Корректировщики

— Как хочешь. Хотя тут до Академии ближе. Но на самом деле Солнечный лучше и в смысле инфраструктуры, и в смысле контингента жильцов. А знаешь, говорят, на Венере все здания такие, и еще все соединены между собой подвесными дорогами.

— Здорово.

Царев повел ее к розовому корпусу.

— Отсюда начиналась Академия, — без пафоса сказал он. — Эти два здания были построены еще при жизни Алтуфьева. Причем вот это, розовое, хоть и выглядит моложе, на самом деле старше. Алтуфьев планировал заложить здесь институт, готовящий исключительно специалистов по ядерной физике, но жизнь распорядилась иначе. Первое время здесь располагалась областная администрация. Потом она переехала в Улан-Удэ, а сюда поселили курсы переподготовки. Потом их переименовали сначала в институт внеатмосферной связи, а затем повысили статус до академии. Ну вот, собственно, так мы здесь и остались.

Оля осторожно ступила на парадное крыльцо из потемневшего гранита, бессовестно затертого множеством ног. Перед ней возвышалась тяжелая двустворчатая дверь, окованная чеканной латунью с латунными же мощными ручками. Справа и слева от входа были две памятные доски. Точней, мемориальной доской была только одна, левая — с профилем Алтуфьева. Из надписи на второй доске Оля узнала, что данное строение является частью Академии Внеземелья.

— Здесь у нас сидит почти вся наша администрация, — объяснил Царев, с некоторым усилием распахивая перед Олей тяжелую дверь.

Олю потряс холл — мраморный, почти квадратный, с четырьмя зеркальными колоннами квадратного же сечения. Слева и справа тянулись прилавки гардеробных — защищенные деревянными панелями, с распахнутыми ставнями окошек, в которые, как престарелые сказочницы древних фильмов, выглядывали уютные пожилые гардеробщицы в униформе Академии.

— Самое халявное место дежурства, — сообщил Царев, когда они сдали верхнюю одежду.

— Какого дежурства?

— Начиная со второго курса наши студенты дежурят по корпусам Академии. Выполняют функции официантов в кафе, вахтеров и гардеробщиков. Традиция. Когда Академия только закладывалась, сотрудников не хватало, поэтому часть работ выполняли сами студенты. Сейчас ситуация иная, но дежурства сохранились. Конечно, работа чисто номинальная, и к дежурствам допускаются не все студенты, поэтому участие в этом своеобразном ритуале можно считать формой поощрения за хорошую учебу.

Оля мысленно улыбнулась, отметив, что в Московье вузы никакими традициями не обрастали. Пустячок, а приятно присоседиться рядышком с чем-то устойчивым и незыблемым, что рисуется в воображении при слове “традиция”. Особенно если традиция складывается в такой нестабильной области, как освоение космического пространства.

Как же просто выглядело здание Академии экономики и планирования, подумала Оля. А ведь оно казалось ей таким впечатляющим! Но там не было ни такого парадного крыльца, ни такого холла. И еще там холл находился на одном уровне с первым этажом, а здесь собственно первый этаж располагался чуть выше холла, поэтому к нему вело внутреннее крыльцо. Разумеется, тоже мраморное. И тоже — затертое. Крыльцо заканчивалось нешироким проходом, образованным двумя огромными витражами. И на фоне этой слегка запылившейся — или поблекшей от времени? — роскоши современный пропускной турникет, перегораживавший вход, казался бестактным анахронизмом. Царев коснулся своим пропуском сканера, потом сказал что-то дежурному, тот отключил автоматику, чтобы пропустить Олю.

Она оказалась в полутемном коридоре метров пяти шириной. Загадочную многоцветную полутьму, конечно, обеспечивали витражи. В обе стороны уходили узкие коридоры, залитые белым светом распределенных светильников, виднелись двери из суперсовременного метапластика.

— А какие еще традиции у вас есть? — спросила Оля.

— Ну, самая известная — стажировка за границей. Двадцать четыре лучших студента с третьего курса отрабатывают производственную практику в Америке. Это, в принципе, не наша традиция — акция МолОта, так что точней будет сказать, что традицией в данном случае является давнее сотрудничество Академии и партийных организаций.

Прямо перед Олей помпезно поднималась парадная лестница — с вездесущим мрамором и красной ковровой дорожкой, прижатой латунными стержнями. На промежуточной площадке главный пролет разбивался на два потока и узкими лесенками взбирался вдоль стен до следующего этажа.

