Страница 21 из 28
ТЕЛЕГРАММА
Лену Кочину настиг юбилей. Не из радостных. Да куда денешься. Сорок. Отмечали девичником, точнее — бабишником, на даче у подружки. Конечно, можно было и с сильным полом. Только свистни. Особенно женатиков. Набивались. Перебьетесь, решили женщины. Душевно посидели. Винцо, сигареты, коньячок… Чуть на последний автобус не опоздали.
Дома Елену в дверях ждала записка от руки: «Вам телеграмма, позвоните по телефону…»
«Кто это вспомнил про юбилей?» — заинтриговалась именинница.
Обычнопоздравляющие праздничную повинность тем или иным способом выполнили. И вдруг «позвоните по телефону»… Как назло, он два дня назад онемел. На всякий случай Лена подняла трубку. С таким же результатом можно было приложить к уху стоящую рядом пепельницу. А вокруг первый час ночи, идти к телефону-автомату по криминогенной обстановке — кому это надо?
«Утром позвоню», — начала укладываться в постель именинница.
Любопытство имело иное мнение на факт отсрочки. Записка гвоздем засела в мозгах.
«Кто же вспомнил?» — терзала Лена память, забираясь под одеяло.
«Кто? — ворочалась с боку на бок. — Может, Петя?»
С Петей познакомились на подступах к Красной площади, в очереди в мавзолей. Июль, жарища спозаранку, и очередь — стоять не перестоять. Вдруг возник Петя: «Барышня, может, лучше за город рванем?»
«Барышней» Лену и очаровал.
В Абрамцево катались на лодке, объедались мороженым…
Потом Петя прилетел в гости.
У него были огромные уши. Прямо паруса за щеками. А когда ел, ходуном над столом ходили. Поначалу Лена атавизм не замечала. Но однажды за обедом попал в поле зрения. И все… Ушные раковины шевелились над тарелкой так, что по борщу волны бегали. Ничего не могла Лена поделать с собой, локаторы лезли в глаза из всех углов.
«Наверное, Петя поздравил?» — глядела Лена в темноту.
Четыре года, после того, как расстались из-за ушей, Петя открытки ко всем праздникам присылал…
Лена вспомнила его обалденно длинные загнутые ресницы, карие глаза…
«Может, Егор поздравил?» — перескочила именинница с ресниц на другую версию.
С Егором познакомилась у родственника на свадьбе, которая гуляла в пригороде, в частном доме. На второй день Лена рано засобиралась домой, Егор вызвался в телохранители. Провожались немерено сколько. Весна к тому времени бодливой зиме рога и рожки начисто пообломала, вовсю высиживала листву. Природа из кожи вон лезла, провоцируя сердечные чувства. И заделье у гуляющей парочки имелось — у Егора в заплечной сумке оказались грецкие орехи. Но без щелкунчика. Раскалывали массивными каблуками дамы. Лена садились на ближайшую лавочку, Егор снимал с нее туфель — разувал нежно, бережно… Потом брал туфель за носок и тресь! Обутке хоть бы хны — орех разваливался по шву…
Обувал даму кавалер тоже с благоговением…
Егор храпел. Боже, как он храпел! Будто мотоцикл без глушителя всю ночь какой-то недоумок упертый безостановочно под ухом заводил. Причем, каждый раз мотор, достигнув пика рычания, глох. И по новой… Первые полгода Лена не замечала, а потом хоть наушники надевай… Не стала прибегать к этой защите слуха.
…Сорокалетние ступни и щиколотки сладко вспомнили тот май, ласковые руки Егора…
«А вдруг Толик?» — новое предположение перебило романтические видения.
С Толиком познакомились на Тянь-Шане, с рюкзаками за спиной. Редкой красоты горы, ледники, и… язык на плече… Мужики в группе попались или дохлотики, еле тащатся, или эгоисты. Девчонки надрываются с рюкзаками, они мимо прут как кони, не подумают разгрузить. Один Толик помогал. Особенно ей. Боже, какие он слова говорил, когда вышли к Иссык-Кулю и отдыхали на берегу. «Моя королева Марго! Моя Клеопатра! Моя царица Тамара!»
Потом заявился из своего Барнаула без предупреждения…
Толик беспрестанно шмыгал носом…
Лена включила свет, посмотрела на будильник. Третий час.
«Ну, кто же, кто?!»
С ума сойти можно. Телеграмма выматывала душу.
Лена откинула одеяло, взяла молоток, отбиваться от хулиганов, и пошла на угол, к автомату.
