Страница 6 из 91
Эх, самым милым выходом для Глеба было бы тогда поступить так, как два десятка лет спустя, находясь там же, где он сейчас, поступил человек, которого я в те годы знать не знал, потому что ещё не придумал. Назвал я этого человека Гоша Горюнов, но чтение на досуге философских повестей Вольтера подсказало мне прозвище — «Кандид». Мой Кандид был тоже молод, честен, простодушен, но работал в мастерской по ремонту пишущих машинок.
(Читатель уже мог познакомиться с ним на страницах предыдущей, 5-й части моего повествования, но эту любопытную историю, приключившуюся с Гошей-Кандидом, я ещё не рассказывал. Вот она — только, пожалуйста, не слишком удивляйтесь.)
3. ЛЮБОПЫТНАЯ ИСТОРИЯ
…Как-то летом, а может зимою — Гоша Горюнов был тогда в мастерской, — позвали его к телефону.
— Иди, Георгия просят, — сказали ему. — Женский голос. Блондинка, сразу слыхать… Раньше Гришке Левину побольше звонили, теперь ты его заместитель… Бабоукладчик-полуавтомат…
— Ладно вам, — сказал Гоша. — Это насчёт машинки, наверно.
— Точно, насчёт неё…
Когда он взял трубку, там были короткие гудки. Разыграли, подумал Кандидов, но не обиделся.
Он вышел из мастерской в шесть вечера и направился к метро. За углом к нему подошёл мужчина.
— Георгий? — сказал он.
— Да, — ответил Гоша. Он не удивился: привык, что часто обращаются. — У вас какая? — спросил он, имея в виду машинку.
— Это неважно, — сухо ответил мужчина, имея в виду место своей работы. — Горюнов? — снова спросил он.
— Ну да. А вы от кого?
— От… самогО, — сказал мужчина в рифму. — Пройдём в скверик, сядем?
Чудила какой-то, подумал Гоша, но клиентов он успел повидать всяких, да и делать было нечего. Они прошли в сквер, сели на скамейку.
— Кури, — сказал мужчина и вытащил сигареты.
— Спасибо, не курю.
Мужчина закурил, испытующе поглядел на Гошу.
— Ты должен нам помочь, — сказал он. — Георгий. — Имя было произнесено так, словно само его звучание бесповоротно предопределяло получение от Гоши помощи.
— Пожалуйста, — сказал Кандидов. — Я не против. Только вы же не говорите, чего у вас.
— Не у меня лично.
— Служебные мы обслуживаем по наряду, — сказал Кандидов.
— Георгий, — сказал мужчина, помолчав, — ты давно знаешь Чалкина?
— Он ваш знакомый? Чего ж сразу не сказали? У него машинка хорошая… «Дипломат» это, в общем, та же «Олимпия». Фирма что надо. У вас такая же, да?
— Георгий, — повторил мужчина, — дело не в «Олимпии»…
— А в чём?
Мужчина не ответил. Он глубоко затянулся сигаретой и поглядел на Гошу серьёзно и печально. Как Сикстинская Мадонна на картинке из «Огонька»…
И тут шофёр затормозил, их тряхнуло, и Гоша увидел, что сидит в чёрной «Волге», — он сразу понял, что в чёрной, по цвету капота, — и ещё в машине двое мужчин. Один смотрел на него умными усталыми глазами, в руках у второго была зачётка заочного юридического института и скрипка.
— Хочешь, сыграю? — спросил второй.
— Не надо, — сказал Гоша. — Куда мы едем?
— В детский парк имени Песталоцци, — сказал первый, и у него вдруг выросла борода.
— В парке хорошо, — сказал Гоша. — Там цветы.
Он был почти уверен, что опять его разыгрывают. Только, на этот раз, не братва из мастерской, а кто-нибудь из клиентов — хотя бы тот же Чалкин Владимир Семёнович, или профессор один: всегда шутить любит; пока машинку чинишь, маски разные напяливает и такие анекдоты отчебучивает!..
