Васил Левский

27 июня он приехал в Турну-Мэгуреле, к верному своему соратнику Данаилу Попову. Три дня прожил он с ним. Им было о чем говорить. Проведено собрание, от которого так много оба ждали,. И ожидание их не обмануло. Разрешены так долго тревожившие идейные и организационные вопросы, принята политическая программа, в которой сформулированы задачи революционной организации, принят устав, определивший место, права и обязанности каждого комитета, каждого его деятеля, ликвидирована двойственность в руководстве, что служило источником недовольства в кругах эмиграции.

Все препятствия на пути роста организации расчищены. Теперь — за работу!

30 июня Левский пишет в Бухарест члену ЦРК Киряку Цанкову:

«...Сегодня выезжаю в Пикет[55]. Прощайте, прощайте, прощайте».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

НА ПОДЪЕМЕ

Утро 1 июля Левский встретил на родной земле. Стоит Оряхово на высоком, берегу. За широким Дунаем виден тихий румынский городок Бекет, откуда он только что прибыл. На юге до самой Стара Планины стелется Дунайская равнина — волнистая, холмистая. Вокруг, куда ни глянь, виноградники да фруктовые сады. За ними обожженные солнцем нивы. А над всем — небо чистое, высокое.

С полей и садов льется песня. Но не звенит она буйной радостью, не слышно в ней беззаботного наслаждения чарующей красой. Болгарская песня отмечена печатью скорби и печали. В ней вопль народной души, уже пятый век изнемогающей в борьбе с тяжкими бедами и страданиями.

И разговоры всюду одни: о горе и нищете. И надежда одна, высказываемая робко: придет ли когда избавление, какой сказочный герой принесет его? Рабство так задушило, что в свои силы люди перестали верить. Ярмо раба прижимает к земле, не дает выпрямиться, расправить плечи, скинуть чужой и мерзкий груз.

Но надежда — ее никому не убить — она живет, она воплощается в сказанья о скором пришествии избавителя.

«Новость. Среди болгар здесь повсюду говорят, что придет с Запада человек с лучистыми глазами и он освободит Болгарию», — сообщает наутро Левский в Бухарест.

Но он знает — это плод народного чаяния. Только в сказке, рожденной мечтой, герой приносит избавление. Жизнь сурова. В ней новое рождается в муках и крови. И Левский тут же приписывает: «Спешите с оружием, шлите его как можно больше».

Оружие! Теперь, когда есть организация, оружие — это главное, что нужно для освобождения. Не вынося никакого решения о сроке восстания, делегаты конференции пришли к единодушному мнению: «Комитет прежде всего должен позаботиться о ввозе оружия в Болгарию. Нужно готовить народ еще три-четыре года, с тем чтобы, когда он поднимется, он не складывал оружия до тех пор, пока не освободится».

В комитеты летят письма Левского, требующие вооружаться и вооружаться. «Нужно, чтобы всякий член комитета обзавелся лучшим оружием. Сообщите, сколько человек имеется вокруг вас, которые хотят приобрести такие ружья, которые мы осмотрели и одобрили для нашего дела. Чем больше закажут, тем дешевле они нам достанутся...»

Нужны люди, которые научили бы обращаться с оружием, сумели повести в бой отряды повстанцев. Левский просит Любена Каравелова связаться с сербским правительством и добиться от него согласия на подготовку болгарских военных кадров. «Мы нуждаемся в народных руководителях на поле брани и просим сербов предоставить нам сто пятьдесят — двести мест в своем военном училище. За это болгарский народ будет им признателен. А если последует неудача, то будем искать в другом месте, а если вообще отовсюду будет отказано болгарину в помощи, то и тогда мы не бросим своего дела...»

Организация с радостью встретила весть о возвращении своего руководителя. В комитетах ждали его приезда, но в то же время друзья предупреждали, чтобы был он осторожен. Христо Иванов, горячо поздравляя Левского с благополучным возвращением, предостерегает его от поездок, связанных с большим риском, советует ему беречь себя, «потому что таких, как я и мне подобных, легко найти, а такого, как ты, не найдешь никогда».

