеялась.

— Полчаса назад, вы, мамзель, были этим очень довольны, — ответил я ей в тон.

— Вы же знаете, синьор, девичья память так коротка.

Мы рассмеялись. Теперь мы сидели на нашем медведе, я обнимал ее, и нам было легко и радостно. Невообразимая пустота звенела в голове.

— Наверное, пора, — она посмотрела на меня виновато и с сожалением.

— Ничего себе. Десять часов! — я действительно не ожидал, что уже столько времени.

— Пора. Мои придут через полчаса.

— Тогда я одеваюсь?

— Да, — она уткнулась лбом в мою грудь, — но я не хочу, чтоб ты уходил.

— Я приду еще.

— Я буду ждать тебя.

Я встал на ноги и стал одеваться, а она так и сидела на своем медведе, в расстегнутом тонком халатике.

— Я готов, — сказал я через пару минут.

— Уходишь? — она стала на колени и прижалась головой к моему животу.

— Наташа, я так никогда не уйду.

— И не надо. Не уходи. Ты теперь мой муж и должен жить со мной.

— Хорошо, но твой муж должен хотя бы закончить школу, — я засмеялся.

— Вот понесу от тебя, будешь знать.

— Не шути так, заикой сделаешь. Одна уже понесла.

Я не понял, как это из меня вырвалось.

— Кто? — она смотрела на меня изумленно.

— Наша Светочка от нашего Димочки, — чего уж было молчать.

— Не может быть! А ты откуда знаешь?

— Увы, нечаянно услышал их разговор, — неправдой было только «нечаянно».

— Кошмар. Что же она будет делать?

— Вот этого я не знаю. Аборт, наверное.

— Ужас. Бедная Светка. А он-то, от горшка два вершка!

— Тем не менее, смог, как видишь. Так что ты меня этим не пугай, ага?

— Боже, я не могу успокоиться. Вот это новость!

— Наточка, ты забыла? Я ухожу.

— Уходишь? Жаль. Давай прощаться, да?

— Не прощаться, а досвиданькаться.

— Тогда до свидания.

— До свидания. Люблю тебя, моя хорошая.

— Не забывай об этом и в другие дни недели, — она слегка улыбнулась.

— Пока. Все будет хорошо. Вот увидишь.

— Увижу.

И она закрыла за мною дверь.

Домой я не шел, не бежал, я просто летел. Я увидел Мишку, который тянул за руку Катеньку, и мне это было безразлично, прежде я бы непременно пошел за ними, теперь они мне были не нужны. Я был свободен, вы слышите, я преодолел себя, моя любовь, мое чудо, моя Наташа помогла мне избавиться от моего недуга.

Я вспомнил, что видел на вокзале маленькую книжку «лечение сексом», неужели и мой случай там описан? Если нет — впишите, я разрешаю. Только имен наших не называйте. Напишите просто: «девятиклассник вылечился от вуйаризма, потому что любимая подружка дала ему». Я уже знал, как называется то, чем я болел.

Это никогда не повторится. Потому что у меня есть ты, любимая.

Был сильный мороз, а мы все ходили и ходили по безлюдным улицам нашего городка. Как на грех, я был без шапки. В итоге Наташа простыла и заболела, так что несколько дней не ходила в школу. А я обморозил уши. Они у меня стали большие, как у слона. Почти каждый день я приходил к Наташе домой, повод был, уроки принес. Ее матушка отнеслась ко мне вполне доброжелательно. Отец, правда, зыркнул подозрительно и промолчал, ну и на том спасибо.

В школе под чутким руководством учителя рисования мы стали готовить к Новому году пьесу «майская ночь или утопленница», все так увлеклись этим, должно получиться нечто грандиозное. Сколько учусь, впервые за роли была драчка.

С Наташей быстро решили, что делать с нашими записями. Мы оставим их потомкам.

Она соберет тетради, передаст мне, а я, разиня, уроню их в простенок между корпусами. Немного жаль, писал, писал. Но не дай бог, если кто прочтет.

Репетиции проводились после занятий, когда на улице было уже совсем темно. На последнюю репетицию Наташа все же пришла. Она уже практически выздоровела. Я отвоевал для нее маленькую роль императрицы Екатерины, всего три-четыре слова, но главное, что она тоже была с нами, со мной. Мы сидели за одной партой, все согласно сценарию бубнили свои слова, а я украдкой сжимал ладонь моей девушки.

И вдруг погас свет. Началось что-то неописуемое. Фантастический мир гоголевского сюжета будто ворвался в класс. Кто-то визжал, кто-то выл, а мы с Наташей, не сговариваясь, стали целоваться. «Света не будет еще полчаса», — объявил кто-то из коридора, гвалт продолжался, я потянул Наташу за руку, и она послушно встала и пошла за мной, мы натыкались на других учеников, буйно бегавших по классу, кто-то хватал меня за руки, я продирался по направлению к двери и вел за собой свою девушку. Наконец я понял, что мы вышли в коридор, и повернул налево, мы шли быстро, почти бежали, левой рукой я касался стены, и это позволило мне точно определить нужный поворот, нужную дверь, она была открыта. Мы вошли, и я плотно прикрыл за собой дверь. Это была другая сторона здания, и луна кое-как освещала внутреннюю часть комнаты. Я знал одно: сюда никто не должен прийти. Тем не менее, я схватил стул и вставил его ножкой в ручку двери. Я обнял Наташу, и мы подошли к окну. Я прижал ее к подоконнику, и мы стали целоваться, как сумасшедшие. Мне казалось, что я не видел ее целую вечность. Я стал на одно колено и запустил ладони под ее толстое шерстяное платье и стал гладить ее ноги.

— Я не сумею все это снять с тебя, — прошептал я.

— Пусти, я сама, — рассмеялась она.

И действительно, она сняла с себя все так быстро, что я поразился, хотя она просто сдвинула одежду вниз, к коленям. И я припал к ней, лихорадочно дергая молнию своих брюк, она чуть не заела в самый ответственный момент, но вот все, орудие к бою готово, и я опять прильнул к Наташе. Я взял ее за попку и посадил на широкий подоконник, сдвинул к щиколоткам всю ее галантерею, раздвинул ее колени и вдруг услышал:

— Игорь, а это самое?

— О, черт, конечно, конечно.

Я завозился в кармане, нашел этот злосчастный пакетик, спасибо Мишке, рванул зубами его бумажную обертку, достал заветное изделие и стал надевать, делать этого я не умел, козел, что стоило потренироваться дома, но наконец вроде напялил, она все это время терпеливо ждала меня — не самая лучшая сцена в любви.