Страница 74 из 81
Какая это была искренняя и радостная встреча! С какой скоростью вилял хвостик! Сколько чужих тапочек совалось мне в лицо и клалось на колени! И сколько интересных и забавных историй поведали Сарик и Петя, а я дал себе обещание выплеснуть их на бумагу. (И в ближайшие тридцать лет частично выполнил обещание.)
Следующий мой визит был к Даниэлям. Они тоже недавно вернулись в столицу и тоже с юга, и у них было немало новостей. Ну, во-первых, уезжали они не без приключений; во-вторых, вскоре им предстояло сменить квартиру — на их дом в Армянском переулке положило глаз белорусское представительство, и всех переселяли. Куда? А куда придется. Но их это не пугало: хуже, они справедливо считали, вряд ли будет. Они вообще с необычайной, я бы сказал, изящной легкостью умели относиться ко всяким жизненным передрягам. И третье, что они мне сообщили как самое главное, — они твердо решили завести собаку, и уже есть наметки, которые вот-вот превратятся в нечто немыслимо-красивое, золотисто-коричневое… В общем, увидишь…
Для меня же тогда, помню, самым главным стала забавная история (ее пересказ был целиком доверен Саньке) об их отъезде на юг, и чуть ли не в тот же день я попытался записать ее на бумаге (как мне думалось и хотелось — Санькиными словами и с его же интонациями). Я ее так и назвал:
«КАК МЫ СОБИРАЛИСЬ НА ЮГ»
Моя мама очень устает, потому что работает. Уходит утром, а приходит всегда вечером… Папа? Он раньше тоже работал, а теперь сидит (вернее, лежит) дома и пишет. Он переводит стихи. Но иногда может в магазин сходить, а еще кормит меня вторым завтраком или обедом. Если мама сварила. Его часто зовут к телефону, и это, он говорит, самая тяжелая работа.
А мама, если очень устает от нас, наливает целую ванну воды, когда соседи уже спать легли, и ложится туда. Иногда она там засыпает — и просыпается, потому что вода совсем холодная. Один раз простудилась даже.
Этим летом мама сказала, что хватит с нее ванны, она хочет в настоящем море окунуться — имеет она право? Папа ответил, что человек всегда имеет право, и поехал за билетом. Постоял в очереди два дня и достал. На среду в 12.50 с Курского вокзала. Довезти нас туда предложили дядя Саша и тетя Нелка. Папа говорит, у них самый старый «москвич» в Москве, на нем еще Юрий Долгорукий ездил, а дядя Саша обижается и отвечает, что тянет он не хуже, чем конь Долгорукого (князя), а лошадиных сил в нем в двадцать пять раз больше.
В день отъезда папа сказал, что ему надо обязательно заехать в издательство — там вдруг обещали гонорар заплатить, и он будет нас ждать прямо на перроне у вагона. Папа ушел, мама села пришивать пуговицы к моим рубашкам, а дядя Саша и тетя Нелка рассказывали ей одновременно — он о своей работе в физической лаборатории, она о своих литературных делах. Она не то, что папа — переводит не с кабардино-балкарского, а прямо с английского.
Я стал смазывать велосипед.
— Лучше помоги укладываться, — сказала мне мама. — Мы ведь не на велосипеде поедем. Где твои серые штаны?
Я искал серые штаны, а мама объясняла нашим гостям, что я растяпа и растеряха и не умею ни на чем сосредоточиться.
— Лучший способ научиться, — сказал дядя Саша, — решать задачки на сообразительность. Даже большие ученые увлекаются этим. Вот, например…
Он взял четыре спички и положил на столе так, что вышла римская цифра «VII».
— Требуется, — сказал он, — переставить только одну спичку, и чтоб получилась единица.
Ни я, ни тетя Нелка не смогли, а мама сразу решила.
— Ну, — сказала тетя Нелка, — Саня еще квадратных корней не проходил, а я их давно забыла.
— А вот такая… — сказал дядя Саша и разложил шесть спичек. — Сделайте из них четыре треугольника.
И опять мама была первая.
— Теперь я задам, — сказала она.
— Пора ехать, — сказал дядя Саша. — На моих двенадцать.
— На моих без четверти, — сказала тетя Нелка.
Я поглядел на наши часы — они стояли.
— Сейчас включим радио, — сказала мама.