Через несколько дней, видимо получив от Левского письмо с возражением против таких советов и такой оценки его личности, Христо Иванов вновь требует от Левского беречь свою жизнь не для себя, но для народа, для великого дела. Советует в опасные места не ехать самому, а посылать достойных людей. «У нас есть люди, которые смогут выполнить данное им поручение. Их только надо научить, как это сделать. От вас же ожидают больших дел».

Левский и сам понимает, что он не имеет права на чрезмерный риск. Но что делать? Один помощник погиб, другой не пригоден. А потому приходится всюду поспевать одному: Бухарестская конференция вызвала большой подъем, комитеты запрашивают подробности, ждут инструкции. Надо, если не побывать самому, то хотя бы своевременно ответить, отослать свежеотпечатанный экземпляр нового устава, поздравить вновь вступающих в ряды борцов. Левского радуют известия, что организация растет, крепнет. Из города Врацы сообщили: «Наше дело идет вперед, и со времени получения устава мы приобрели пять человек, теперь нас стало пятнадцать». В городе образован революционный комитет.

Хорошие вести идут из Русе. Этот крупный придунайский город, наконец, стал тем вторым центром связи с Румынией, который так хотелось создать Левскому. Через Русе переправил он в Болгарию отпечатанный им в типографии Каравелова новый устав. Никола Обретенов, известный русенский революционер, рассказал, как это было проделано:

— В конце июня, когда устав был готов, Левский сам привез его в Гюргево и вызвал меня. Он передал мне все это, а также ружье, саблю, военную форму и попросил переправить в Болгарию.

Багаж был большой. Один я не мог его перенести, а потому поднял на ноги всю комитетскую почту, которая состояла из моей матери, бабушки Тонки, сестры Петраны, матери Димитра Горова, бабушки Станки, и Тодорки Петковой Маризчиевой, по прозвищу «Длиннокосая». Но для скрытной переноски длинного ружья нужен был высокий человек, и мы пригласили из Бухареста Наталию Каравелову, как наиболее подходящую для этой цели. Она была худа и высока. Женщины навязали на себя под платье разные бумаги. Наталия Каравелова перекинула за плечо ружье и саблю, привязанные на веревке так, что они вытянулись вдоль тела, а поверх надела широкое летнее пальто. Так мы всей компанией двинулись к Дунаю, чтобы на специально нанятой лодке переплыть в Русе. В лодке Каравелова должна была стоять — ружье не позволяло сесть. Лодочник несколько раз предлагал ей место. Чтобы не вызвать подозрения, мать моя объяснила лодочнику на турецком языке, что госпожа любит глядеть на Дунай, потому и не хочет сесть.

К сошедшим на берег женщинам подошел полицейский пристав русенского порта, знавший бабушку Тонку, чей дом стоит у самого Дуная. «Бабушка, почему с тобой такая орава?» — спросил он мою мать. Та не растерялась и, дав женщинам знак идти в ее дом, сама задержалась около пристава. «Разве не знаешь, что у меня есть дочь, что она просватана за одного молодого человека из Гюргева. Эти женщины приехали на помолвку. Пожалуйста, приходите к нам выпить вместе кофе, как полагается по нашему обычаю». Турок удовлетворился ответом. Едва мы успели все попрятать, как явился гость — полицейский пристав. Угостившись кофе и ракией, он ушел. Вскоре ушли и гюргевские женщины, осталась только Наталия Каравелова, которая поранила себе плечо веревкой от ружья. Утром я нанял подводу, погрузил на нее опасный багаж. Какой-то турецкий чиновник попросил его подвезти, я, конечно, согласился. В таком сопровождении я и въехал благополучно в Тырново.

Семья Обретеновых! Нет такой страницы в истории борьбы болгарского народа за последнее десятилетие перед освобождением, на которой не были бы записаны имена представителей этого славного рода и главы его — прославленной болгарки бабушки Тонки.

55

Пикет — румынский городок Бекет на берегу Дуная.