Страница 4 из 17
— Да, в принципе, Вовк, о чем с ними говорить? Я на прошлой встрече просил двоих о помощи, когда за штатом стоял без должности, а до пенсии — два года! Думаешь, кто-то пошевелился? Хрен с маслом! Поглядели свысока, пообещали и забыли. Только Султаныч, бывший начштаба, прислал полковника, тот с проверкой в округе был. И знаешь, что мне тот полкан предложил?
— Начальником санатория? Замполитом курорта? — подначил Кирпич.
— Ага! Как же! В Таджикистан, блин! Оказывать интернациональную помощь в погранотряде!
— Послал?
— Послал, в натуре.
— Молодец!
— Да нет… Потом подумал… Как раз там заставу разбили. Ладно, думаю, нужно ехать. Но вакантная должность там — только в Душанбе, психологом у зенитчиков. Ну, вообще-то… почему нет? Не по горам ведь опять бегать, там год за три, тройной оклад. Я и чемодан собрал, и из части меня рассчитали, и с семьей простился. Но кто-то из «старичков» уцепился за должность перед увольнением. В итоге, ушел я в отставку по сокращению штатов, еле до пенсии дотянул… И черт с ними! Зато теперь мне что генералы, что маршалы — не указ. Пенсионер, он и в Африке пенсионер! Давай свалим в сторонку, подальше от митинга и построения? Займем столик и накатим…
— Давай! Наш ты человек! — Кирпичу и так-то давно не терпелось опохмелиться. — Во-он тот столик давай! Тенёчек!.. — Он потрусил под развесистые ветки, стряхнул ребром ладони со стола прошлогоднюю опавшую листву, расстелил газету, достал бутылку водки «Черная смерть».
— Символично! — хмыкнул Никита. — Упьемся вусмерть?
— Ну не обязательно в нашу смерть. Сейчас кто-нибудь подрулит, послабее организмом.
Подрулит непременно. Отдельные несознательные ветераны банкет под сенью кустов уже начали, и парадный строй потерял еще несколько бойцов.
Когда Никита нарезал сало, колбасу и хлеб, к ним подковылял огромный парень со шрамом на щеке, в голубом берете, с палочкой:
— Пехота, десантуру примете?
— А то! Садись, брат, не перетруждай ногу! — Кирпич подвинулся на лавочке. — Держи стакан!
Десантник извлек из кармана поллитру, а из авоськи — помидоры и огурцы.
— Дмитрий. Панджшер, Восемьдесят шестой год. Бывший сержант. Ныне художник. Свободный художник… — уточнил.
— И как? Хорошо идут дела?
— По-разному. Работаю в поте лица и по мере сил и здоровья. Когда уходит одна, когда две картины в месяц, когда ни одной. Но жить надо, ребенок кушать хочет каждый день, а не раз в месяц. Пенсия от благодарного государства — по инвалидности… — десантник Дмитрий оголил ногу и похлопал по протезу, чуть выше колена, -…в триста «деревянных». О как! Пятидесяти «баксов» и то не заслужил! Эх! Я вот в Штатах работал — по контракту с галереей, встречался с ветеранами Вьетнама, вот кому уважуха!
— И на что существуешь?
— Работаю охранником на автостоянке. Там и рисую, по ночам. Ты не подумай, брат, что ерунду какую-нибудь! Мои картины в Государственной Думе выставлялись! Я в Америке хорошо продавался. В Голландии! У меня замечательный голландский и чешский цикл. А какая серия фэнтэзи! Эх! Что мы о чепухе! Выпьем, братцы, за возвращение не в «цинках»!
Выпили.
Сзади к скамейке нарочито подкрался еще один… Сидя спиной, не сразу засекли. Он и схватил Никиту с Кирпичом за горло. Стал душить, причем всерьез душить, причем не громко гогоча.
— Отстань, паразит! — прохрипел Кирпич. — Кто это?!
— Серега?! Ты, что ли? — Никита безуспешно пытался вывернуться.
Десантник-художник Дмитрий скорчил свирепую гримасу и замахнулся тростью на подкравшегося «душегуба».
— Не тронь! Я свой! — упредил «душегуб». — Сейчас добью этих, и будем вместе пить. Нам больше достанется!
Хрен тебе, душегуб, а не больше! Кирпич все же выкрутился из цепкого удушающего захвата, принял стойку, коротко замахнулся — целя в челюсть! Челюсти даже у суперпуперменов — «стеклянные». И… расхохотался Кирпич:
— Серега! Точно! Здорово, Большеногин! Привет, сволочь!
— Я ему сейчас эти его большие ноги обломаю! — грозно пошутил Никита. — Безногиным сделаю или Одноногиным!.. Извини, брат, — он поймал себя на неловкости перед художником Дмитрием с протезом. — Безуховым сделаю! Будешь как подстреленный моджахед!
— Но-но! Не тронь! Зашибу! — рыкнул «душегуб» отстраняясь и… бросился обнимать друзей.
В его железных руках заскрипели кости даже у крупномасштабного Кирпича:
— Ну, ты! «Железная лапа»! Полегче! Я ж тебе не Маугли. Шею сомнешь, а мне завтра работать!
— Откуда ты объявился, скотина? — по-мужски ласково спросил Никита. — Десять лет ни гу-гу и, на тебе, нарисовался! Представляешь, Вовка, я ему пишу письма, в гости зову, а он мне телеграмму присылает: «Спасибо, друг, что помнишь, скоро напишу!» Проходит год, я вновь ему письмо, а он мне опять телеграмму: «Никита! Рад твоему письму, спасибо, скоро напишу!» Я через полгода опять царапаю весточку, зову на встречу ветеранов-однополчан, а в мой адрес очередная благодарственная телеграмма. Ну тут у меня бумага кончилась, да и ручка писать перестала.
— Никита! Прости засранца! Каюсь, виновен, больше не буду, исправлюсь!
— Врешь! Будешь и не исправишься! Знаю я тебя!
Обнялись, расцеловались. Тут же — по стопарю.
— Знакомьтесь, что ли! — Никита представил: — Дима-десантник, теперь художник. А это Серж, мой бывший вечный подчиненный. Взводный, потом ротный. Краса и гордость нашего мотострелкового полка! Граф, орденоносец, командир лучшего взвода, но разгильдя-а-ай!
— Сам такой!
— И я сам такой, — охотно согласился Никита с Большеногиным. — Ты откуда? Каким ветром, Серж?
— Да на денек всего. Завтра улетаю к арабам, за кордон. Да что мы про меня! Лучше вы про себя!
— А про меня?! А про меня?! — к столику подтянулись… да все свои. Вася Котиков, москвич. Питерцы, сослуживцы по полку, Витя Дибаша и Виталик из разведки третьего батальона. Питерцам, выходит, кроме как в Москве и встретиться не где…
Все флаги в гости к нам! Знакомьтесь, мужики, если кто с кем не знаком! Приняли на грудь по соточке, закусили огурцами.
— О, черт! Чем закусываем?! — спохватился Серж. — У меня же балык! — принялся доставать из «дипломата» рыбу в пакетах, икру в банках.