Не отверну лица

Парень ни единым словом не давал повода для смеха, говоря чересчур даже сдержанно, но у костра не умолкал хохот. Стосковавшихся по свежим впечатлениям бойцов развлекали угловатые движения парня, его степенная, неторопливая речь. Бойцам нравилось, когда пришелец, скручивая козью ножку, засыпал в кусок газеты почти горсть махорки; прикуривая, он подцепил из костра полупудовую головешку. Когда он резко выбросил вперед жилистую руку, чтобы достать огня, карман плаща оттопырился, и Данчиков успел разглядеть в нем гранату «лимонку».

Пока командир подбирал в уме подходящую фразу для начала серьезного разговора с гостем, бойцы продолжали атаковать его шутками. Егор Бараев вел себя совсем по-свойски, словно они были давно друзьями. Он обошел вокруг костра и приставил к подошве сапог гостя свою подтоптанную обувь:

— В аккурат два таких нужно! — ликуя, объявил он. — Нас с Веретенниковым в один сапог поселить можно. Перезимуем!..

— Две нормы отец с матерью выполнили за один заход! — поддержал Трубицын.

— Этот за ночь в Подмосковье очутился бы!.. Поскольку, земляк, даешь короткими перебежками?

Рослый гость отвечал на реплики с запозданием, говорил нехотя, сквозь зубы:

— Полтора, братцы... Не два Ивана. Не говорите напраслины. Шахтеры не обмишулятся на этот счет. Сказали, что Полтора Ивана, — значит, в точку... Ну, это ради слова, по справедливости...

Однако его разъяснения не успокоили бойцов. Всяк на свой лад начал толковать этот странноватый измерительный термин, оценивать друг друга необычной Ивановой меркой.

— Скажи, земляк, — приставал к парню Бараев, — сколько настоящих Егоров во мне?!

— Половина, — кричали ему. — Шестьдесят сотых, — добавляли другие. — А в Сапронове — три четверти Ивана.

— Га-га-га... Саидов недоноском родился!..

Однако пора было приводить в норму и всю эту комедию во взводе. Данчиков подошел ближе и стал справа, где у незнакомца граната.

— Так ты, я вижу, из шахтеров? — осторожно заметил лейтенант. — Какими судьбами занесло в наши края?

Парень понимающе глянул на Данчикова.

— Шахтер из меня еще, можно сказать, никакой. Только пристраивался к угольным пластам. Но если похож на шахтера — спасибо...

Видя, как смолкли бойцы, услышав слова Данчикова и поняв, что разговор на этом не кончится, парень отодвинулся и как бы невзначай тронул карман.

— Давно за нами следишь? — лейтенант даже присел на корточки, чтобы взглядом показать гостю свою решимость разговаривать серьезно.

— В общей сложности с неделю, — не моргнув, ответил парень.

— Ого! — не удержался от выкрика Сапронов, и с лица его мгновенно исчезла улыбка. Пахтеев щелкнул затвором карабина.

— Кем послан? — допытывался лейтенант, внутренне озлобляясь и на себя, и на бойцов за оплошность.

— Сначала было самому по пути с вами, а потом один человек прислал полюбопытствовать. Отец.

— Гм... Он что ж у тебя по части одежды-обуви промышляет или оружием интересуется?

— Когда как. Сейчас вот в души заглянуть велел.

Лейтенант присвистнул. Кто-то вслух выругался. Но к враждебной обстановке богатырь относился с той же выдержкой, с какой воспринимал восторги по своему адресу.

— А если мы и твою душу вывернем любопытства ради? Гляди-ка, нас сколько! Лес... Время военное, а ты в расположение войскового подразделения втесался...

— Это еще надо разобраться, кто к кому втесался.

В разговор вдруг вступил Бараев:

— Товарищ лейтенант! Да это же тот самый шахтер!..

Данчиков коротко осадил Бараева:

— Отставить!

Оба разом — и горняк и лейтенант — выпрямились.

Парень с минуту помолчал, затянулся в последний раз, швырнул окурок в костер.

— Про войну слыхал, — заметил он твердо. — Дня три назад в гости к этой войне ходили — комендантишка один за Навлей объявился. Тоже грозил, да раздумал. Хватило ума догадаться, что шкура на костях полопается от натуги, если за меня возьмется.

