Подростки

Она продолжает обвинять меня, а сама все плачет и плачет, а я молчу и молчу.

— Что ты молчишь? — спрашивает она вдруг, продолжая всхлипывать.

— А что говорить? Не хочешь — как хочешь. Я думал, что после этого мы станем ближе. А чтоб не забеременеть, есть масса способов. Ты хочешь сохранить себя до свадьбы, так твой жених этого, может, и не оценит. Скажет, что же тобой никто не интересовался, что ли? А если мы будем и дальше вместе, то я буду тебе только благодарен за то, что ты не отказала мне именно тогда, когда я больше всего в этом нуждался. Ты не представляешь, как я мучаюсь.

Она снова выпрямилась. Вздохнула. Мы помолчали.

— Завтра я буду тебя ждать. Хочешь — приходи, не хочешь — не приходи. Только сейчас ничего не говори. Просто пойдем домой и все. Пойдем.

Я подал ей руку, и мы встали.

Встали и пошли. И я был уверен — она придет.

И она пришла. Только опоздала на полчаса.

Ну, по такому поводу — можно.

Я проснулся с мыслями о ней. Отец уже позавтракал и громко шуршал в туалете.

Затем он заглянул ко мне и, увидев, что я уже не сплю, сказал, что уходит.

— До вечера, па! — крикнул я ему вслед.

— Сваргань что-нибудь на ужин, — ответил он.

«Сварганим», — подумал я и вскочил.

Я все-таки не был уверен, что Наташа придет. Выйдя во двор, я первым делом запер в будке Шарика. Чтоб не лаял. Затем я вернулся в дом, умылся, поел и заправил свою постель. Итак, сейчас она придет. Куда ее вести? А поведу-ка я ее сразу на кровать, где мне все так хорошо удалось и с Женей, и с Лидкой. Я вошел в эту маленькую комнату и осмотрелся. Все было в порядке.

Будь готов! Всегда готов!

После этого я снова вышел во двор. Посмотрел на часы. Дама опаздывала.

Десять минут. Двадцать. Двадцать пять.

И когда я уже решил, что все, не придет, я увидел ее. Она торопливо шла по улице, на плече у нее была маленькая красная сумочка. Я открыл калитку в тот момент, когда она подошла к ней.

— Здравствуй, — сказала она.

— Привет, — выдавил я из себя, стараясь говорить как можно спокойнее.

Только бы не спугнуть, только бы не спугнуть, стучало в моем виске.

— Заходи.

Она помедлила секунду, не более, и вошла.

Мы пошли в дом, она впереди, я рядом, но чуть сзади. На ней была белая блузка навыпуск и короткая черная юбка в крупную складку, тонкие капроновые чулки обольстительно обтягивали ее высоко открытые ноги.

— Сюда, — сказал я, и мы прошли через зал. Прямо в маленькую комнату.

Я сразу обнял ее. Не могу объяснить, почему я так спешил. Она хотела сесть в кресло, а я стал увлекать ее к кровати, бормоча, что тут нам будет лучше. Она слегка сопротивлялась, но совсем не так, как обычно. Это было сопротивление обреченной. Я усадил ее на кровать и сразу стал расстегивать блузку. Руки почему-то тряслись, и я никак не мог справиться с ее мелкими пуговками.

Наконец блузка была расстегнута, теперь перед моими глазами была блестящая ткань ее комбинации, и я совсем не знал, что с ней делать, как ее снимать, а потому торопливо стал гладить ее ноги под короткой юбкой. Чулки были пристегнуты к поясу, я попытался отстегнуть их, но ничего не вышло, зачем ты столько на себя надела, почти прорычал я и вдруг одолел одну из застежек, следующую я освоил еще быстрее, но теперь непреодолимой преградой стал передо мной этот чертов пояс для чулок. Я знал, что он застегивается где-то сбоку, я поискал слева под юбкой, но там было все гладко, справа, ах, вот на чем держится эта сбруя, я стал дергать эти крючки, но юбка мне мешала, и тогда я решил сначала снять ее.

Бог мой, когда мне это все-таки удалось, когда ее юбка легла на стул около кровати, то в это время терпеть я уже не мог. Я содрал, другого слова не найти, с нее еще и пояс и прямо так, в комбинации, чулках, лифчике и трусиках стал заваливать ее на подушку.

