Клятву сдержали

Собрались вместе. Все живы, даже невредимы, лишь Софиев легко ранен в правую руку. Мы с Симоном осмотрели рану, промыли, сделали перевязку.

Забравшись поглубже в лес, мы остановились, прислушались. Погони не было, никто не рискнул преследовать нас в лесу. Напились из ручья, присели передохнуть.

— Налетай, хлопцы! — Сидненко снял с плеча дорожную сумку, с которой никогда не расставался, извлек из нее начатую буханку хлеба, несколько луковиц, кусок сала.

Голодные, мы дружно навалились на еду. Максим оказался самым предусмотрительным из нас, из съестного больше никто ничего не прихватил.

Подкрепившись и немного передохнув, снова двинулись в путь.

Пока цель была одна — уйти подальше от места, где нам так не повезло. Шли весь день, и к вечеру уже буквально валились с ног. Вдобавок во второй половине дня пошел дождь, мы промокли до нитки. На ночь остановились, когда уже стало совсем темно. Выставили часовых, развели небольшой костер. Обогрелись, обсушились, стали укладываться спать. Наломали веток, устроили возле костра что-то вроде общего ложа. Игнат Кузовков лег рядом со мной. Укладываясь, мечтательно произнес:

— Покурить бы…

— А ты потруси в карманах, — посоветовал я.

— И верно!

Он приподнялся, стал шарить в карманах. На землю выпал небольшой коричневый бумажник.

— Откуда это у тебя? — спросил я.

— В жите подобрал, — ответил Игнат. — Возле того, который нас в лес привел… Посмотрим, что там.

Он придвинулся поближе к костру, развернул бумажник. Из него выпало несколько денежных купюр, какая-то книжечка. Игнат развернул ее и удивленно воскликнул:

— Ну и ну! Посмотрите-ка, хлопцы, кто у нас проводником был!

Мы придвинулись. Игнат показал удостоверение. С фотографии на нас смотрело знакомое лицо проводника. А в удостоверении значилось, что он является начальником берездовской полиции. Фамилия его была Семенюк, Владимир Семенюк.

— Ах, досада! — воскликнул Александр Софиев. — Такую птицу упустили! Теперь понятно, почему те из засады не стреляли. Что же ты, Игнат, раньше этот бумажник не показал?

— Да забыл я совсем о нем! — оправдывался Игнат. — Подобрал, сунул в карман… До этого ли было!

Обидно, конечно, что отпустили живым предателя, но делать нечего, обратно не вернешь. Легли спать.

Спустя несколько месяцев я узнал, что начальник берездовской полиции не избежал справедливого возмездия. Прежде всего наше спасение не прошло ему даром. За то, что он провел нас через полицейские засады, немцы его арестовали, порядком избили. Потом, в наказание, направили в шепетовскую каменоломню. Вскоре, однако, вернули на прежний пост. В 1944 году его поймали украинские партизаны и расстреляли.

Дальнейший путь пролегал вдоль старой советско-польской границы. Население сел и хуторов тепло встречало нас, охотно делилось продуктами, указывало наиболее безопасные лесные дороги. Через несколько дней пути в одной из небольших деревушек нам в руки попал помер оккупационной газеты, которая выпускалась немцами на украинском языке. Большая часть материала в ней была посвящена бою под Берездовом. Фашисты представили его как крупное сражение, сообщали, что якобы в нем была наголову уничтожена большая «банда партизан», захвачены огромные трофеи. В конце отмечалось, что теперь в этом районе партизан больше нет, там восстановлен порядок. Как говорится, голодной куме хлеб на уме.

У Софиева была крупномасштабная карта, она давала лишь общее представление о местности. Шли мы большей частью по глухим лесным тропам, ориентируясь по компасу. Несмотря на радушие жителей, в деревни заходили редко. Питались грибами, ягодами. У ребят расстроились желудки. Я посоветовал побольше налегать на чернику, благо в глухих лесных падях ее было еще много. Иногда специально заходили поглубже в лес, чтобы «подлечиться» этой чудодейственной ягодой.

Прошло две недели после боя под Берездовом. Трудности пути давали о себе знать, мы физически измотались. По ночам у всех ныли ноги, из-за этой беспрерывной боли долго не могли уснуть. Утром все труднее было заставить себя идти дальше, много времени проходило, пока организм снова начинал нормально работать. И все же Софиев торопил, он знал: там, под Славутой, товарищи с нетерпением ждут радостных вестей.

