Клятву сдержали

Несколько раз враги поднимались на штурм и всегда с большими потерями откатывались назад.

У нас появились раненые. Теперь уже врачи, фельдшера, медицинские сестры вышли на передовую с санитарными сумками. Под свист пуль и осколков раненым была оказана первая помощь, все они были перенесены на вторую линию обороны.

Замысел комбрига В. К. Яковенко в этом бою сводился к следующему. Он решил продержаться до темноты, а затем, оставив небольшой заслон, через болото, по только известным нам проходам, уйти из зоны блокады. Но мобильность бригады сковывалась ранеными и больными, которых к тому времени было уже человек восемнадцать. Оставить их в фольварке мы, конечно же, не могли. А транспортировка на носилках скопала бы действия бригады как раз в тот момент, когда быстрота маневра была решающим фактором.

Владимир Кириллович и здесь проявил свои незаурядные способности военного руководителя. Остров, на который мы должны были отступать ночью, и фольварк разделялись каналом шириной около трех метров и глубиной примерно в метр. Но под водой была зыбкая почва, и перейти его вброд невозможно. В фольварке имелось несколько лодок. Кроме того, по распоряжению командира партизаны сколотили два плота. На этот водный транспорт мы погрузили всех раненых. Часть партизан переехала по каналу на лодках и плотах подальше от места боя, остальные продолжали сражаться.

Продержались мы до ночи, затем отошли на остров. Немцы были уверены, что никаких водных средств у нас нет, следовательно, до завтра никуда мы не денемся. Утром они рассчитывали с помощью минометов и авиации разгромить нашу бригаду.

Мы перехитрили фашистов. Когда рассвело, они действительно открыли огонь из минометов по фольварку, а самолеты начали сбрасывать ящики с гранатами. Но весь этот смертоносный груз падал на пустое место. Мы же в это время находились на острове.

Дождавшись темноты, на лодках по отводным каналам перебрались через болото, переправили раненых и имущество. А к следующему утру были уже далеко от опасной зоны.

К середине дня мы вышли в район дислокации 208-го партизанского полка, где командиром был майор Беспоясов. Нас накормили, разместили по хатам, дали возможность отдохнуть после трехсуточных боев. Особая забота была проявлена к нашим раненым и больным.

Героическими делами во время партизанских боев с фашистами прославились и наши медицинские сестры. Об одной из них мне и хочется рассказать. С ней связана моя судьба. Но для этого придется вернуться несколько назад.

В январе сорок третьего года из Полесского партизанского соединения в деревню Альбинск была доставлена группа тяжелораненых партизан для отправки на Большую землю. Раненых сопровождала медсестра Мария Вежновец. Здесь в лесу, неподалеку от деревни, находился партизанский аэродром, где предстояло ожидать самолет. Когда он прилетит, никто не знал, связь с Большой землей была не регулярной. О прибытии самолета нам сообщали самое большое за день до его прилета.

Надо было ждать и ухаживать за ранеными, делать перевязки. И Мария Вежновец все это выполняла. Ей помогала хозяйка дома, где расположили раненых, солдатка, муж которой воевал в рядах Красной Армии.

Шли дни, самолет не прилетал. У Марии кончился перевязочный материал, и она с хозяйкой стала ходить по хатам, собирать все, что могло послужить в качестве бинтов. Но вскоре и этот резерв истощился. Между тем двум больным стало хуже, необходима была специальная медицинская помощь. Ближайшей деревней, где находился врач, была Сосновка. Мария решила ехать туда.

В тот день я занимался приготовлением мази из березовых почек. И вот вижу в окно: к домику, где располагалась аптека партизанского госпиталя, подкатывают сани. В них — две симпатичные девушки. Одну из них я знал. Это была москвичка Лина, партизанка, прибывшая к нам вместе с оперативной группой. Она работала медсестрой и иногда заезжала ко мне. То попросит несколько бинтов, то немного лекарств. Делился с ней, чем мог. Но вторую девушку я видел впервые.

Вид у меня был не для приема гостей. Большой брезентовый фартук, лапти вместо комнатных туфель. Как раз в аптеку в то время зашел «на огонек» Даниил Абакумович Скляр. Заметив в окно девушек, он критически осмотрел меня, насмешливо протянул:

— Э, доктор! К тебе гости, а ты… Надо принять гостей, как подобает врачу.

