Осенний квартет

— Когда живешь один, иной раз не очень-то заботишься о еде, — сказал Эдвин, будто одиночество, кроме него, никому из них не было знакомо.

— А я всегда стараюсь раз в день поесть как следует, — сказала Летти.

— Миссис Поуп, конечно, разрешает вам пользоваться кухней? — поинтересовался Эдвин. — А кухонная посуда у вас своя?

— Есть две-три тефлоновые кастрюли и сковорода для омлета, — сказала Летти, торопясь поскорее проговорить это, так как по ее понятиям разговор становился слишком обыденным, а кроме того, ей не хотелось слушать, что будет докладывать о своей сковороде Норман.

— Э-э! А я все шлепаю на сковородку, — как она и ожидала, сказал он. — И омлеты, и все прочее. Хотя то, что у меня получается, вряд ли можно назвать омлетом.

Катафалк прибавлял ходу, и машина, которая следовала за ним, тоже могла бы поторапливаться, подумал Норман. Ловко у них придумано — постепенное увеличение скорости. Водитель требуется опытный, хотя там, наверно, автоматика работает. Кен, должно быть, знает, как это устроено, вот и будет о чем поговорить с ним в следующий раз. Беседовать с Кеном особенно не о чем, он только и может что о машинах.

— А нам еще далеко? — спросила Летти. — Я этого района Лондона не знаю.

— Я отвозил сюда Филлис, — деловито сказал Эдвин. — От меня до этого крематория ближе всего.

— Да, конечно. — Летти смутилась, но воспоминание о покойной жене, видимо, не опечалило Эдвина, он только добавил, что до кремации отслужили в церкви и что народу на службе собралось порядочно.

Эдвин посмотрел на часы. — Нам назначено на одиннадцать тридцать, — сказал он. — Там, наверно, строго придерживаются расписания. А вон у входа машина отца Г. Должно быть, обогнал нас у светофора.

— Проскочил на желтый свет. С него станется, — сказал Норман.

— Да, наверно, так и есть, — сказала Летти, обрадовавшись, что цель их путешествия уже видна. — Вон те ворота впереди?

— Да, они самые, — подтвердил Эдвин.

— Куда мы все придем, — сказал Норман.

—

Бедная

мисс Айвори, — шепнула Присцилла, наклонившись к Дженис. — Я очень рада, что смогла приехать, как-никак мы ее соседи… и рада оказать вам моральную поддержку.

Дженис не слишком-то понравилась такая формулировка. Как будто ей

нужна

моральная поддержка! Но, может, Присцилла имела в виду только обряд в крематории — то, с чем не каждый день встречаешься. А во всех других случаях жизни Дженис в моральной поддержке

не нуждается.

Да, она застала мисс Айвори на кухне, когда та в обмороке привалилась к столу, а потом она умерла в больнице, и, хотя такой случай не совсем обычный — чтобы не сказать прискорбный, — это никак не бросает тени на патронажную службу, и Дженис не заслуживает обвинения в халатности. Смерть — это конец всего, высшая точка существования. Так и у мисс Айвори — надлежащий финал истории ее жизни, и можно будет долгие годы приводить это в качестве примера, в качестве образца тех трудностей, с которыми сталкивается доброволец патронажной службы. Некоторым людям просто невозможно помочь, невозможно научить их, как себя вести ради своего же собственного блага, и вот именно такой и была мисс Айвори. Дженис облекала свои мысли в форму доклада, так как со слов одного врача в больнице выяснилось, что мисс Айвори, безусловно, находилась в терминальном состоянии еще до того обморока. Единственная беда заключалась, может, в том, что она, Дженис, не установила должной связи с мисс Айвори, в том, что сетка социального обеспечения не подхватила ее… Придумали же такое страшное выражение!

Заметив, что Дженис и Присцилла приехали в довольно ярких каждодневных платьях, Летти подумала: нечего было беспокоиться, что у нее нет ничего подходящего для похорон. Те, кто помоложе, с этим явно не считаются. Темно-синее платье и жакет выглядят скромно, но вряд ли сойдут за траурные; продавщица в магазине назвала этот цвет «французский синий», что придавало ему некую старомодную фривольность. Мужчины были, конечно, при черных галстуках, потому что такие галстуки, должно быть, у каждого есть дома или их можно легко раздобыть.