Лицо Наташи раскраснелось, она лепетала что-то, что я уже не слушал. Со скоростью хорошо тренированного гвардейца я выскочил из своей одежды и упал на девушку. Я снимал с нее ее черные кружевные трусики и чувствовал, что мой вулкан готов взорваться досрочно. Ужасно, но я даже не расстегнул ее лифчик.

На мгновение я увидел ее белый гладкий живот и черный треугольник внизу.

— Миша, какой он у тебя большой, я боюсь, — ее губы дрожали.

— Не бойся, все будет хорошо, вот увидишь, — я положил ее трусики на стул.

— Будь осторожен, — прошептала она, когда я развел ее ноги и прижался к ней своим пылающим скипером.

— Конечно, милая, конечно, — прохрипел я в ответ и почувствовал, что нахожусь прямо у заветного входа.

В эту секунду я наконец осознал, что все, назад пути нет, один мой толчок, и она уже не девушка. Мысль эта слегка остудила мой вулкан, и я с иезуитским наслаждением слегка нажал и почувствовал то же, что ощутил когда-то в беседке садика, я позволил себе побродить по ее мелководью, по невидимой и тонкой преграде, отделявшей девушку от женщины. Тело Наташи мелко задрожало, я боюсь, успела выкрикнуть она, и я впился поцелуем в ее губы и одновременно толкнул там, внизу. Мне больно, пискнула она жалобным голосом, я почувствовал, что — все, вроде вошел, толкнул еще раз, она резко и громко вскрикнула, и теперь я был в ней полностью. Сомнений не было. Я сломал ей целку. Я овладел ею.

И я задвигался.

Кровать под нами ритмично заскрипела.

Мой вулкан снова готов был взорваться, когда я понял, что что-то не так.

— Что с тобой? — спросил я, немного снизив темп своих толчков.

— Мне больно, хватит, мне больно, перестань, — пролепетала она.

И это тогда, когда я, словно реактивный лайнер, пошел на взлет!

Я чуть не дал ей пощечину.

— Сейчас, потерпи, я сейчас, — прошептал я и ускорил движение.

Через минуту мой вулкан взорвался, и вся моя накопленная за лето страсть горячей лавой хлынула ей навстречу, никакая сила не смогла бы остановить мои бешеные конвульсии, я задыхался, я дрожал, я падал, я был все тем же лайнером, только теперь уже без топлива, без управления, без экипажа.

Я всегда, еще со времени моей любви с Женей, удивлялся, почему так происходит.

В минуту высшего слияния я выплескиваю в нее всего ничего, тонкий фонтанчик.

Но почему такая, казалось бы, ничтожная потеря приводит к необъяснимой утрате сил? В первые мгновения после близости меня можно брать голыми руками.

Что за вещества я отдаю ей? Куда смотрит закон сохранения энергии? Ведь если я теряю, то моя подружка должна что-то приобрести? Не понимаю. Не понимаю.

Сейчас я никто. Я никакой. Меня просто нет.

Постепенно я начал соображать. Первое, что я понял, это то, что она пытается встать, а я на нее навалился. Все еще шумно дыша, я лег на бок, освободив ее от своего веса. Она села, затем стала вставать с кровати. О, я увидел ее проблему. Большое пятно крови на комбинации. Она повернулась, осмотрела простынь и сказала:

— Дай сюда.

Я приподнялся, она взяла простынь и спросила:

— Где ванна?

— Я с тобой, — сказал я.

— Нет, я сама, куда идти?

Я показал ей.

— Там халат синий, это мой, используй, — успел я сказать ей.

Она вышла, а я уткнулся лбом в подушку.

Никакого триумфа не было. Было совсем не так, как с Женей или с Лидкой. Хотя это произошло в той же комнате, на той же кровати. И я вроде тот же. Что же я сделал не так? Спешил? Может быть, но и с Лидкой я спешил, а как славно все вышло. Словно ища себе оправдание, я подумал, что я просто врач, я сделал больному операцию, я помог девушке избавиться от надоевшей ей девственности, я не виноват, что она выбрала меня, я лишь выполнил свой мужской долг.

Если не я, то кто-то другой все равно это сделал бы.

Захотелось пить. Я поднялся и, надев трусы, пошел ее искать. Я услышал шум воды. Открыл дверь. Наташа сидела на краю ванны и терла руками простынь.

Мой халат был на ее плечах.

Ее чулки лежали на стульчике.

Она плакала.

Я сел на корточки у ее ног. Обнял ее ниже колен.