Я побежал в сени переодеваться.

Мой выходной гардероб составляли потертый пиджак, манишка и даже галстук «кис-кис». Все это подарили мне ребята после возвращения с очередного задания. Распределяя в лагере отбитые у врага трофеи, они почему-то решили, что именно доктору, больше никому другому, нужны в лесу манишка и галстук «кис-кис».

Быстро переоделся, снова вернулся в комнату. Девушки были уже там. Даниил Абакумович развлекал их «светским» разговором, который сводился к тому, что вот, мол, вчера было холоднее, чем сегодня, а завтра, может быть, даже оттепель наступит… Галантный кавалер из него явно не получался.

Когда я, при галстуке и в манишке, вошел в комнату, у девушек широко раскрылись глаза. Потом Лина не выдержала, прыснула в ладонь, а вторая смущенно опустила глаза. Черноглазая, курносая, розовощекая, мне она показалась очень и очень красивой.

Поздоровался, представился незнакомке.

— Мария Вежновец, — скромно ответила она. — Медсестра.

Я помог девушкам снять верхнюю одежду, усадил их поближе к печке, стал готовить чай. Даниил Абакумович тем временем осторожно поинтересовался, что привело гостей к нам.

— Говори ты, — Лина подтолкнула локтем Марию.

Мария Вежновец стала рассказывать про своих раненых, про то, что у нее уже кончились перевязочный материал и лекарства. А самолета все нет… И вообще, необходимо, чтобы некоторых раненых срочно осмотрел врач.

Я дал немного бинтов и лекарств, пообещал завтра же быть в Альбинске.

Медсестры уехали, а я еще долго стоял у окна, провожая их взглядом.

— Ну, доктор, удивил… — Даниил Абакумович развел руками. — Кажется мне, стрела Амура попала прямо в цель, а?

Я не ответил, а про себя подумал, что он, пожалуй, прав.

На следующий день, собираясь в Альбинск, поймал себя на мысли, что хочу поскорее встретиться с Марией. И окончательно понял, что влюбился, влюбился впервые в жизни… Вот так, в образе черноглазой курносой девушки, партизанской медсестры, пришла ко мне моя судьба.

В Альбинск мы приехали вместе с Алексеем. Мария была рада нашему приезду, сразу новела к раненым. Признаться, судя по ее вчерашнему рассказу, я рассчитывал увидеть запущенных раненых, которые в ожидании самолета изнервничались, извелись… Однако мне представилась совсем другая картина. Раненые были хорошо досмотрены, повязки у них свежие, аккуратные, сделанные умелыми руками. Сами партизаны — веселые, бодрые.

Когда я спросил у раненых, не надоело ли ждать самолет, они дружно ответили, что нет, не надоело. А некоторые прямо заявили, что у них дела идут на поправку и, может быть, нет смысла вовсе увозить их на Большую землю.

— У нас же сестрица, что доктор, — говорили они и прямо-таки с нежностью посматривали на Марию. — Сама всех на ноги поставит.

Чувствовалось, что Мария Вежновец пользуется у них огромным авторитетом.

Я осмотрел больных и убедился, что большинство из них все же нуждается в квалифицированной помощи специалистов на Большой земле. Сказал об этом Марии, когда мы пришли в ее крохотную комнатушку, где она жила и где находилась аптечка.

Кстати, порядок здесь был идеальнейший. В аптечке все сверкало белизной, на всех пузырьках этикетки с красиво выведенными от руки названиями лекарств. Выстиранные бинты аккуратно свернуты, уложены отдельной стопкой.

Я вообще очень настороженно отношусь к неряшливым людям, они мне просто несимпатичны. А любой факт неаккуратности со стороны медицинского работника считаю просто нетерпимым. И тогда был уверен, а сейчас тем более, что неряшливость и служение медицине несовместимы.

После осмотра больных Мария угостила меня чаем, для которого заваркой служил душистый липовый цвет. Мы разговорились, понемногу скованность друг перед другом прошла. Я рассказал о том, как попал в партизаны, она в свою очередь поведала о себе.