Гребаный саксаул

- Чего застыла? - недружелюбно спросил Штеплер.

- Да вот... рассматриваю.

- В постели рассмотришь.

Врачиха зарделась.

Потом мы стояли перед каким-то длинным желчного вида подполковником, который сидел за большим «начальственным» столом.

На столе стопка личных дел. Полковник берёт одну сверху, читает. Брезгливо спрашивает— фамилия, образование, специальность?

Зачем это ему было нужно, не знаю. Всё было написано на папках, которые он держал в руках. Это был заместитель областного военкома и он определял нас на государеву службу, согласно наших деловых и моральных качеств.

Военный чиновник спросил меня:

- Служить хочешь?

-Так точно! Хочу!

Заместитель военного комиссара взглянул на меня с подозрением. Обычно граждане в армию не рвались. Если они, конечно, не хотели спрятаться там от правосудия.

Но я не врал. Я действительно хотел служить.

- Ну?.. И куда тебя отправить?

- Желательно в тёплые страны.

Тот взглянул на меня с ещё большим подозрением.

- В каком смысле? На Тихоокеанский флот?

На флот я не хотел. Я хотел в Афганистан. Там погиб мой друг Витя Федотов.

- Ну ты и дурак! - сказал чиновник. - Ладно! Будут тебе жаркие страны. – И что черкнул на моей папке.

- Следующий!

Часов в десять вечера нас снова построили. На плацу стояли трое военных - пузатый офицер, прапорщик и сержант.

Это были покупатели. На их плечах были синие погоны и птички в петлицах. Лётчики.

Нашу команду разделили. От тех, кто ехал в автобусе осталось восемь человек, среди них Штеплер.

Добавилось ещё трое. Один из них, чернявый, небритый и нестриженый тип, похожий на битла. Второй, тот самый, писающий мальчик. Его фамилия была Саржевский. Третий, был похож на японца, а может и на корейца. У него было широкое смуглое лицо, крупные ровные зубы, раскосые глаза.

Прапорщик держал в руках стопку дел.

Офицеру под тридцать. На погонах – четыре маленьких звездочки. Он брал в руки передаваемое ему личное дело, называл фамилию.

Призывник громко отвечал.

- Я!

Из одиннадцати человек у восьми были немецкие фамилии. У раскосого -китайская. Или корейская- Ли Ван Хе. Звали его Иван Иванович.

Капитан пристально смотрел на каждого призывника, секунду медлил, задумчиво приподнимая брови. Потом передавал папку щеголеватому сержанту с усиками.

Выезд в часть был назначен на 3 часа ночи. Что за часть, где она находится, никто не знал.

Штеплер пошёл к сержанту. Покурил. Что-то сунул ему в карман.

Вернулся, бросил.

- На юг едем. В понедельник.

Все обернулись к нему.

- Что... В понедельник? Через неделю что ли?

Штеплер пояснил.

- Нас везут в Понедельник. Город такой.

Мы задумались. Никто не мог вспомнить, где находится такой город. В какой стране.

Лохматый битл сказал:

- Это Душанбе, где- то в Средней Азии. Переводится как Понедельник.

- Грёбаный саксаул, - сказал Штеплер.

Мы сидели в зале ожидания на деревянных скамейках. Рядом с нами сидел пьяный дембель в высокой, как полковничья папаха, офицерской шапке.

Из под расстёгнутой начёсанной шинели выглядывали тельняшка и аксельбант.

- Куда вас... дети? - грустно спросил дембель.

Мы наперебой ответили — Душанбе... Средняя Азия... Где это?

- Это Таджикистан, ребятки и место это есть большая жопа на теле СССР. Там вместо хлеба едят лепёшки, а тесто для них катают на потных ляжках женщин... Но! -Сказал пьяный дембель - Зато там тако-о-о-о-оой чарс!

Это был железный аргумент. Все притихли.

Ночной Новосибирск последний раз мигнул огнями. За окнами промелькнули замёрзшие лужи, заплёванный перрон, разношерстный вокзальный народ.

* * *

Я родился в унылом посёлке городского типа. Так называли серые деревянные строения, улицы, весной и осенью утопающие в грязи, зимой засыпанные снегом. Это был самый заурядный сибирский посёлок, где жили потомки фронтовиков и зэков, русских мужиков, немцев, финнов, казаков, сосланных, раскулаченных, осужденных. Всех тех, кто привык с детства отчаянно бороться за своё существование.