Чем ближе подходили мы к Белоруссии, тем чаще слышали от населения рассказы о смелых действиях партизан. Из этих рассказов выяснялось, что на территории Белоруссии действуют хорошо организованные, крупные партизанские соединения, которые имеют прочную связь между собой и с Большой землей. Так что не зря пробираемся мы на белорусскую землю, не зря переносим все невзгоды и лишения.

Однажды присели отдохнуть у полотна узкоколейки. Только закурили, как где-то близко за деревьями чмыхнул паровозик. Мы вскочили, спрятались в кустах. Показался состав крохотных вагончиков, нагруженных дровами и торфом.

— Ребята, давайте остановим, проедем немного, — предложил Максим Сидненко. — Все-таки транспорт.

— Идея! — подхватил Софиев. — Кажется, один машинист, немцев нет…

Мы выбежали на полотно, жестами приказали машинисту остановиться. Паровозик резко затормозил, из окошка выглянуло добродушное лицо машиниста. Он приветливо заулыбался, снял кепку, с явным польским акцентом спросил:

— Что желают господа партизаны?

Эта неожиданная встреча, казалось, нисколько его не удивила. Наоборот, обрадовала.

— Партизаны желают проехать на твоем паровозике! — ответил Софиев.

— О! С удовольствием! Проше, панове…

Станислав Швалленберг и Александр Софиев устроились рядом с приветливым машинистом, остальные расселись по вагончикам на мягком, немного сыроватом торфе. Машинист лихо сдвинул промасленную кепку на затылок, уверенно задергал рычагами. Паровозик помчался что есть духу. По бокам замелькали деревья.

— Хорошо! — воскликнул Симон. — Так бы всю дорогу…

К сожалению, с комфортом проехали всего километров тридцать. Не доезжая до станции, машинист высадил нас, галантно пожелал счастливого пути. Мы тепло попрощались — все же он нам сэкономил полдня дороги.

Обошли станцию лесом, снова выбрались на узкоколейку и подались по шпалам. К вечеру вышли к будке обходчика. Была она с выбитыми стеклами, в ней давно уже никто не жил. Решили здесь заночевать. Софиев выслал Шавгулидзе, Шантара и Сидненко в разведку. Мы проголодались и надеялись, что нашим товарищам, может быть, посчастливится достать чего-нибудь съестного. Прилегли отдохнуть.

Прошел час, другой, разведка не возвращалась. Вдруг в будку вбежал часовой, тревожно сообщил:

— Ребята! Какой-то подозрительный тип приближается…

Мы вскочили, заняли круговую оборону. К полотну железной дороги неторопливой походкой приближался коренастый, широкоплечий мужчина в серой холщовой рубахе. Не доходя метров ста до будки, остановился, негромко крикнул:

— Эй! Есть кто?

— Спроси, что ему надо, — обратился Софиев к Алексею Манько.

Алексей поднялся, держа винтовку наготове, подошел к незнакомцу. Они перекинулись несколькими короткими фразами, потом Манько повел мужчину к будке.

— Вот, — представил он его Александру. — Говорит, есть разговор к командиру.

— Слушаю, — Софиев встал.

Мужчина низко поклонился, умоляюще сложил руки на груди.

— Помогите, товарищ командир! — просил он. — У вас здесь два доктора есть, так нехай они со мной в деревню сходют…

— Это зачем? — удивился Софиев.

— Да с женой у меня плохо. Третий день разродиться не может… Вот горечко какое!

Софиев посмотрел на Симона, на меня, ответил:

— Что ж, попробуем помочь. Только откуда вы узнали, что мы здесь и что два врача у нас?

— Так ваши ж и сказали, — ответил крестьянин. — Они зараз у нас в деревне…

Оказывается, в нескольких километрах от будки была деревня.

Когда наши заявились туда, жители их радушно встретили, накормили, предложили накопать на огороде картошки. Попутно рассказали про несчастье. Жена Максима — так звали нашего крестьянина — не может разродиться. Врача нигде поблизости нет, а бабка бессильна чем-либо помочь. Наши разведчики посоветовались и решили направить Максима к Софиеву. Так он оказался у нас.