Корректировщики

— Да? И что, по-твоему, мне делать?

— Ну-у… Позвони Стрельцову, пусть он что-нибудь придумает.

— Стрельцов в глубоком минусе. У него сил даже на вход сейчас не хватит.

— Но у тебя же почти хватило? А у него опыта побольше, он не раз хвастался, что с Полем может делать все, что угодно. И говорил, что лучше него Поле не знает никто. Вот пусть и докажет. На деле.

— А если не докажет?

— Куда он денется? — Игорь пожал плечами.

— Он умрет во время этого прорыва.

Игорь посмотрел тяжело и серьезно:

— Илья, ты когда-то мечтал спасти мир. Сейчас все зависит только от тебя. Это не шутка, ты сам все прекрасно понимаешь. Одно решение ты реализовать не смог. Оля тебе показалась дороже мира. А теперь ты жалеешь Стрельцова. Илья, а он тебя жалел? Я не говорю уже о том, что он помешал тебе покинуть Землю, обреченную на гибель, — просто закрыл космодром. Сам-то работал с безопасного расстояния. А тебя бросил в котел. А вспомни свою командировку! Ведь Стрельцов же просто подставил тебя под удар антикорректора. Как мишень. Антикорректор стрелял в ответ на любой прорыв, вот Стрельцов и подумал: я “рут”, я нужен. А таких, как Моравлин, — полно. И сделал из тебя приманку. Да, конечно, потом повез в Мораву. Но по справедливости ему стоило бы отплатить тебе той же монетой — спасти жизнь.

— Я знал, на что шел.

— Совершенно верно. Тебя эта вертихвостка, — Игорь показал на Олю, — довела до того, что ты стал искать способ красиво пожертвовать собой. А Стрельцов воспользовался моментом. Он всегда умел поймать ветер. Ты корячился, блокировал Фильку, — за просто так. Потому, что чувствуешь долг перед человечеством. А Стрельцов не такой. Он свою выгоду не упустит. Независимость под шумок выбил, и рейтинг венерианским спецам приподнял. А это все денежки. И власть. Стрельцов, в отличие от тебя, про человечество только рассуждает. А заботится исключительно о своей выгоде.

Господи, ошалело думал Илья, неужели у меня действительно были такие подлые мысли?! Неужели я хоть когда-нибудь думал об этом?! Какой позор… Если б знать, что все запретные мысли отражаются в Поле, то… То — что?

Нет, это все не то. Да и черт с ними, из песни слова не выкинешь, неважно, в конце концов, были ли у него такие мысли или нет. Важно не то, что человек думает. Важно, что он сделает. Илья почувствовал, что находится где-то рядом, нащупал нечто очень важное. Человек, человек, повторял себе Илья, человек, который делает…

— Стрельцов выйдет в Поле, сделает широкий жест, спасет мир. Он сейчас в безвыходном положении: ему либо жертвовать собой, потому что второй прорыв окажется для него смертельным, либо расписываться в своей беспомощности и терять весь наработанный авторитет, — разглагольствовал Игорь.

— Слушай, а тебе-то какой интерес в смерти Стрельцова?

Илья шарил взглядом по комнате. Наткнулся на бутылку. Зачем Витька всучил ему вино? Дуракам и пьяным везет… но только не в Поле. В Поле пьяным не войдешь. А почему, кстати? И зачем Илье эта бутылка, если пить он не станет всяко?

— Да мешает он мне, — легко признался Игорь. — Просто мешает. Надоело это ощущение его превосходства.

Илья взял в руки бутылку, зачем-то встряхнул. Подумал, что Виктор мог сунуть ее в качестве напоминания. Или подсказки. Эта бутылка должна навести Илью на мысль. На какую?

— Между прочим, если ты сейчас выпьешь, это будет самое оно, — подсказал Игорь. — Конечно, идиоту понятно, что в поддатом состоянии ты в Поле войти не сможешь. Но зато ты всегда сможешь оправдаться тем, что последовал совету Витьки-библейца, а потому с тебя спрос невелик.

“Пьяные за столом, под столом, на полу, в туалете — везде. Трахаются, рыдают, дерутся, блюют… Я им говорю — вы чего, вы ж люди, нельзя так. А они мне — да чего ты, все равно выхода нет, мы ничего сделать не можем”, — вспомнил Илья и чуть не хлопнул себя по лбу. Вот оно! “Когда ты ничего не может сделать — это значит, что делать ты можешь все, что угодно! Когда человеку говорят, что все, кирдык, у человека снимаются все запреты и тормоза с психики!” Господи, как же я сразу не догадался, едва не закричал Илья. Везет дуракам и пьяницам… Все дело в том, что у дураков психика расторможена от природы, а у нормальных людей психику растормаживает алкоголь! Бутылка должна напомнить, что для победы в безвыходной ситуации надо растормозить психику! Желательно до аффекта.

