Страница 41 из 280
Краснов не любил попадать в ситуации, когда от него ничего не зависит. Сейчас была именно такая ситуация. Что если появится, скажем, катер береговой охраны? Вокруг вода, бежать на гребном судне и думать нечего. Но пронесло, Йенс знал, что делает.
Судёнышко благополучно подошло к самой настоящей подводной лодке. Субмарина возвышалась над спокойной водой частью корпуса. На корме сиротливо торчал силуэт укрытой в водонепроницаемый чехол пушки. Судя по габаритам, калибр орудия был не менее трёхдюймового. И по конструкции лафета можно было судить о приличном угле вертикальной наводки. Градусов семьдесят пять, не меньше. Рубка субмарины не имела ни эмблем, ни номера, будто скрывалась её принадлежность к какому–нибудь из флотов. Вероятно, так и было. Пойди разбери, нормально ли в этом мире наличие у контрабандистов подводной лодки или это обычная, так сказать, уловка.
У рубки их ожидали двое моряков, одетых в спасательные жилеты поверх длиннополых брезентовых плащей.
Издалека перекинувшись приветствиями с подводниками, Йенс отдал команду к швартовке. И вот Краснов, Кочевник и Оракул, вслед за контрабандистом и Гюнтером, поднялись на борт, крепко хватаясь с непривычки за ограждающие леера.
Йенс ещё накануне заинструктировал их до слёз, насаждая правила безопасности. Ни к кому не обращаться и не лезть с расспросами, ничего нигде не трогать, не покидать свой кубрик. Просто с ума сойти, если представить себе всё это. Однако Пётр Викторович пообещал придерживаться правил, пообещали и остальные. Ничего не поделаешь, придётся выполнять.
Когда за ними закрылся рубочный люк, Краснову вдруг подумалось о скорости субмарины. С подобной техникой он никогда не сталкивался, но заявленные Йенсом в давешнем разговоре двадцать пять узлов скорости, начали порождать первые сомнения. Такой корабль, как эта субмарина, по прикидкам Краснова, вряд ли мог развить такую скорость хода. Ну разве что на самом полном ходу, чтоб аж машины в разнос. Да и то ведь в надводном положении. А в подводном?
Про подводные скорости Краснов ничего не знал, но начал догадываться, что путешествие непременно затянется.
Часть II. Масканин
Глава 5
Ноябрь 152 года. Южный фронт.
Тишина в предрассветный час — явление в последнее время ставшее обыденным. Не слыхать ни редких винтовочных выстрелов, ни коротких очередей русских ПВСов или хаконских "хикмайеров". Прекратились переклички часовых. Смолкли в траншеях и разговоры после возвращения ночных смен боевых охранений. Странное дело, за последнюю неделю никто не стрелял при заменах боевого охранения, будто существовало молчаливое взаимное согласие. Под утро как будто всё успокаивалось и ночная жизнь замирала. Только изредка на парашютиках, противно воя на одной тональности, неспешно падали редкие осветительные мины.
Одна из таких "светилок", метящая упасть где–то по центру нейтральной полосы, хорошо была видна сквозь масксеть полукапонира, вырытого для старенького Б20 — единственного БТРа на хозяйстве 16–й роты, забиравшего две трети пространства укрытия.
У облепленного высохшей грязью колеса БТРа коптила керосиновая горелка, дававшая тусклое пятно света в радиусе метра. Подпоручик Масканин аккуратно сложил вчетверо лист пролинееной бумаги, наверняка вырванный из школьной тетрадки. Лист был исписан рубленными скупыми предложениями прилежным женским почерком. Здесь же, сидя на корточках, облокотившись на колесо Б20, находился фельдфебель Чергинец, командир полуротной огневой группы. Фельдфебель насуплено потягивал норовящую потухнуть сигаретку, нахлобучив чёрную каракулевую шапку на переносицу, и молча ждал реакции Масканина. Письмо Чергинец заполучил ещё вечером, когда перехватил почтальона, нёсшего туго набитую сумку с конвертами для всего батальона. Перлюстрировать письма он считал своей неприятной обязанностью, дабы поддерживать микроклимат в подразделении. По опыту он знал, что некоторые вести из дома могут совершенно выбить из колеи даже самых надёжных бойцов, а особые отделы иногда физически не справлялись с объёмом переписки. Так и с этим письмом, особисты его прохлопали, а в итоге его адресат — спокойный и рассудительный тридцатипятилетний мужик мог потерять голову и наделать глупостей. Например дезертировать. Всякое бывало на памяти фельдфебеля.
