Страница 10 из 11
Разве могла она заметить испуг маленькой девочки, ее напряженность или что-то указывающее на непорядок у «личного состава» вверенного ей подразделения?
И не заметила!
И не замечала ни черта еще много дней!
Закрыв дверь на все замки за Евгенией Ивановной, Катерина не побежала стремглав к мальчику, а стояла и размышляла.
Ему нужна помощь. Медицинская, и срочно!
Вызвать «Скорую» по телефону, по-взрослому, не могла, не потому, что не умела — умела, и еще как! — это проходило отдельным бабушкиным уроком: вызов экстренных служб в случае необходимости и при первых признаках непорядка! Но имевший место в данный момент непорядок — особый случай. Вызови она ему врачей — можно вот прямо сейчас, без лишних вопросов начинать собирать чемодан и — «здравствуй, интернат!», а мальчику — милиция, или что там еще для неблагополучных подростков!
Значит, на помощь взрослых рассчитывать не приходится. Но она об этом знала, когда принимала решение спрятать его у себя.
Таблетки, бинты, вата, йод, зеленка, перекись водорода — все имелось в доме на случай травм, но стояло на таком суперстрогом учете у Ксении Петровны, что пользование чем-то из препаратов будет замечено обязательно, и потребуется отчет. То же касалось и продуктов питания, и денег, оставленных на них, — отчет о любом перерасходе!
То, что никуда не отпустит этого мальчика, пока тот полностью не поправится, девочка решила, как взрослая, с самого начала, и то, что его надо чем-то кормить и лечить за это время, — тоже. Имеющиеся в доме крупы, макаронные изделия, мука, чай-сахар — все состояло на том же учете.
Но был у нее маленький секретик!
Каждый день бабушка давала деньги в школу на полдник, одну и ту же сумму: на стакан кефира или сока, булку или пирожок. Катерина не всегда полдничала, когда все места за столиками в буфете были заняты детьми — не ходила. И скопила капиталец тайный, который прятала — додумалась же! — в углубление под подоконником в своей комнате, случайно обнаруженное во время недозволенного занятия — глядения в окошко.
Она отмерит все до капельки, потраченные на лечение медикаменты запишет в выдернутый из тетрадки листочек, а завтра пойдет в аптеку и купит, что надо! А еще хлеба, молока и яиц, если хватит денежек.
И пойдет в другой магазин, где ее не знают и где не встретятся знакомые соседские бабульки.
Год, прожитый в постоянной муштре и требованиях к исполнению, не прошел даром!
Ксения Петровна в лице внучки заполучила аудиторию для лекционно-назидательной передачи житейского опыта, свода собственных законов и видения жизни. Она вдалбливала в одного безропотного слушателя правила планового ведения хозяйства каждый день: во время совместной уборки помещений, готовки еды, приборки в кухне, стирки, глажки белья, мытья посуды. Вещала со своей лекторской трибуны безапелляционно, монотонно-поучительно, переходя к практическим занятиям.
Что и пригодилось сейчас!
Катя сняла со своей солдатской коечки покрывало, одеяло, принесла в бабушкину комнату. Поставив стул к окну, задернула плотные шторы на окнах, старательно проверив, не осталось ли предательской щелочки — свет не должен проникать наружу, у нее по расписанию сон! И все соседские партизанки об этом знают и донесут куда надо о непорядке!
Спрыгнув с высокого стула, убрала его на место, в кромешной темноте переставила ночник с тумбочки на пол возле кровати и только тогда включила.
Но это еще не все. Сообразительное дитя принесло из кухни, с нижней полки кухонного буфета, большой кусок полиэтилена, которым прикрывали мебель во время обметания потолков от пыли два раза в год.
Она старательно расстелила покрывало, на него одеяло, накрыла сверху полиэтиленом и только тогда, откинув свисающее до пола покрывало, подлезла под кровать.
Мальчик все так и лежал, не поменяв позы, и не дышал совсем, как почудилось ей.
Катька струхнула!
— Эй! — девочка толкнула его кулачком в плечо.
— Это соседка приходила? — отозвался он вопросом.
— Да, уже ушла, — успокоила Катька. — Переползай сюда.