Тем временем машина свернула с площади на узкую улицу, подкатила к высокому массивному зданию, остановилась. «Подъезд № 7», — прочитал Гоша. Цифра «7» ему нравилась с детства… Ясно, профессор, опять подумал он. К другому, тоже профессору, привёз. А может, к академику: дом подходящий…
Мужчины потолковали о чём-то у входа и вот уже вместе с Гошей поднимаются по широкой лестнице. Один этаж, второй, на третьем входят в коридор — широкий, словно улица, и на ней ни души, как в мёртвом городе. Мужчины идут впереди, не оглядываясь, быстро и в ногу, словно на параде по Красной площади, Гоша за ними. Когда замедлял шаг, чуял, его подталкивает что-то в поясницу или пониже и заставляет держаться на прежнем расстоянии. Он даже раза два оглядел себя: не привязан ли? — оказалось, нет. Они шли и шли, и шагов слышно не было — как если бы летели над квадратным паркетом коридора… Направо, налево, ещё коридор… Вот и дверь, она открылась сама, как теперь в некоторых больших магазинах, её створки уходят в небо, конца не видно. За дверью — стеклянная перегородка, там сидит блондинка, словно манекен в витрине ЦУМа, налево — ещё дверь, обыкновенная, обитая чёрным.
Мужчины прошли сквозь дверь, как сквозь стену, Гоша за ними. Напротив двери — стол чёрной буквой «Т», с чёрными кавычками стульев, слева — чёрное тире дивана.
Что-то щёлкнуло: мужчины переключились с прямолинейного равномерного движения на другие его виды. Один уселся за поперечину «Т», другой опустился в кресло с левой стороны, вытащил сигарету и застыл. Третий остался у двери, в руках у него появился автомат Калашникова. Настоящий.
— Садитесь, — услыхал Гоша.
Он сел. Тот же голос продолжал:
— Фамилия, имя, отчество, год рождения, национальность, не служил, не состоял… Расскажите о ваших знакомых.
— Зачем? — спросил Гоша. — Неохота сейчас. Не надо…
— Надо, Горюнов, надо, генацвале, клянусь! — И у голоса вдруг появился грузинский акцент, а на носу пенсне. — Отвечайте: почему не дали выспаться в Голицыне детскому писателю Генитальеву, чьи произведения так необходимы народу?
— Он же на чужую кровать улёгся! И наблевал в комнате. Пьяный был.
— Не пьяный, а выпивши… Повторяю: много у вас приятелей? Отвечайте, или…
Он кивнул тому, кто с автоматом.
— Сейчас… Значит, так. Толик во дворе был — раз. Его топором убили… Потом Серёжка, Петька, Сашка, Гришка Левин. Он в Израиль уехал… Это из мастерской.
— А не из мастерской?
— Я же говорю: Толик. Да к чему вам? Его же один псих… Топором.
— А Чалкин Владимир Семёнович в Израиль не уехал? Знаете такого?
— Какой же это приятель? Я машинку ему чиню.
— Частную лавочку устраиваете?
— Его машинка, мои руки — чего такого? А вы слесаря не зовёте, если кран испортился?
— Мы не зовём, а вызываем. О чём вы говорили с Чалкиным? Что у него в синей папке?
— Да зачем вам? У него много их… папок на столе. Синяя, чёрная, жёлтая…
— Горюнов! Делаем вам сорок первое серьёзное предупреждение!
— Нет, правда. Я же вас не спрашиваю, чего у вас на столе и о чём вы с кем говорите. С ним, например. — Гоша кивнул на неподвижную фигуру в кресле.
— Вы сбрендили, Горюнов?
— А чего? Разве спрашиваю?
— Отвечайте на вопрос! Или мы вас задержим.
— Прямо тут? А чего я делать буду?