Reguiescat in pace

[3]

и да воссияет над ней вечный свет, думал Эдвин. Он хорошо сделал, что попросил отца Г. отслужить эту короткую службу. Отец Г. проследит, чтобы все прошло как полагается, в надлежащем порядке, чего, пожалуй, не всегда можно ждать от тех священников, которые служат в крематориях и провожают одного покойника за другим. Он был доволен, что Дженис Бребнер и соседка тоже тут, большего от них и не жди. И все-таки хорошо, что не они и не бедняга Норман, а он, Эдвин, и отец Г. застали Марсию в таком состоянии.

Норман был как-то странно взбудоражен тем, что Марсия лежит в гробу, что ее вот-вот предадут пламени, и вдруг на память ему пришел легкомысленный стишок, когда-то где-то прочитанный:

Земля земле. Принцессин прах

В могилу мчит на всех парах.

Он не знал, как ему быть — то ли рассмеяться, что здесь вряд ли уместно, то ли заплакать, чего тоже делать не следует, да и вообще он уже с давних пор не проливал слез. Шторы сомкнулись, гроб заскользил прочь, и Норман склонил голову, чтобы не видеть этого заключительного акта.

Потом они вышли из крематория и, чувствуя себя неловко, стали кучкой под ярким летним солнцем.

— Какие прелестные цветы, — негромко проговорила Летти, поворачиваясь к Дженис и Присцилле. Извечная уместность цветов и на этот раз ослабила напряженность минуты. Две охапки пламенеющих гладиолусов, белых и розовых гвоздик и два венка из оранжерейных роз, сиреневых иммортелей и белых хризантем лежали на том месте, где было начертано «Марсия Джоан Айвори».

— Мы с Присциллой решили, что она предпочла бы срезанные цветы, — несколько вызывающе сказала Дженис, устремив взгляд на венки. — Некоторые специально оговаривают это.

— Бедняга Марсия! Вряд ли она была в состоянии что-нибудь оговаривать, — сказал Норман. — На венок сложились мы — Летти, Эдвин и я… Сиреневые и белые… Вспомнили, что…

— Да, конечно, вы ведь работали вместе, — сказала Присцилла самым светским тоном. Она не знала, как ей вести себя с этим чудным маленьким человечком и с другим — тот высокий, но почти такой же чудной. Надо надеяться, что скоро можно будет уйти отсюда, поскольку ее общественный долг выполнен.

— А второй венок от родственницы Марсии, — сказал Эдвин. — От дальней родственницы. Она так расстроилась, что не смогла приехать на похороны.

— Сорок лет не видались, — ввернул Норман.

— Но сын ее приехал, — сказал Эдвин. — И то хорошо. Он, видимо, работает в Лондоне.

— Тот молодой человек, что сидел сзади? — спросила Летти. Она обратила внимание на существо неопределенного пола с длинными белесыми патлами и в кафтане.

— Да, он самый, с бусами.

Они разошлись. Эдвин, Летти и Норман пошли к отцу Г., который, сдерживая нетерпение, поджидал их у своей машины. Эдвин сел на переднее сиденье рядом с отцом Г., а Летти и Норман втиснулись на заднее, где стоял чемодан с облачением отца Г. Двое спереди вели оживленный разговор главным образом на церковные темы, а те, что сидели сзади, ехали молча. Норман не знал, о чем сейчас можно говорить, и даже не умел разобраться в своих ощущениях, чувствуя только, что похороны дело печальное, но Летти было тоскливо, точно со смертью Марсии она осталась одна-одинешенька. А ведь они и близкими друзьями не были.

21

— Да, кто бы мог подумать…

Норман обязательно должен был сказать нечто подобное, подумала Летти, вспомнив, как они завтракали в ресторане. Да, кто бы мог подумать тогда в «Рандеву», что следующая их встреча будет такой. Правда, теперь с ними отец Г., а это несколько меняло дело.