Он был высок и грозен, этот безбоязненный человек. Голос его вдруг зазвенел твердо:

— Ну вот что, старшой, потрепались и довольно. Мне, хлопцы, поручено вывести вас на калужский большак. Вы попали, как по-здешнему говорят, не туды... Здесь гиблые места для незнающего человека. Не про вас это готовлено — ловушка тут начинается для фрицев. На хитрую пробку, говорят, есть штопор с винтом.

Полтора Ивана смолк, задумавшись, словно заглянул себе внутрь: не сказал ли чего лишнего? Но по-видимому, все это следовало сказать — чересчур уж насупившись глядели на него бойцы. Даже Бараев перестал улыбаться, глядя ему в лицо настороженно.

— Хотите, я свалю эту сосенку одной рукой? — Полтора Ивана стоя прислонился плечом к дереву, под которым взвод располагался на отдых. — Глядите: сосна подпилена... И эта тоже, что рядом... Ждут своего часа, чтобы на головы германских путешественников завалиться, да еще железные шишки уронят, с начинкой...

Шахтер разгреб смерзшийся валежник у самых корневищ дерева. Там действительно виднелся еле заметный надрез... Бойцы по очереди подходили к сосне и подолгу глядели туда, где шарил пятерней парень. Потом они снова обступили Ивана, но уже никто не смеялся.

Надо было уходить.

Когда взвод вышел к дороге, парень сказал:

— Пусть ребята покурят, а тебе, старшой, поскольку ты самый серьезный и любишь только деловые разговоры, придется еще малость пройти. Напарник тебе подходящий есть... «Отец» приглашает.

Данчиков решил: если будут приказывать и вообще навязывать свою волю — не подчиниться! Однако грубоватый и не очень разборчивый в словах парень буквально сразил ерепенистого лейтенанта деликатным словом «приглашает». Наверное, пришлось поработать так называемому «отцу», готовя этого мужичка в дипломаты! Данчиков нашелся только для такого возражения:

— А может, не обязательно? Вы своей дорогой, а мы своей?..

— До вчерашнего дня так оно и было. Мы провожали красноармейцев к орешнику у большака и желали удачи. А ночью старик новости на этот счет получил. Идти некуда...

— Ладно, — коротко ответил командир. — Отойди, я поговорю со своими бойцами.

Иван без возражения удалился. Через несколько минут его догнали двое. Лейтенант взял с собой Саидова. Ивану это показалось лишним:

— Велено только старшого...

Данчиков нащупал в кармане гранату и, не отвечая Ивану, зашагал вслед.

Им пришлось спуститься по крутому склону оврага, затем добрых полчаса идти по его глинистому днищу, разрытому родником. Самой воды не было заметно: крохотное русло под настом сухих веток, нанесенных сюда в половодье, звенело где-то в глубине, словно в подполье...

Овраг имел несколько ответвлений и казался гигантским ящером, распластавшимся в дебрях леса еще с тех давних времен, когда здесь произрастали могучие папоротники. Рыжие бока оврага порой сужались, безлистый кустарник на гребне звенел под ветром прутьями, как проволока. Но внизу было совсем тихо.

Петляющая тропа вывела путников в дубовый подлесок, густо облепленный крупными цвета меди листьями. Потом они шли по просеке среди добротного сосняка, пока не напали на свежий след. Казалось невероятным, что какой-то смельчак направил лошадь в такую глухомань. Настоящая дорога, идущая несколько в ином направлении, проходила почти рядом, в сотне шагов от тележечного первопутка.

Свернули на дорогу, и почти сразу откуда-то сверху прозвучал, как выстрел, предупреждающий голос:

— Стоп, Иван, «отец» велел тут ждать.

Голос был вовсе не страшный, даже не мужской. Кричал парнишка. Но провожатый Данчикова не сделал дальше ни шагу. Он скинул треух и отер рукавом лоб, затем сложил ноги крестом и без помощи рук сел. Данчиков тоже присел на смерзшуюся, но еще зеленую траву под кроной дерева и стал присматриваться к человеку, проворно скользящему меж ветвей по стволу дерева. Человеком этим оказался невзрачный на вид, худощавый подросток, одетый в поношенную теплую одежду. На ногах у паренька были валенки с обшитыми задниками. Подросток спрыгнул на землю и, поставив перед собой немецкий автомат с рожком, тоже опустился на колени, с наглым любопытством разглядывая командирскую фуражку со звездой. От его зеленоватых пронзительных глаз Данчикову стало не по себе.