Страница 305 из 311
Стихи в строфе 24: «Она звалась Варюшею. Но я // Желал бы ей другое дать названье...» — содержат намек на любовь поэта к Варваре Александровне Лопухиной (вышедшей в 1835 г. замуж за Н. Ф. Бахметева). Строфы 77—80 — краткое обозрение событий французской революции 1789 года, казней короля Людовика XVI («венчанного страдальца»), королевы Марии-Антуанетты и поэта Андре Шенье.
Предположение, что в строфах 3—4 и 137—138 Лермонтов говорит о смерти декабриста А. И. Одоевского, ни на чем, кроме частичного совпадения строк поэмы со стихотворением «Памяти А. И. Одоевского», не основывается. Т. П. Голованова высказала предположение, что речь идет о каком-то друге Лермонтова — молодом поэте, покончившем жизнь самоубийством:
Такие строки, как: «Жди, авось придут, // Быть может, кто-нибудь из прежних братий»,— а также обращение к друзьям юности: «И вы, вы все, которым столько раз // Я подносил приятельскую чашу»,— свидетельствуют о том, что речь здесь идет о каких-то друзьях и сверстниках Лермонтова.
Эти намеки, которые и тогда пе могли быть понятны непосвященному читателю, подтверждают, что поэма писалась в ту пору, когда Лермонтов еще довольствовался поэтической известностью в дружеском кругу и писал вещи, не предназначавшиеся для печати.
Стр. 308. Хромой бес — бес Асмодей из романа французского писателя А.-Р. Лесажа (1668—1747). В этом романе хромой бес летит над городом и, снимая крыши, посвящает своего спутника в домашние тайны людей.
Стр. 309. Прага — предместье Варшавы. Суворов осаждал Прагу в 1794 году.
Стр. 319 Саул — библейский царь. Мучимый лукавым дух,ом, он приказывал играть ему на арфе. Музыка успокаивала его.
Стр. 321. Демосфен (384—322 гг. до н. э.) — знаменитый афинский оратор.
Стр. 333. Фоблаз — ветреный и влюбчивый герой романа французского писателя Луве де Кувре (1760—1797) «Похождения кавалера Фоблаза».
Стр. 335. Ариадна — дочь критского царя. По преданию, спасла афинского героя Тезея, который затем безжалостно покинул ее.
Аббадона — падший ангел из поэмы «Мессиада» немецкого писателя Ф. Г. Клопштока (1724—1803).
Стр. 338. Гвидо Рени (1575—1642) — итальянский живописец.
Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова (стр. 354).— В сборнике «Стихотворения М. Лермонтова» (СПб. 1840) «Песня» была напечатана с датой «1837». Принято считать, что она создана на Кавказе, во время первой ссылки поэта. «Покойный Краевский рассказывал нам,— писал в 1891 году редактор сочинений Лермонтова И. М. Болдаков,—что на его письмо относительно блестящего успеха «Песни» Лермонтов, с Кавказа, откуда она была им прислана, отвечал, что хотя ею и восторгаются, а и не знают, что он набросал ее от скуки, чтобы развлечься во время болезни, не позволявшей ему выходить из комнаты».
Очевидно, Краевский имел в виду блестящий успех, которым сопровождалось чтение «Песни» в рукописи. Ибо напечатана она была им, Краевским, в «Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду» в конце апреля 1838 года, когда Лермонтов находился уже в Петербурге.
Следовательно, об успехе поэмы у читателей «Литературных прибавлений» Краевский ему на Кавказ сообщать не мог. Впрочем, не исключено, что Лермонтов прислал ему поэму с Кавказа, по что написана она была еще в Петербурге, до ссылки, в ту пору? когда поэт, отпущенный из полка «по болезни», жил в столице на квартире своей бабки Арсеньевой.
Рассказ Краевского, переданный Болдаковым, не вполне согласуется и с тем, что в издании «Стихотворения М. Лермонтова» (СПб. 1842. В типографии Ильи Глазунова) тот же Краевский сопроводил «Песню про царя Ивана Васильевича...» датой: «1836».
