Страница 87 из 280
— Он у нас здоровее всех, — вмешался Бембетьев. — Сам себе швы поснимал, медсестричка потом полдня пыхтела.
— В отпуск? — спросил Масканин.
— В отпуск, Макс. У нас многих сейчас пораспускали. Две недели гулять буду. Эх, закачу гульбище, все девки мои! Масканин потянул его к остальным.
— Это Паша Чергинец. Друг мой, — сказал он майору.
— Полудуб, — протянул майор руку. — Можно на "ты", и можно просто майор.
— Давай рассказывай, мой блудный сын, — предложил Бембетьев, протягивая Чергинцу только что вытащенную из укромного места кружку.
Майор моментом плеснул в неё разведёнку, а Масканин улыбнулся. Смешно ему стало, что Пашку Бембетьев сыном назвал, пусть и в шутку. Ротный-13 был не намного его старше.
— Э, погодите, офицера! — вскинулся Чергинец. — Кто ж так пьёт? У меня закусь с собой имеется.
— Вот это дело! — одобрил майор. — Сало есть?
— Сало–то есть, — Пашка развязал вещь–мешок и стал рыться в нём. — Сало есть, картошка есть, с утра её сварил. Хлеба… Хлеба — йок!
— И ладно, — майор по–хозяйски принял четыре здоровенные картошины, сваренные в мундирах, наложил поверх загодя порезанные куски сала. И предчувствуя праздник желудка, погладил себя по брюху. — Сало, оно конечно, без хлеба дурное… Но… Чёрт! Никак не найду аргумента.
— За ваше скорейшее выздоровление, — предложил Пашка. Выпили, потом растягивая удовольствие, принялись за закуску.
— Вас здесь не кормят что ли? — подивился Пашка. — Странно, я мимо шёл, во дворе в котлах повара что–то там варганили.
— Кормят, — махнул рукой Бембетьев, — только от такой кормёжки по ветру летать начнёшь.
— Во–во! — подхватил Масканин. — Пшённая кашка и той — кот накакал. Вчера разнообразие было: шпёнка и горохом. Пшёнка получилась переваренная, а горох недоваренный. Но все равно оно лучше, чем просто пшено. Хлеба по кусочку, больше не дают. Мне, чёрт возьми, корочка ни разу не попалась! Зато чаю — немеренно и сахару не жалеют. Сыпь в стакан хоть засыпься.
— Мда, — Чергинец почесал затылок, — я и забыл, как в госпиталях кормят.
— Ого! — Бембетьев толкнул в бок Масканину, тыча пальцев в грудь Чергинца. — Я сразу не увидел, да и ты, Макс, не глазастый.
Теперь и Масканин заметил, что на Пашкиной груди появился серебреный Крест Славы 3–й степени и знак "Штыковой бой" с цифрой "15".
— Ща обмоем, — засуетился майор, разливая по новой. Заметив намеренье Чергинца, добавил: — Ты его не откручивай, обмывал ведь уже? Так обмоем, по малой…
Пашка кивнул и протянул Масканину такой же как у себя знак "Штыковой бой".
— Это тебе, Макс, Негрескул передал. Сказал, что все знают, что у тебя их больше, чем официально отмеченных. Мелочь, но всё равно приятно, подумал Масканин, пряча знак в карман.
— Ты новости обещал, — напомнил Бембетьев.
— Новостей — уйма, — Чергинец закурил. — И я боюсь, что не попаду на поезд, если мы будем их все обмывать.
— Ты колись, давай, — отсёк возражения Бембетьев. — Не люблю, когда резину тянут. А попутку мы тебе организуем, надо будет, и на поезд посадим.
— И правда не тяни, Паш, — подбодрил Масканин.
— Я и не собирался… — улыбнулся Чергинец и уставился на Бембетьева. — А новости у меня для вас такие: отныне вы, господин…
— Чего так официально? — перебил тот. — Не в строю же. Чергинец кивнул и продолжил:
— Короче, тебя, Олег, в штабс–капитаны произвели, да представление к Георгию утвердили…
— У-у… — протянул майор. — Добрая новость! Ну теперь, Олег, ты от меня за просто так не отделаешься, пока не проставишься всей палате.
— Хм, — Бембетьев застыл, потом потёр подбородок. — Буду теперь ордена собирать на грудь. Слава третья была, вот и Георгий подоспел. Ну, давайте за мои и Пашины орденочки!
Кружки стукнулись так, что расплескалась разведёнка. Выпили и доели картошку, сала в вещь–мешке Чергинца больше не было.
— Это не все новости, — сказал он. — Дед–то теперь полкан. Наш родной полк принял.
— Оп–па! — вырвалось у Масканина.