Она включила, и мы стали слушать хор Пятницкого. Они долго пели, но время не говорили.
— Надо ехать, — сказала мама. — Мы можем опоздать. Одевайся! — крикнула она мне. — Я сейчас. Только голову вымою. Не ехать же с грязной!..
Мама убежала, дядя Саша придавил коленом наши чемоданы, защелкнул и пошел к машине. По дороге он постучал в дверь ванной.
— Я сейчас! — закричала мама. — Ой, мыло в глаза попало!..
Наконец мы поехали. Машина завелась сразу, я это понял, потому что еще издали увидел дымовую завесу.
— Какой путь ближе? — спросил дядя Саша. — Налево по Маросейке?
— Зачем? — сказала мама. — Кто же так ездит? Прямо до магазина обуви, а потом…
— А теперь? — спросил дядя Саша, когда доехали до магазина.
— Налево, — сказала мама.
— Направо, — сказала тетя Нелка. — Не видите, тут знак: только направо?
Мы поехали направо и выехали опять к магазину обуви.
— Так мы и правда опоздаем, — сказала мама.
— Нет, — сказал дядя Саша. — Времени у нас вагон и маленькая тележка. Можно еще вернуться и всем вымыть головы…
Наконец мы доехали до вокзала и начали вытаскивать чемоданы.
— Засуньте их обратно, — сказал дядя Саша, взглянув на вокзальные часы. — Поезд отошел шесть минут назад…
— Вон папа! — крикнул я. — Иди сюда!
— Где вы были? — спросил он таким голосом, как будто простудился.
— Ехали, — объяснила мама. — Получил гонорар?
— Опять обманули! Что с вами…
— Как любили говорить древние римляне, — быстро произнес дядя Саша, — лучше плохое начало, чем плохой конец.
— Они никогда так не говорили! — крикнул папа. — Где первая остановка нашего поезда?
— Наверное, Серпухов, — сказала мама. — А зачем?..
— Тогда едем!
— Куда? — это дядя Саша спросил.
— Туда! Догоним поезд. Сколько он идет до Серпухова?
— Часа полтора.
— Вперед!
Дядя Саша кивнул и начал проверять воду в радиаторе, бензин в баке — ведь колонок раз-два и обчелся, а во многих бензина нет. Это он бормотал, пока проверяет.
И вот мы несемся по шоссе, на спидометре около ста километров, а когда смотрю назад, ничего не видно, кроме дыма.
— Кажется, нам свистят, — говорит папа. — Милиционер рукой показывает. Записывает что-то.
— Ничего, — говорит дядя Саша. — Он за дымом номера не разберет.
— И марку машины, — говорит мама.
— Подумает, «роллс-ройс», — говорит тетя Нелка.
— Только бы колесо не спустило, — говорит дядя Саша.
— Подъезжаем к Подольску, — говорит папа.
— Так, — говорит дядя Саша, — кажется, начинает барахлить свеча.
— «Уж догорают свечи…» — пропел папа.
— Осторожней, ради бога, — сказала мама.
— Так, — сказал дядя Саша, — теперь, кажется, засорилась подача.
— Переход подачи, — сказал папа. — Я когда-то в волейбол классно играл.
Машина два раза дернулась, стрельнула, но мы продолжали мчаться.
— Львовская, — сказал папа. — А мы неплохо едем.
— Дождь начинается, — сказала мама.
— Включим «дворники», — сказал дядя Саша.
Дворники не включались. Переднее стекло сразу как будто вспотело, и ничего не стало видно.
— Осторожней! — сказала мама.
— Так, — сказал дядя Саша, — вот и «дворники» отказали.
— Надо машину менять, — подала голос тетя Нелка.
— Вот доедем до Серпухова и поменяю, — сказал дядя Саша. — На паровоз.
— Пошли! — закричал я, потому что дворники дернулись и сделали один полукруг, потом другой.
— Пошли, милые, — сказал дядя Саша, и дворники остановились, а стекло снова запотело.
— Осторожней! — теперь это папа сказал.
Машина стреляла, как из пулемета, и мы мчались, как броневик.
— Сьяново, — сказал папа. — Уже близко. Успеваем!
И вдруг машина стрельнула, только не из пулемета, а как из пушки, задрожала и остановилась.
— Все, — сказал дядя Саша. — Приехали.
— Вокзал? — спросила мама.