Несмотря на то что в 1838 году Лермонтов уже возвратился с Кавказа, разрешение печататься последовало не сразу. Только с помощью В. А. Жуковского, который высоко оценил «Песню», Краевский добился позволения министра Уварова напечатать произведение опального поэта.
Однако имени автора Уваров выставить не позволил, и «Песня» появилась в «Литературных прибавлениях», подписанная буквами «—въ».
Колорит эпохи, образы Грозного и опричника Лермонтов воссоздал в своей поэме на основе песенных образов — в духе и стиле народных исторических и «разбойничьих» песен. Народные песни помогли ему создать фигуру и человека из народа — удалого купца Калашникова.
Одним из несомненных источников поэмы можно считать «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым» (М. 1818), в частности, песню про царского шурина Мастрюка Темрюковича:
В сборнике «Песни, собранные П. В. Киреевским» выходят «побороться» с Мастрюком «два брата родимые». По одним вариантам, «два калашничка», по другим — «два брата, дети-то Кулашниковы» (П. Владимиров, Исторические и народно-бытовые сюжеты в поэзии М. Ю. Лермонтова.— «Чтения в Историческом обществе Нестора Летописца», кн. VI. Киев, 1892, стр. 204—205).
Кроме фольклора, источниками в этой работе могли послужить Лермонтову и труды по истории России XVI—XVII веков. Так, в «Сказании» Авраамия Палицына повествуется о подвиге Федора Колачника и дворянина Петра Тургенева, всенародно обличивших первого самозванца и казненных на Лобном месте «среди царьствующего града Москвы».
Таким образом, фамилия купца Калашникова может быть обоснована целым рядом источников — исторических и фольклорных,— не говоря о том, что эту фамилию носили и известные в XIX веке пензенские купцы.
Поэма Лермонтова сразу же обратила на себя внимание Белинского. «Не знаем имени автора этой песни...— писал он в «Московском наблюдателе»,— но если это первый опыт молодого поэта, то не боимся попасть в лживые предсказатели, сказавши, что наша литература приобретает сильное и самобытное дарование».
Хотя Лермонтов обратился к эпохе Грозного, произведение прозвучало как глубоко современное. Только что на дуэли с царским «опричником» погиб Пушкин, который вышел на поединок, чтобы защитить честь жены и свое благородное имя.
Поэма заставляла задумываться над вопросами о судьбе и правах человеческой личности.
В статье «Стихотворения М. Лермонтова» Белинский указал на причину, побудившую Лермонтова обратиться в своей поэме к далекой исторической эпохе. «Здесь поэт от настоящего мира не удовлетворяющей его русской жизни перенесся в ее историческое прошедшее, подслушал биение его пульса, проник в сокровеннейшие и глубочайшие тайники его духа, сроднился и слился с ним всем существом своим, об-веялся его звуками, усвоил себе склад его старинной речи, простодушную суровость его нравов, богатырскую силу и широкий размет его чувства и, как будто современник этой эпохи, принял условия ее грубой и дикой общественности, со всеми их оттенками, как будто бы никогда и не знавал о других,— и вынес из нее вымышленную быль, которая достовернее всякой действительности, несомненнее всякой истории».
«Самый выбор этого предмета,— писал Белинский,— свидетельствует о состоянии духа поэта, недовольного современною действительностию и перенесшегося от нее в далекое прошедшее, чтоб там искать жизни, которой он не видит в настоящем».
Могучие образы богатыря Калашникова, опричника, «колоссальный образ» Грозного, который, по словам Белинского, является в поэме «изваянным из меди или мрамора», Лермонтов противопоставлял своим современникам, неспособным к свершению подвигов, чуждым больших страстей. Великий критик раскрыл глубокую внутреннюю связь «Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» с «Думой», в которой Лермонтов высказал беспощадную правду о «состоянии совести и духа» своих современников, вступивших в жизнь после поражения декабристов.