Чаша бурь

Шел я по моей стороне улицы, которая уже была огорожена. Некоторые дома начали реставрировать: это единственная в Москве ямщичья слобода, которая до сего дня уцелела и сохранила свой облик. Не удержался и заглянул в пустое окно нашего дома: там на стене остались обои и выступал из стены железный массивный прут — остаток старинной коновязи.

Под высокой обувной мастерской просеменила знакомая старушка, тетя Фима; перешла улицу. Увидел, как она вошла в ворота. Ускорил шаг; следом за ней оказался во дворе, напротив старого деревянного флигеля. Ее не было.

Я взбежал по деревянной лестнице на террасу двухэтажного дома, позвонил у входной двери. Услышал, как неровно, захлебываясь, прозвенел в коридоре звонок. За дверью, обитой черным дерматином, раздались шаги. Щелкнул замок. Звякнула цепочка. Открыл дверь, вошел. Полутьма в коридоре, пыльная газовая плита видна в открытую на кухню деревянную дверь. Все так, как было много лет назад. Никого. Позвал:

— Терентий?

И женский голос откликнулся ласково:

— Да заходи же, Володя!

Тогда я, не глядя, проскочил коридор, толкнул дверь в комнату, вошел. И тут же раздался чей-то вскрик. Но было поздно.

Мгновение невесомости — и я увидел зашторенное окно, цветок бегонии в глиняном горшке, полуприкрытый шторой, серую пыль в широком луче сумеречного света.

…Резкая боль в левом плече, провал в сознании. Когда пришел в себя, то не услышал сначала ничего, кроме собственного дыхания. Даже с улицы не доносилось ни голосов, ни шума машин. Я полулежал на бетонном полу, по самые плечи в воде. Пахло краской, сыростью, плесенью, словно меня перенесли в другое пространство.

Я боялся пошевелить рукой. Лежал с открытыми глазами и ловил сумеречные пятна света надо мной. Едва-едва стал доноситься далекий шум улиц. Это успокаивало. Наконец я решился. Шевельнул правой рукой, потом левой — ничего, все в порядке, кости целы. Медленно поднялся на ноги. Зазвонил телефон. Сообразил, что это рядом. Отряхнулся. Куртка, брюки, рубашка были мокрыми, липкими.

Нащупал в бетоне углубления, похожие на ступени. Стал подниматься наверх, а телефон все звонил. Выбрался на балку, потом — на деревянный пол в коридоре. В черное зияющее отверстие в стене, которую начали, видно, ломать, были видны далекие вечерние огни. Подошел к телефону.

— Тереша, ты? — раздалось в трубке.

— Нет. Его нет. Он переехал.

— Куда?

— Не знаю.

— Кто это?

— Домоуправ. — И я повесил трубку.

Увидел в углу кухни газовую плиту. И снова коробок спичек с желтой этикеткой оказался под рукой. Я разжег газ, все четыре конфорки. Закрыл дверь в комнату без пола. Стало тепло. Снял одежду, развесил ее на чудом уцелевшей бельевой веревке, привязанной к вешалке и гвоздю в стене. Снова зазвонил телефон. Подошел. Спросил:

— Вам кого?

— Вас.

— То есть?..

— У подъезда вас ждет машина.

— Спасибо. Ах, это вы… узнал вас по голосу.

— Да, это я. Водитель из Хосты. Жду вас.

— Я немного обсохну…

— Поторопитесь.

— Ладно, ладно…

Я сразу нашел его. Машина стояла у бывшей обувной мастерской. Дернул предупредительно распахнутую дверцу. Мы сорвались с места.

— Вас оштрафуют, — сказал я.

— О, нет, — ответил он, улыбнувшись. — Прибор покажет только шестьдесят, ни километром больше.

— Чему вы улыбаетесь?

— Приятно, что с вами ничего не произошло… плохого.

— Если случившееся означает, что со мной ничего не произошло, то, представляю себе, что меня могло ожидать… или ожидает. Вы можете ответить на этот единственный вопрос?

— Нет, не могу. Я простой водитель.

— Не совсем так. Вы как раз не простой водитель, как я уже имел случай убедиться.

— Не будем на эту тему распространяться. Главное, вы живы.

— Жив. С моей точки зрения, это неплохо.

— С моей тоже.