— Да давно пора, — оценил новость Бембетьев. — Дед наш и бригаду, и дивизию, наверное, потянет. К тому же, он академию генштаба кончал.
— Согласен, — вынес свой вердикт майор. — Он и анекдотов до хрена знает… Чего уставились на меня? Забыли, что мы не раз вместе дрались? Я что просто так майор? Тоже комбат, пил с вашим Дедом, байки ему травил. А он мне анекдоты.
— Слышь, Паш, а кто теперь у нас комбатом? — спросил Масканин. — Негрескул?
— Ага. Он теперь штаб–майор.
— А начштаба кто?
— Не знаю.
— А из стариков кто в роте остался?
— Не, Макс, точно не скажу. В госпиталях многие. Я ведь и сам после того боя сутки отлёживался. Всё тело — сплошной синяк. Осадчий погиб, Троячный вроде тоже. И Трусов с Осауленко. Я когда уезжал, в строю человек двадцать было, в смысле из последнего состава. Перед моим отъездом народ повалил, знакомые рожи видел и не мало, но в основном новобранцы из запасных полков. Гунн, кстати, вернулся. Говорит, три месяца по разным госпиталям шлялся.
Гунн, как и Масканин, пришёл добровольцем в полк в начале войны, перед самой отправкой на фронт. Было тогда Гунну семнадцать лет. Теперь в свои девятнадцать это был матёрый вояка.
— Так его не комиссовали? — Масканин улыбнулся, радуясь возвращению "старичка". — Лучко жив?
— Вольнопёр этот? Он–то жив, — заверил Пашка. — Страшным человеком стал. Ему полуха велгонец откусил. Глаза теперь злые…
— А Зимнев?
— Зимнев тоже живой. Его куда–то в торракальный госпиталь отправили, два пулевых в грудь на вылет.
— Долго ему валяться, — прикинул Бембетьев, — месяца три–четыре.
— Или все полгода, — со знанием заявил майор. — Но может ваш товарищ и за пару месяцев на ноги встать, смотря какой характер ранений.
— А из моих не видел кого? — спросил Бембетьев.
— Рязанцева часто видел. Его Негрескул к младшому представил, обязал ПРОГ заново сколачивать, пока офицеров нет. А так всё больше новые лица, кто из госпиталей, кто маршевые. А! Прапор из ваших, Нечаев рыжий, заскакивал. Он сейчас вроде за ротного, офицеров в тринадцатой больше нет…
— Ну, пусть пока помучается, — усмехнулся Бембетьев. — А я немного здесь отдохну, да домой съезжу.
— Тут ещё, Макс, новость, — сообщил Пашка. — Особист наш, Муранов, в расположении появлялся. Про тот случай с тыловым майором меня расспрашивал, да к Зимневу в госпиталь мотался. Говорит, "вонючку" на тебя спустили ему. Велел передать, чтоб ты, значит, поосторожней был.
— Буду–буду, — буркнул Масканин.
— Представляете, — продолжил Чергинец, — Муранову Георгия дали. Оказывается, он штурмом ДОТа руководил на участке третьего бата. Возглавил взвод и ДОТ захватил, а потом два часа удерживал до подхода резерва.
— Боевой у вас жандарм, — произнёс майор, — вот бы наш таким был… Что за история, из–за которой ваш Муранов с вами цацкается?
— Сцепился с одним подонком, — признался Масканин.
— Бывает, — изрёк Полудуб. — Здесь у нас, тебе опасаться нечего. Без разрешения начальника госпиталя тебя не тронут. А ему, как и всей медицине, подобные заморочки побоку.
— Блажен, кто верует… — прошептал Бембетьев.
— Дивизию нашу корпусу Латышева переподчиняют, — выдал очередную новость Чергинец. — Латышев новый корпус сколачивает, все соединения на старые штаты будут переведены.
При упоминании Латышева все невольно подобрались, как будто сам он, известный и любимый в армии полководец, недавно произведённый в чин генерала от инфантерии, мог вдруг появиться на их посиделке. Латышева в армии любили. И за то, как дралась его дивизия, и за то, что людей берёг. Но и поругивали за не раз возглавляемые им лично атаки. Не генеральское это дело — цепи в атаки подымать, пуля–то, она никого не щадит. К тому же Латышев был одним из немногих начдивов, кто ещё до войны имел генерал–лейтенантское производство, и таких генералов в действующей армии едва ли четверть осталась. Нынче дивизиями командовали всё чаще генерал–майоры производства военного времени, и чтобы до генерал–лейтенантов им дорасти необходим был ценз выслуги. Даже сейчас, во время шедшей третий год войны, в генералитете с этим было строго, не то что у младшего и старшего командного состава.