Страница 189 из 280
Кирками, ломами и лопатами пленные усердно всковыривали смёрзшуюся почву. Они спешили, подгоняемые пинками и угрозами. Верхние пласты земли были уже сняты, показались первые слои тел. Масканин отвернулся, отвлечённый маячившим на крыше егерем, сбросившим велгонский флаг с флагштока под самым козырьком крыши. Проследив падение знамени, поручик повернулся обратно. Чёрт возьми! Ему показалось, что не стало хватать одного из пленных. Так и есть! Тот лежал на краю воронки, истекая кровью. Кто–то из егерей его прирезал.
— Дорофеев, ко мне!
— Слушаю, командир! — козырнул и вытянулся в струнку сержант.
— Наблюдаю двадцать шесть пленных. После окончания работ, чтоб их столько же и осталось. Ясно?
— Так точно!
— Они — не "серые". Они просто солдаты.
— Они нелюди, — резко и с ожесточением сказал сержант.
— Приказ ясен?
— Так точно…
— Хорошо, что ясен. Они может и нелюди, но не все подряд. И мы — не они. Подумай над этим, Дорофеев. И ребятам скажи.
…Прошло около двух часов пока прокурорские возились в подвалах. На улицу они вышли бледные и угрюмые.
— Что они делают, ротмистр? — спросил старший из них с погончиками военпрокуроара 1–го класса.
— Узники среди своих опознали "серого", — пояснил Муранов. — Этот гад переоделся, хотел под видом жертвы плена избежать. А второй трупом притворялся. Его егеря в окно выбросить хотели, а он дёрнулся.
— Понятно. Но я не об этом! Зачем им штаны снимают? Это же произвол! С пленным надлежит обращаться по правилам войны. Их трибунал судить должен.
— А смысл? — на чистом русском спросил гауптманн ХВБ. — Что так, что этак в расход.
— Это трибуналу решать, господин Хайне! А вы, господин ротмистр, я требую, чтобы вы не медля вмешались и пресекли это безобразие!
— Господа, давайте я вам водки лучше налью, — предложил Муранов. — Может в себя придёте.
— Вы с ними за одно? Имейте в виду, ротмистр, я этого так не оставлю. Я этого поручика засажу! Я это изложу в докладной на имя…
— В жопу себе её засунь, — буркнул Муранов и подкурив новую сигарету, отошёл поближе к егерям.
— Это вам не прогулка, господа, — скрывая усмешку, произнёс хэвэбэшник. Ему в чём–то было весело наблюдать растерянность старшего прокурора. — Это обычная фронтовая проза…
— Но что они делают? — спросил второй прокурор.
— Видите вон тех егерей? — показал гауптманн. — Те, что с обструганными колами…
— Вы хотите сказать… Но это же дикость! Это же…
— Вам мало того, что вы в подвалах увидели? — со злостью спросил гауптманн. — По вашему, этой "серой" сволочи достаточно пули в затылок? Честную пулю?! Нет уж! Много чести! Им именно так и надо! Чтоб не сразу издохли!
____________________
(*) Передняя — проходное помещение при парадном входе в здание
Глава 13
Тыл Невигерского фронта. 29 января 153 г. э. с.
Лютенбург был небольшим городком в полусотне километрах от Тарны, русская армия его заняла 24 января. В сложившейся на фронте обстановке Лютенбург не давал велгонским войскам позиционной выгоды и потому город был сдан без боя. Впрочем, оставить город велгонцам пришлось после флангового охвата танкового корпуса Трикутного. Отходящие через Лютенбург соединения велгонцев устремились в направлении Тарны, дабы отчасти прикрыть оную, а отчасти влиться в состав свежих корпусов на Тарнском участке фронта. Теперь же Лютенбург находился в армейском тылу 8–й армии генерала Леснянского.
Падал мокрый нег. Морозы спали, но талой размазни на улицах не было. Только студёный ветерок изредка налетал и бросал большие снежные хлопья в лицо.