На площадке третьего этажа спал бомж. Он поднял голову на шаги.
— Лежать! — сурово приказала Лена, обнажив молоток.
Бомж вдавился в ложе из поддверных половичков.
— Алло! — требовательно крикнула Лена в трубку.
— Да? — произнес ворчливый со сна голос.
— Мне телеграмма… — Лена назвала адрес.
— Сейчас, — принялся искать голос. — Поздравительная?..
— Да-да, — подгоняла Лена.
— Эта не вам… — комментировал розыски голос. — Еще одна поздравительная…
— С днем рожде…
— Не вам, — перебил голос и тут же нашел пропажу. — Вот, наконец-то…
— Кто поздравляет? Петя? Толя? Егор?
— Если не заплатите за телефон, — строго прочитал голос, — вас отключат!
— Это не мне! Я позавчера заплатила! — замахнулась молотком Лена.
На другом конце трусливо бросили трубку.
На этом — Лена со всей силы шарахнула по автомату.
На том — трубка испуганно подскочила и, брякнувшись на стол кверху дырочками, заныла от боли длинным и тоскливым гудком…
КРАСОТА СПАСЁТ
Ксенофонтыч, Александр Ксенофонтович Нечурезов, проснулся под вой будильника в никуда не годном состоянии духа и телес. Особенно было дерьмово внутреннему содержанию головы.
«Наколдырялись мы вчера», — безошибочно поставил диагноз болезни.
Тем не менее, намеков на самобичевания не наблюдалось, как и сомнений, чем лечиться от недуга мыслительного аппарата. Деньги на эффективное лекарство имелись. Проблема стояла с другой стороны. День за окном разгорался самый что ни на есть будний — среда. Хочешь или не очень, можешь или невмоготу: тащи себя на завод. Где без опохмелки лучше сразу голову под пресс сунуть.
Торопыги-умники уже подсмеиваются над моим героем: делов-то куча — возьми да клин клином из головы вылечи.
Как говорится, поучите других. Кабинщиц в последнее время настропалили, они землю рыли на ловлю пьяниц. Хватануть стакан за забором, а на проходной залететь с запахом-свежачком — это опять же, проще под пресс лечь. В бесперспективные 49 лет найти работу, имея увольнение за пьянку в трудовой, — дохлый номер. Если только навоз в детстве ел. Ксенофонтыч не ел.
И начальник родного цеха ненавидел пьяниц. Смертельно. Готов был расстреливать бедолаг пачками. Душить собственными руками и бросать бездыханных со скалы тиграм. Так и говорил: «Душить вас мало!»
Правда, кровожадные эмоции проявлял не во всяком отрезке своей разнополосной жизни. Вот полоса — тошнит до бешенства от любителей заложить за воротник, в следующей — никаких позывов.
Потому как сам оказывался в кругу колдыряющих.
Не раз кодировался. Не два раскодировался.
В шифровальном процессе, в части дешифровки, шерше ля фам была замешана. Говорят, любовница должна быть такой, какую не стыдно жене показать. Эту хоть кому демонстрируй. Броская зараза. А все равно в периоды, когда начальник на дух не переваривал пьяниц, он левую красотку деньгами и подарками не баловал. Ходил злой не только на колдыряющих…
Зато ничего не жалел своей шерше ля фам, стоило слететь с тормозов.
Что уж тут спрашивать, какие полосы жизни возлюбленного были крале больше по нраву?
И она, стерва, умела искусно подталкивать миленка на пьяную дорожку.
На бедную, разрывающуюся от боли голову Ксенофонтыча начальник второй месяц не поддавался на декодирующие чары коварной красотки. Зверствовал в цехе по черному.
Ксенофонтыч на этой неделе уже получил штрафную зарубку. С ним за выточенную деталь к «Жигулям» рассчитались спиртом. Момент снятия пробы с жидкого гонорара начальник засек.
— Еще раз заловлю, — отобрал спирт, — вызову караул и вылетишь с завода в 24 минуты!
Ксенофонтыч знал, у него не заржавеет. Вызовет, выкинет.
И замену найдет в те же 24 минуты. Безработица.
По сволочности характера начальнику, чтобы словить кайф, надо пьющего непременно за руку поймать и натыкать физиономией. Если ты под легкой «мухой», не станет вязаться: дыхни! Хотя, будучи профессионалом, за версту чует данное насекомое. И начинает пасти. Не дай Бог, бутылку у тебя надыбает…