Не измени себе

в Москве и предложил ему немедленно «убрать» Кондрата. Роман исполнил приказ Юзовского без колебаний. А потом поджег дом, это уже было его инициативой. Отомстил с лих­вой, но и себя связал с Юзовским накрепко.

Обо всем этом рассказал Роман, арестованный во вре­мя известной операции в октябре сорок первого во время чистки Москвы от мародеров, бандитов, диверсантов и шпионов. Только в тюремной камере Пухов наконец понял, какую подлую роль в его жизни сыграл Юзовский. Он же, Юзовский, и навел на него, Романа, немецкую разведку.

О смерти Галактиона Алексеевича Вальцов рассказал Софье после ее возвращения из заграницы, как-то к слову, но о Романе — не смог. Так он и не знал — дошла ли до Софьи эта страшная весть…

—    Юзовский убил Галактиона Алексеевича, — продол­жал рассказ Николай Петрович, — на берегу Москвы-реки. В упор выпустил в бывшего своего единомышленника всю обойму. И труп выбросил в реку.

Иван Федосеевич порывисто поднялся.

—    А как о том стало известно?

— Соратники выдали, — задумавшись, ответил Сазонов.

Он встал, прошелся по кабинету, посмотрел в окно. — Мно­гое открылось… Просто злой рок, этот Юзовский, для Ту­рищевых и их близких. Кондрата Пухова убили по воле Юзовского. Галактиона Алексеевича расстрелял сам лично. Романа, связанного с ним пролитой кровью, сделал шпио­ном и диверсантом… Не поверил бы, если бы не было улик.

Так уж получилось, что все тревожные события Софья переносила более спокойно, чем сам Вальцов. Такая чет­кость мышления, такое осознанное предвидение грядущих событий у внешне слабенькой женщины Ивана Федосе­евича всегда удивляло. И теперь смирил себя тем, что успокоился спокойствием Софьи,— он верил ей, как верил себе. Если будут неприятности в их жизни, они их встре­тят и переживут вместе. Словом, все и навсегда вместе. И Вальцов резко изменил разговор:

—   Была сегодня у Бориса?

—   Да, Иван.

—   Как он? Что?

—   Говорят, что лучше.

—   Не отбил ли он себе внутренности?

Софья улыбнулась и рывком спутала волосы мужа.

—   Эх, ты! «Отбил внутренности…» Разве так может го­ворить человек с высшим образованием?

Иван потешно возмутился:

—   Тоже мне врач! Лет двести русский народ так гово­рил, чем мы с тобой стали лучше?

—   А тем, мой дорогой, что побольше стали знать, поде­тальней.

—   Ахи-охи, одни вздохи… Что же это за детали узнала моя шибко образованная жена?

—   Твоя шибко образованная жена узнала число пере­ломов ребер, узнала о внутренних кровоизлияниях, о пере­ломах обеих ног…

—   Ох, черт! — забыв о своей шутливой браваде, огор­ченно воскликнул Иван Федосеевич. — А как с подозрением на сотрясение мозга?

—   Слава богу, не подтвердилось, беспокоит медиков «отбитие внутренностей», как ты изволишь выражаться.

5

Борис хотя и не так быстро, как ему хотелось, но все– таки поправлялся. Он уже свободно двигал руками и мог сесть в подушках, и теперь бездействие просто тяготило его. Тоска, его одолевавшая, и боязнь за Женю, дохажива­ющую последние дни перед родами, не давала Борису ни сна, ни покоя. Чтобы как-то отвлечься, он попросил Софью Галактионовну принести в палату его нашумевшую диплом­ную работу, ставшую кандидатской диссертацией. Читал ее — и будто изучал чужой труд, с которым когда-то бегло познакомился. Нашел в диссертации уйму недостатков, ло­гических провалов. Не нравилась теперь и скоропись. По­чувствовать знания человека по этой работе, конечно, мож­но, но принять ее за серьезный труд, по его мнению, теперь было никак нельзя.

И в то же время прав оказался Николай Афанасьевич Резников. Из этого скороспелого труда вчерашнего студен­та и в самом деле может получиться весомая книга, если заглянуть в тему поглубже и приложить к ней руки в пол­ную меру сил.

Дроздов начал работать в больнице, благо времени впе­реди у него много. Костоправы спешить не умеют. Вот и надо занять свободное время полезным трудом. Голова-то у него, слава богу, цела и невредима…

Врач, заметивший оживление Дроздова, поинтересовался, чем занимается больной. Борис хотел спрятать сброшю­рованный текст диссертации, по доктор перехватил руку. Прочитал. Удивился:

—   Ваша диссертация?!

— Что-то вроде этого. Вот прочитал — и руки чешутся перелопатить все заново.

Врач полистал работу, задумался.

— А знаете… Я лично буду приветствовать. Такого ро­да отвлечения, на мой взгляд, вам пойдут только на поль­зу. Мало радости размышлять о своих болячках. Если есть охота работать — валяйте.

—   Вот за это спасибо, доктор. Утешили, ей-богу, уте­шили.

Врач критически осмотрел пишущего лежа Бориса, стал рассуждать сам с собой:

—   Так-то оно так, конечно… Только, пожалуй, без глаз останетесь… — Почесал затылок. — Н-да… Придется про­сить плотника. — И к Дроздову: — Зайдет к вам Евсеев, наш плотник. Он у нас на все руки мастер. Соорудит вам нечто вроде полочки-пюпитра — и строчите себе на здоровье. Хорошо, что хоть правую руку сохранили.

—  Когда летел через ограду, я ее, милушку, вверх тянул. Знал, что пригодится.

Доктор усмехнулся, оценив юмор, добавил:

Слава богу, что вы голову успели в сторону отки­нуть.

Плотник проявил себя изобретательным человеком. По­ка Софья Галактионовна подбирала в библиотеках книги по составленному Борисом списку, он соорудил отличную подставку, на которой можно было и писать, и держать рас­крытой книгу. Подставка легко укреплялась и еще легче убиралась под кровать.

Работа над книгой с первого же дня пошла в хорошем ритме, Борис с энтузиазмом принялся за дело. Но он даже не подозревал, с какой надеждой за всеми его приготовлениями наблюдали его лечащие врачи — хирург Иванюков и невропатолог Чиков. Оба они выдержали нелегкую борь­бу со своими же коллегами. В трехдневном споре они убе­дили главного врача дать возможность Дроздову трудить­ся в допустимых пределах, что, несомненно, поможет ско­рейшему его выздоровлению.

И больной не подвел доктора, не имевшего ни ученых степеней, ни громкого имени, но за тридцать лет работы накопившего огромный опыт. Дроздов в первый же день так увлекся работой, что забыл не только о боли, но и обо всем. Очнулся он от того, что к его плечу ласково прикоснулась нянечка.

—  Обедать, милок. Обедать пора.

Дроздов поднял взгляд на пожилую женщину с круг­лым добрым лицом и не сразу понял, что она от него хочет.

—  Я говорю… может, пообедаешь? А, сынок? А то сов­сем отощаешь.

Борис почти ничего не ел, даже вид еды вызывал у него тошноту. Но понимая, что надо поддерживать силы, все-таки ел. А тут при взгляде на куриную лапшу у него слюнки потекли. Из супа аппетитно торчала куриная ножка.

—  С удовольствием поем, Полина Семеновна.

Няня ушам своим не поверила — так удивили ее слова и оживление самого трудного в их отделении больного.