Корректировщики

— Иди, — согласился Попов. — Нам он позарез нужен будет.

— А, дьявол! — вскрикнул эмоциональный Бондарчук, тыча пальцем в “полевую” карту.

И все тихо присели. Разлом ширился, края расходились… На физической карте пока ничего не было. Бондарчук пощелкал пультом:

— Ага, вот оно… Не обессудьте, качество какое есть, это спутник, а не наземная трансляция.

Неприветливый черный берег. Скалы. Штормовой бешеный прибой. И — набирающее силу серебряное свечение, окутывающее примерно километр суши. Вуаль серебра расползалась, захватила воду, шторм улегся.

— Это реал, что ли? — изумленно уточнил Цыганков. — Блин, так это что, даже в реале видно?!

Скалы раскалялись. Их сотрясала дрожь, сверху вниз пробежала трещина, ее края медленно поползли в стороны…

— Не удерживает, — констатировал Дим-Дим. — Это один из главных разломов, его, наверное, не удержит.

С пронзительным шорохом из черного неба в разлом ударила голубоватая молния. Сканер взорвался ошалелым ревом. На мониторе было два реал-таймовых сигнала высшей ступени.

— В-вашу машу… — обалдело пробормотал Бондарчук. — А это что за черт?!

Илья почувствовал, как от пота намокает рубашка на спине. И захотелось смеяться, впервые за последние сутки. Потому что теперь повода для волнения больше не было.

Бондарчук кинулся к аппаратуре. Потом встал, вытянулся по стойке смирно:

— Ребята, — сказал он трагическим шепотом, — включилась Венера. Прямой межпланетный пробой. Но только повесьте меня, если я скажу, что у меня хватит смелости хоть заикнуться, какая это ступень.

04-08-2084

зона воздействия

Все было очень странно, Оля это понимала каким-то участком рассудка. А другая часть уверяла, что все нормально. Она сидела на корточках и вручную сшивала землю. Такое может только присниться в каком-нибудь дурацком сне, но, с другой стороны, утешала себя Оля, ей снились и более дурацкие сны. Ничего, разберется, когда проснется. А пока нужно играть по установленным в этом сне правилам. Поэтому она спокойно натягивала один край на другой и накладывала шов. Она точно знала, что если этого не сделать, то появятся дырки и прорехи. И тогда землю нельзя будет носить.

Потом у нее прореха появилась прямо под руками. Оля изо всех сил тянула край, а он расползался в пальцах. Гнилая ткань. Оля оглянулась, ища кусок попрочней, но не нашла. И заплатку сделать не из чего. В какой-то момент отчаялась, и тут между ее пальцев воткнулся гвоздь. На шляпку обрушился молоток.

— Тут гвоздями надо, а ты — иголочками… Не до художеств.

Оля подняла глаза. Над ней стоял крупный красивый мужчина и насмешливо на нее смотрел:

— Ну, я так и думал. Конечно же, ты не дельфиец.

— Привет, — сказала ему вежливая Оля. — А ты кто?

— Ну, скажем, Родион.

— Стрельцов, да?

Он кивнул. Оля обратила внимание, что ее коробочка с принадлежностями для шитья превратилась в плотницкий ящик.

— Бери его, — сказал Родион, — и пошли работать.

Оля подхватила тяжелый ящик, у Родиона тоже такой был, только раза в два побольше, и послушно последовала за ним.

Через некоторое время она поняла, что Родион был прав. Гвоздями прибивать землю было намного удобней. А самое главное — эффективней. Родион отдавал краткие приказания, делал то, что требовало применения грубой физической силы, а Оля просто подчинялась. Главное, совершенно не удивлялась, откуда она знает все эти плотницкие премудрости. Умело орудовала рубанком, стамеской, пилой, а гвоздики так сами прыгали в нужные места.

— Здесь осторожней, — предупредил ее Родион, ткнув пальцем в землю. — Здесь в реале ракеты с ядерными боеголовками. Тихо, тихо, они присыпаны, шахты забиты.

Оля ногтями сколупывала чешуйки песка, потом разворачивала фольгу, в которую они были заклеены, и вывинчивала ракеты. Они были похожи на карандаши.

— Они, наверное, радиоактивные, — задумчиво сказала Оля, сжимая в ладони восемнадцать тонких карандашей.

— Тебе-то какая разница? Радиация только на физические тела действует, а ты сейчас — тело какое угодно, только не физическое. Ты откуда прорывалась?