— Вы так и не скажете мне, что меня могло здесь ожидать?

— Вам не надо здесь бывать. По крайней мере, до зимы. Это опасный для вас район. Вас подстерегают здесь неприятности.

— Вы меня ждете только, когда меня предостерегают неприятности?

— Я только выполняю распоряжения.

— Чьи?

— Снова вопросы. Все, что надо, вы знаете и без меня.

— Ладно, ладно… знаю. Может, даже больше, чем полагается. Давайте-ка направо, к мосту, потом к Садовому кольцу и уж потом на Ленинградский проспект. Если нет возражений, конечно…

Возражений не было.

— Ну а как насчет «Чайки»? — спросил я.

— Что, что? — не понял он.

— Когда мне вместо «Волги» будут подавать «Чайку»? Разве все это не дает оснований просить другой мотор?

— Вам не нравится моя машина? — обиделся он, приняв слова мои всерьез. — Не нравится, да?

— Да ничего. Не обращайте на меня внимания, старина, не обижайтесь. Черт бы побрал всю вашу неразговорчивую этрусскую братию…

ВАЛЕРИЯ

Разговор с Валерией по телефону:

— Профессор Чиров в Москве?

— Нет. Профессор Чиров собрал приличные рубашки, взял два лучших костюма и махнул на юг.

— Куда именно?

— Под Сочи.

— Любопытно. Ты говоришь, под Сочи?.. А куда именно?

— Никуда. В гостиницу. Знакомые заказали ему номер.

— В какую гостиницу? Кто заказал номер?

— Это так важно?

— Это интересно. Он же никогда не ездил к морю…

— Ну и что? Взял и поехал. Прислал письмо.

— Написал, где остановился? Адрес есть на конверте? Я приеду!

— Адрес… — Она задумалась, прикрыла веки, рассматривая носки своих туфель, повернулась, оглядывая задумчиво свой профиль в зеркале. В волосах ее тускло блестела серебряная заколка с янтарной ягодой. Я живо вспомнил о таких вот иглах, которые давно используют некие представители загадочных цивилизаций здесь, на Земле. Но, всмотревшись, решил, что это простая заколка.

— Адрес… — продолжала она, повернувшись ко мне. — Не помню точно. Город Сочи. Гостиница «Турист». А может быть, я путаю…

— Гостиница «Привал», — подсказал я.

— Не уверена.

— Кто заказал ему номер?

— Аспирант из института… — Она замялась.

Я мельком увидел знакомый кабинет, просторный стол со светильниками, коллекцию редкостей на полках, книги под стеклом. Дверь была приоткрыта, но мне казалось, что профессор лишь вышел на минуту и должен вот-вот вернуться.

Мы прошли в светлую просторную комнату Валерии, комнату в два света, как говаривали в старину. На стенах были развешаны натюрморты с китайскими пиалами, японскими вазами, утварью, которую можно увидеть в чайхане или на восточном базаре. На журнальном столике лежало письмо. Я сразу приметил его, но не мог прочесть адрес.

— Хочешь кофе? — спросила она и вышла на кухню, когда я молча кивнул.

За несколько минут, пока она колдовала на кухне с медной посудиной для кофе — джазве, — я успел прочесть письмо от первой строки до последней. Ничего особенного. Вода уже прохладная, градусов семнадцать, вечерами дуют ветры с гор. Остановился в гостинице. По утрам делает зарядку на пляже. Обедает в ресторане, ужин заказывает в номер. Названия гостиницы не было. На конверте значился обратный адрес, но край был оторван, и нужного мне слова разобрать было нельзя. Не исключено, что он остановился именно в «Привале». Уж не лучше ли перепоручить мои заботы тем, чьим прошлым профессор так пристально интересовался?

Я обдумывал две гипотезы. Первая: его поездка нужна атлантам. Вторая: она нужна этрускам. Я приводил все новые доводы в пользу каждого из этих предположений и был мрачен. Валерии последнее не нравилось.

А я представлял себе профессора на шаролете, нырнувшем в морскую глубь. Будто бы Чиров с важным видом консультировал хороших моих знакомых по части художественной ценности древней бронзы, мрамора, амфор, этрусского золота. Потом я представлял его близ шестерки золотых коней, которая украшала некогда храм в столице атлантов.