— Если ты мне поможешь, я обещаю откатить Олю, в том случае, если Стрельцов не успеет. У меня же высшая ступень пост-режима, я смогу. И все довольны будут. Мир спасен, Оля жива, ты герой. Ну как, поможешь?

— Слушай, Иуда, — не выдержал Илья. — Ты сам продал своего напарника, а теперь тебе моей компании захотелось? Думаешь, что в обмен на Олину жизнь я предам Стрельцова?

— А разве нет? — удивился Игорь-Иуда. — Не ты ли говорил, что твои тридцать сребреников — это возможность спасти мир? Тот шанс, ради которого ты предашь все и всех? Илья, а хочешь, я скажу тебе, кто такой Стрельцов?

— Я это и без тебя знаю.

— А раз знаешь, чего ты его жалеешь? Вы с Олей вдвоем прекрасно справитесь и без него. С любой проблемой. Я могу сделать так, что у тебя будет четверка пост-режима. Высшую, извини, не могу — Равновесие еще никто не отменял. А четверку — запросто. Ну и скажи мне, с какой проблемой вы вдвоем не справитесь?! С ее-то предвидением, с твоей основательностью? Ну тебе самому-то не обидно сидеть в тени Стрельцова? Я тебе на полном серьезе говорю: позвони Стрельцову. Ты на самом деле ничего не можешь сделать в данной ситуации. Обойдись малой кровью, черт возьми! Ты пойми, жизнь Стрельцова — слишком малая цена за жизнь всего человечества!

— Это и есть мой шанс? Убить Стрельцова?

— Или Олю. Выбирай. — Иуда встал. — Два высших “рута” — это слишком много. Один должен уйти, иначе мир погибнет. Выбирай, кто. Если ты действительно хочешь спасти мир, ты должен сделать этот выбор.

“Мне нечего терять, — Илья старательно медитировал на бутылку. — Мне вообще по фигу все. Я сейчас возьму и сделаю то, о чем всю жизнь мечтал. Я ничего не могу сделать — ну и хрен с ним, тогда я буду делать то, что хочу”.

05-08-2084, суббота

13:12 по московскому времени

Московье

Ждать пошли домой к Моравлину. Бондарчук, не спрашивая разрешения, подключил сканер к кабинетному компьютеру хозяина, вытащил из кармана минидиск и погрузился в свои расчеты. Нельзя сказать, что Моравлин был в восторге от такой бесцеремонности.

Спустя двадцать минут сканер отметил “постовую” попытку входа. Моравлин вздрогнул: вход был сразу почти на третьей ступени.

— Ого! — со скрытой завистью воскликнул Котляков.

Моравлин метнул в него гневный взгляд. График сигнала полз вверх. Заинтересовался Бондарчук:

— Дьявол… Чему еще, интересно, его на Венере научили?! Я слышал, что там ступень сублимировать могут, но не в два же раза!

— Он не прорвется, — сказал Моравлин. — Невозможно. У него вторая исходная ступень. Он умрет раньше, чем прорвется.

Все молчали. Моравлин неуверенно посмотрел на Бондарчука, повторил:

— У него ничего не выйдет. Его надо увести оттуда. И позвонить в Особый отдел.

— Он корректировщик, — лаконично пояснил Бондарчук. — Ему видней.

График дополз до четвертой ступени.

Моравлин посмотрел на Котлякова, тот отвел глаза. На Черненко — тот отвернулся.

— Ребята, вы же блокаторы. Вы же умеете такие вещи. Его надо увести. Он напрасно погибнет.

Черненко молчал. Котляков решился:

— Иван Сергеич, он, конечно, ваш сын. Я вас не осуждаю. Но я хотел бы оказаться на его месте — там. И все-таки я туда не пойду. Я собственными глазами видел, как Илюха укатал антикорректора четвертой ступени.

— Вы боитесь, да? — Моравлин встал. — Тогда я сам это сделаю.

— Остановитесь, Иван Сергеич, — сказал Бондарчук. — Ребята правы. Туда лучше сейчас не ходить. Корректировщик тоже человек, может ошибаться. Вот только ошибка корректировщика может слишком дорого стоить человечеству.