Тот повиновался и кое-как переполз из-под кровати на расстеленный полиэтилен.
— Тебя надо осмотреть, но сначала помыть, — распорядилась Катерина с неизвестно откуда взявшейся уверенностью в себе и в своих решениях.
— В больницу играть будешь? — усмехнулся пацан разбитыми губами.
— Играть не буду! — твердо пообещала она. — Сейчас принесу таз с водой и губку. А ты раздевайся!
— Ух ты! — слабо выказал удивление мальчишка. — Командуешь? Сам до ванной дойду.
— Ты же еле ползаешь! — всплеснула командирша ручками, по-старушечьи.
— Отлежался немного, пока у тебя тут Евгения шарилась.
И медленно, передыхая, кое-как доплелся до ванной комнаты, даже вытолкал ее за дверь, не разрешая помогать, и умудрился помыться под душем. Одеваться в рваную и всю в крови одежду не стал, остался в одних трусах, самостоятельно сходил в туалет, но на этом последние силы кончились — свалился на пороге комнаты как тряпичная безвольная кукла.
Спасительница присела рядом, гладила его ладошкой по спине и плакала от бессилия. Ничего, отлежался, отдышался и дополз до «больничной» половой койки.
— Тебя как зовут? — спросила она.
— Тимофей, — представился пацан, не открывая глаз. — А ты Катька, внучка бабки Александровой, я знаю.
— Не Катька. Катерина, — возразила та.
— Это одно и то же.
— Нет, не одно, — очень твердо и уверенно еще раз возразила она.
— Значит, будешь Катериной, — согласился мальчик.
И это были его последние вразумительные слова в ту ночь.
Самую страшную ночь в жизни девятилетней Катерины Воронцовой.
Он был очень сильно, зверски избит. Синяки различной интенсивности и глубины покрывали весь его торс, ноги, но больше всего пострадали лицо и голова. Рассечены обе брови, разбит и, скорее всего, переломан нос, разбиты все губы, на затылке в нескольких местах рваные раны. Катюшка старательно и осторожно обработала все сначала перекисью водорода, затем, не жалея, йодом, забинтовала разбитый в кровь локоть правой руки. И как-то умудрилась затолкать в него, потерявшего сознание, две таблетки аспирина и анальгина.
Он метался всю ночь, стонал, дрался с кем-то во сне, кричал, а она закрывала его рот ладошкой, чтобы не услышали соседи. Порой впадал в забытье, порой начинал бредить непонятными, незнакомыми ей словами.
Девочка не отходила всю ночь, поила крепким чаем, когда мальчик приходил в себя, отдав свой многодневный рассчитанный паек заварки. Засыпала, проваливаясь в сон, когда он затихал, просыпалась, когда начинал метаться, и плакала от бессилия, оттого, что не знает, как помочь, вылечить, и что делать.
Лишь под самое утро пострадавший успокоился и заснул не тревожным обморочным сном. Катюшка осталась с ним, укрыла его и себя запасным покрывальцем из шкафа, поставила рядом будильник — распорядок надо соблюдать — подъем в семь утра! И провалилась в сон-омут.
Когда заорал будильник, открыла глаза и увидела Тимофея: тот лежал на спине, повернув голову, и внимательно ее рассматривал.
— Ты похожа на кошку, — изрек потерпевший.
— И вовсе не похожа! — обиделась девочка.
— Похожа, похожа! Волосы рыжие, а глаза зеленущие. Такого цвета глаза только у кошек и бывают, да и то у редких. Только худая очень. Такая худая, рыжая кошка.
— Ну и пусть! — перестала обижаться Катька.
А зачем? Он совсем не обидно говорит.
— Почему с бабкой живешь? Родители померли, что ли?
— Нет, — она не стала развивать тему подробностями и поднялась с импровизированного ложа.
За время сна полиэтилен прилип к телу и теперь, издавая малоприятные звуки, неохотно отлипал от ручек-ножек.
— Надо идти умываться и завтракать. Завтрак в семь тридцать.
— Что, прямо так точно, в семь тридцать? — удивился он.
— Да.
— Зачем?
— Таков распорядок дня, — заученной фразой пояснила девочка.
— И тебе нравится так? По часам?