По ней Царев и повел Олю наверх.

— А лифта здесь нет? — удивилась она, вспомнив, что здание-то в двадцать пять этажей.

— Есть, разумеется. Первый этаж у нас — мемориал, там все под старину. Да и то — грузовые лифты есть и на первом, в конце крыла. А со второго этажа начиная работают пассажирские лифты, их там двенадцать штук. Но принято ими пользоваться, если нужен этаж выше пятого. А нам с тобой — на третий.

— Тут как в театре…

Царев посмеивался, как столичный щеголь над провинциалкой. Оле тоже стало смешно. Но что поделать, если внешний вид Академии понравился ей сразу и безоговорочно? Если она буквально влюбилась в это здание?

Олю ждали в кабинете с табличкой “Приемная комиссия” на двери. Внутри оказалось пусто, работал единственный компьютер, занятый средних лет полной женщиной. Женщина выглядела такой властной, что Оля почувствовала себя пятиклассницей, застигнутой в туалете при попытке впервые в жизни накрасить губы.

— Привет, Ирочка, — сказал ей Царев. — Вот тебе девушка, относительно которой был разговор у ректора. Утренний разговор, — подчеркнул он интонацией.

Женщина внимательно и неодобрительно рассматривала Олю. Оля стушевалась и с трудом сдерживала детское желание спрятаться за Царева.

— Так, красавица, вот это платьишко сними и больше никогда здесь не надевай, — внезапно сказала “Ирочка”.

— П-почему?! — испугалась Оля.

— Потому, девочка, что здесь не Московье, а Забайкалье, и синтетику здесь можно носить только в том случае, если жить надоело. Здесь, запомни, нужно одеваться тепло. Иначе без детей останешься. Брюки, рейтузы, носки — обязательно. Никаких мини-юбчонок зимой. Свитер с высоким горлом, шапка, варежки. Спроси у Алеши, где наш рынок, и сходи. Туда китайцы по выходным приезжают, цены у них низкие, и можно подобрать что-нибудь недорогое. И закажи унты. Они дорогие, но ничего лучше на зиму не придумаешь. И запомни: лучше выглядеть неброско одетой, но со здоровым румянцем, чем моднючей, но в больнице с пневмонией или воспалением придатков. Запомнила?

Оля торопливо закивала. Царев посмеивался.

— Так, Алеша, я ее записываю в В-1011, да? Испытательный срок — месяц. Если не будет нарушений и двоек, зачисляем. Занятия проходят во втором корпусе, шесть дней в неделю кроме воскресенья, с 9:30 до 14:30. В группу пойдешь с завтрашнего дня, расписание внизу на терминале, в правом крыле. Продолжительность основных занятий — шесть академических часов. Плюс факультативы, когда бывают. Держи, — Ирочка жестом фокусника выдернула из-под компьютера пластиковую карточку и протянула ее Оле. — Пропуск. Пока временный, до зимней сессии. Дает все те же права, что и обычный студенческий билет. Стипендия не начисляется, но питание и проживание бесплатное, как и у остальных студентов. Можешь посещать библиотеку, спортзал, мастерские и все факультативы Академии.

Когда они вышли, Оля спросила:

— И это все?!

— Почти, радость моя. А если честно, то “все” еще не начиналось. Самое трудное впереди. Календарный месяц без опозданий, прогулов, двоек, дисциплинарных замечаний — это тяжело. Кроме того, у нас программа несколько более насыщенная, чем в других вузах. Так что не думай, что будет легко.

— Я справлюсь, — пообещала Оля.

— Не сомневаюсь, лапушка. Пошли, еще успеем посмотреть твой учебный корпус.

Они спустились на первый этаж, Царев показал терминал для вызова расписания. Оля пока запомнила расписание на два дня, решив завтра зайти со стиподиском и скопировать.

Второй корпус показался Оле еще более тяжеловесным, чем первый. Багрово-красный с проседью от времени, как Кремль, с коричневым высоким цоколем. Правда, внутри мрамора уже не было. Коридоры были узкими, с низкими потолками, Царев объяснил Оле, что под потолком проходит система вентиляции и энергоснабжения, поэтому строители сделали навесные потолки, а так вообще этажи здесь очень высокие — четыре с половиной метра. Лестницы темные, перила из крашеного дерева. Но никаких отрицательных эмоций у Оли не появилось — наоборот, эта теплая полутьма создавала ощущение безопасности.