Добравшись ранним утром в Лютенбург на попутке, Масканин петлял по тротуарам, с досадой высматривая на домах названия улиц. В груди у него бурлила злость оттого что не смог прибыть в условленное время. Письмо, оказией переданное в полк от Танюши, он выучил наизусть. Аккуратный девичий почерк, буковки одна в одну, а строчки буквально напитаны надеждой на сегодняшнюю встречу. А главное, в письме сообщалось, что её демобилизовали по беременности и сегодня она уезжает с эшелоном в тыл к родителям. Чёрт возьми! Он опоздал на целый час! Что ж так всегда вкривь и вкось? Целый час! Слишком много дел навалилось после взятия Тарны. Танюши теперь могло и не быть в госпитале, где она служила с декабря после перевода из санитарного взвода батальона. Эшелон ждать не будет.
Помимо злости Масканин чувствовал и раздражение. Местные жители всякий раз шарахались в страхе, стоило ему попытался выспросить дорогу в район Торхаутпарка. По началу это просто удивляло, но потом он увидал себя в витрине закрытого магазинчика. Внешний вид, мягко говоря, далёк от тыловиков. Сапоги замызганы, бушлат затёртый, осунувшееся лицо и злые глаза. Это ещё хорошо, что заткнутую за портупею ручную гранату перед въездом в город в подсумок убрал. Да ещё вольногорка и бебут на портупее рядом с кобурой — значит вольногор. А вольногоры, согласно пропаганде противника, насилуют всех женщин в возрасте от десяти лет и до семидесяти, режут мужчин за один только косой взгляд и пьют на завтрак кровь детей. Пришлось спрашивать дорогу у комендантского патруля. Молодой прапорщик, заметно прихрамывающий и видимо недавно списанный в тыл с передовой, объяснял дорогу долго и запутанно. Масканин не удивился бы, окажись у начальника патруля на кителе под шинелью несколько жёлтых нашивок(*). Прапорщик, похоже, и сам толком города не знал, а его бойцы, как выяснилось в ходе разговора, были временно прикомандированы из ставшей на два дня в Лютенбурге маршевой роты. В итоге Масканин завернул в какие–то грязные подворотни и минут десять петлял среди лабиринтов кривых закоулков. Выручил конный разъезд жандармов, вахмистр взялся проводить заблудившегося поручика до главной городской площади.
Мимо прокатил санитарный грузовик. Максим мысленно поблагодарил того вахмистра и ноги сами понесли вперёд. И вот он, наконец, Торхаутпарк, в котором разместился армейский подвижный госпиталь. На территорию пустили без проблем, проверив документы, в которых всем офицерам полка этим утром ротмистр Муранов сделал какие–то новые метки. Такой ерундой, ерундой — на взгляд многих офицеров, полковой особист занимался часто.
Максим искал ориентиры, вглядывался в лица медсестёр, рыскал глазами по округе. Вот она дубовая роща, вот она круглая беседка… Там расселась стайка перебинтованных бойцов. Курят, травят байки.
Необхватные дубы–исполины невольно вызывали восхищение. Нда, не зря здесь госпиталь поставлен и не зря такое название у парка.
— Чёрт! — вырвалось у него. Он встал у одной из лавочек и готов был уже рыскать по всем направлениям, бежать к начальнику госпиталя, третировать медперсонал, опрашивать раненых. — Ну где же ты! горе ты моё?
— А я‑то думала, что я твоё счастье…
Масканин резко обернулся. Танюша стояла в трёх метрах и улыбалась! Удивление от её бесшумного появления вытеснила заполонившая душу радость. Он рванул к ней и сгрёб в объятья, аккуратно, но крепко.
— Не уехала, — с облегчением прошептал он.
— Всё поменялось. У меня ещё пять часов до отправления.
— Хух… Это здорово! Это просто здорово!
Он разжал объятья и отступил на шаг. На ней вся та же старенькая шинелька с сержантскими погонами и эмблемами медслужбы, стоптанные сапоги не по размеру, закинутый за плечо вещьмешок. Из–под шапки выбиваются локоны отросших волос, глаза словно светятся изнутри.
— Мне кажется или глаза у тебя синими стали?
— Синими… — она улыбнулась. — Сама не знаю.
— Ремень всё ещё носишь, — то ли спросил, то ли отметил он.
— Как видишь… Срок–то — небольшой.
— А "Сичкарь" твой где?
— В вещьмешке.
— Как сядешь в вагон, переложи его в карман. Мало ли…
— Ну ты даёшь! Я же домой еду.
— И что?
— Ладно. Сделаю. Обещаю… — она взяла его за руки. — На кого же ты похож…
— На кого?