— Из дома. Из Московья.

— Ну вот. А ракеты — в Японии. Ты их можешь даже разобрать, все равно ничего не будет.

— А что с ними дальше делать?

— Да что хочешь. Вон, сложи их куда-нибудь под Вологду или на Урал. Там народ живет не шибко богато, разберут на запчасти и продадут. А что разобрать не получится, сдадут как цветной металл. Все подспорье в хозяйстве. Только начинку вытащи.

Оля корпела над карандашами. Аккуратно выковыривала грифели, складывала себе в подол. На землю класть нельзя, тогда заражение будет. Пустые карандаши осторожно, чтоб никого не раздавить, положила возле Архангельска. Грифели растирала в ладонях, пока не образовался порошок. “Сейчас я вам покажу спасение, — злорадно подумала Оля. — Вы у меня на всю жизнь запомните, как ядерное оружие делать. Нашли, чем русских пугать, — ядерной войной! А “рутовку” — не хотите ли?!”

Она старательно распределила радиоактивный порошок поровну между всеми пентагоновскими генералами. Досталось и натовским. Пусть никто не уйдет обиженным![11] Порошок подсыпала в карманы мундиров, в телефоны, в волосы — пусть думают, что это перхоть. Для них это ведь чума двадцать первого века. Вот и пусть полечат лысинки. На ладонях осталось еще немного порошка, она втерла его в сиденье любимого стула американского президента.

Родион посмеивался, глядя на ее хулиганство:

— Да ничего не будет, дозы-то мизерные, только поболеют.

— А я не собираюсь убивать, — с достоинством возразила Оля. — Хочу, чтоб на своей шкуре поняли, что такое ядерное оружие. Они ж ракеты не просто так делали, понимали, что кто-то будет мучиться. Пусть теперь сами настрадаются. Ничего страшного. Они все уже старые, у них дети и внуки есть, так что породу не испортят. А лучевая болезнь лечится. Правда, долго и мучительно. В крайнем случае, к своим корректировщикам обратятся. Хотя те вряд ли будут помогать — их же тоже обманули, сказав, что ракет нет.

Потом они ремонтировали морское дно между Японией и материком. Родион ладонями разгреб воду, ставшую очень густой, как гель, обнажив дно. Там было великое множество глубоких трещин. Здесь работать приходилось по-другому: сводить трещину пальцами, накладывать пластину поперек шва, и с двух сторон привинчивать шурупами. Сквозь пальцы Родиона медленно сочилась вода.

— Как-то раз мне приснился сон, — рассказывала Оля, орудуя отверткой. — Собралась вся наша семья, а на ужин хотели нерпу. Нерпа тоже была — живая. У нее красивая мордочка и умные глаза. Я поняла, что ее убьют прямо тут. Мне стало ее ужасно жалко, когда представила, что она будет умирать долго. Говорят, звери, когда им очень больно, плачут как люди. И тянутся к людям за помощью. Я просила хотя бы быстро ее убить. Но мне объяснили, что быстро нельзя, ей надо слить кровь живой, иначе мясо будет невкусным. Ей перерезали горло. Я не смогла бы ее есть.

— Рыбки — не пострадают! — саркастически заметил Родион. — Спасибо, я понял, что ты имела в виду. Никто из них на суше не оказался, жалостливая ты наша. В реале вообще ничего не изменилось, вода где была, там и осталась. И рыбкам наша “рутовка” — по фигу.

— Там не только рыбки, — пробормотала Оля. — Там могут быть дельфины. А они вообще разумные.

— И дельфинам тоже по фигу! И даже людям.

Скрепив все дно, Оля выпрямилась, потерла занывшую поясницу. И тут же охнула, почувствовав, как погружаются ноги в дно. И не только погружаются — еще и разъезжаются!

— Стой! — крикнул ей Родион. — Не шевелись! Это главный разлом. Напряги ноги так, чтоб разлом не расходился в стороны. Я его сейчас заколочу.

Он нырнул, Оле стало легче. Но ненамного. Она старательно твердила себе, что это не реальная жизнь, это Поле, но сознание упорно трактовало происходящее в понятных ему физических терминах. Бедра, например, быстро онемели от напряжения, и все сильней становился страх, что разлом разорвет ее пополам, потому что она не могла вытащить утонувшие по колено ноги.

11

© А. и Б. Стругацкие (прим. автора)