— Н-да… — Масканин вернул лист в конверт и засунул его во внутренний карман бушлата. — Никогда не читал чужие письма. А вот поди ж ты, пришлось…
Письмо предназначалось рядовому Сергею Геллеру. Написать отважилась соседка, жившая в ближайшем хуторе. Сухо и скупо сообщила о смерти жены от удара молнии. Такая вот случайная смерть. Казалось бы, идёт война с её неизбежным злом — похоронками, а тут весть о смерти пришла на фронт из мирного тыла. Геллер вдруг оказался овдовевшим отцом четырёх малолетних дочерей.
— Попробую что–нибудь сделать, — Масканин прислонился к БТРу, прикидывая в уме рапорт. Геллера, как и большинство своих солдат, он знал давно. Опытный и холоднокровный боец. И ценный снайпер. Но как он себя поведёт прочитав письмо, загадывать не хотелось. — И как теперь, Паша, без такого снайпера будем, а?
— Не знаю, Макс… Отпускать его надо. Ну был бы он флегматом. Да и то… Набедокурит ведь. Смерти начнёт искать, а то и вообще в бега… А с дезертирами, сам знаешь, что делают. И за кем теперь его винтарь закреплять, думать надо…
— А ты у него самого поинтересуйся, — не приятно как–то было Масканину об этом сейчас думать, но тут ситуация без выбора. Командир должен думать обо всём подразделении. Снайперская винтовка СКВ "Унгурка" калибра 12,7–мм требовала хороших навыков для работы. От балды кому попало не вручишь. — Кто там у него вторым номером?
— Теперь Половцев. Только не думаю, что Геллеру до этого будет.
— И всё же, поинтересуйся, так, промежду прочем, кому бы он доверил свою "Унгурку". В случае чего, конечно. Пусть пока не знает. А я прикину, как это всё обставить… Хорошо бы по нормальному, без придурков канцелярских. А то будет нам что–то вроде: торжественно перед строем передача боевого оружия… Тьфу-у! У человека горе… Толкну–ка эту мысль Деду при случае, глядишь и решение быстрей будет принято.
Чергинец потушил окурок о подошву сапога. Вопрос с Геллером он посчитал почти решённым и сменил тему:
— Слушай, Макс, а чего ты так на Танюшу взъелся?
— Однако… — Масканин удивленно приподнял брови. Чергинец был его давним другом, со времён ещё срочной службы, и характеры их были схожи, и мировоззрение. И по возрасту считай ровесники — двадцать шесть Пашиных лет против двадцати пяти его собственных. Но вот в вопросах о месте женского пола в действующей армии их мнения всерьёз расходились. — Ты о чём это?
— Придираешься к ней зазря. Девка старается, лямку тянет. На фронт с института сбежала…
— Х-хэ! Героиня. А то без неё бы не обошлись. Максим покачал головой, заступничество Чергинца его позабавило.
Танюша, она же сержант медслужбы Косенко, появилась в роте в середине лета, когда дивизия вела наступательные бои в двухстах километрах отсюда. Прислали её на замену убитого начальника ротного медпункта и дали в подчинение дюжину санитаров — прожжённых здоровых лбов. И как хочешь так и крутись, вчерашняя студентка, сама на фронт напросилась. Но Танюша–то, оказалась не лыком сшита, неведомо как, но приструнила в раз своих молодцев. Да так, что те порой пытаются её избегать. Только куда ж им деваться от непосредственного начальника? Благополучно закончив третий курс медфака Светлоярского госуниверситета, она в порыве патриотизма напросилась на фронт. Попав в 16–ю роту 7–го егерского вольногорского полка, Танюша как–то сразу не сошлась с придирчивым и мрачным, на её взгляд, субалтерн–офицером означенной роты. То бишь с Масканиным. И дело даже не в личной неприязни, её как раз не было, а в своеобразном понимании Масканиным дисциплины. А точнее, подпоручик искренне удивлялся, когда ему намекали, мол, женскому полу можно бы и поблажки делать.