Часть населения посёлка уже отсидела, другая часть готовилась сесть и потому, в самом большом авторитете у нас были личности, конфликтующие с законом.

Место моего рождения на полном основании можно было назвать посёлком лагерного типа.

Поселок жил по понятиям. Лагерную феню знали все. Безрукий фронтовик Иван Кузьмич, пенсионер союзного значения Данила Назарыч, продавщицы в магазине. Даже поселковые собаки, крутящиеся у пивных точек и винных магазинов, понимали, о чём говорят субъекты с лагерными манерами и приблатненной речью. Поселковая шпана начинала курить с десяти лет, пить вино с двенадцати. С четырнадцати носили ножи и самодельные «мелкашечные» пистолеты. Шпану сажали. Но её ряды не редели. На смену мотающим срок, приходили их младшие братья.

Незначительный процент составляла поселковая интеллигенция - учителя, врачи, местный участковый, секретарши суда. Судьи народного суда жили в городе.

На окраине посёлка располагалась воинская часть. Офицеры и прапорщики с семьями обитали рядом с частью, в серых шлакоблочных домах, похожих на казармы. Однотипные, серые дома выглядели убого. Периодически солдаты белили извёсткой бордюрные камни, добавляя светлых пятен в однообразную провинциальную жизнь.

Дети офицеров учились в одной школе с нами. Их легко можно было узнать по интеллигентным лицам и донашиваемым заграничным шмоткам.

Военный городок, это была другая жизнь, почти как другая планета. Эти люди видели мир, бывали в других городах. Некоторые даже в других странах. Это порождало зависть.

Я не был выдающейся личностью. Не писал стихов. Не играл на скрипке. Не мучил кошек. Не отрывал лапки лягушкам.

Я рос вполне обычным молодым человеком. Не хорошим и не плохим. В меру выпивал. В меру хулиганил, часто дрался и периодически огорчал родителей. А ещё я обладал авантюрным характером и очень любил читать. Набор таких черт часто приводит к тюрьме. Я же попал в армию. Не скажу, что мне повезло. Иногда тюрьма делает из человека личность, а вот армия - ломает.

* * *

Капитан и прапорщик ехали в купе. Всю дорогу их никто не видел. Было непонятно, ходили ли они в туалет?

Распоряжался всем сержант.

В первый же день он собрал всех в одном купе, сунул каждому из нас руку. И сказал, что можем называть его просто -Серёга.

Ещё он сообщил по секрету, что везут нас в учебку, «ШМАС» или школу младших авиационных специалистов, где будут учить полгода, а потом отправят по боевым частям. Он также сказал, что служба нелегка и именно от него зависит, как она сложится у нас.

Мы всё поняли. Во внутренний карман Серёгиной парадки перекочевала стопка засаленных трёшек и пятёрок.

Вагон был набит новобранцами. Нас везли летуны, остальных стройбатовцы. В первый день стройбатовцы перепились. Вечером в наш угол пришла делегация. Верховодил длинный прыщавый тип, с лицом злого волка в исполнении киноактёра Басова. Гости подошли и столпились в коридоре перед нашим проходом. Делегаты были суровы, руки как водится в карманах, на лицах скука.

Прыщавый попросил денег.

Штеплер доходчиво и лаконично объяснил, что денег нет. Он был одет в синюю майку. На его левом плече сидела татуированная русалка. На правом розовел свежий ножевой шрам. Штеплер был очень убедителен. Делегация ушла.

Через полчаса в том углу, где сидел прыщавый раздались крики: «Менты!.. Суки... чекисты!».

Штеплер сказал грустно:

- Грёбаный саксаул. Ну вот и дождались весны. Пошла белка!

Ночью, когда все уже спали, нас пришли бить. Отряд бойцов вёл прыщавый.

Все были пьяные в хлам. Большинство с наколками на руках. Держались профессионально уверенно.

Штеплер встретил прыщавого ударом в переносицу. Я, повиснув на локтях между полками, бил ногами. Проснулись все наши. Китаец Ли Ван Хе засунул голову прыщавого под нижнюю полку и прижал её плитой сиденья. Тот выл. Битл лежал на третьей вещевой полке и подбадривал нашу команду энергичными выкриками.