Не измени себе

—  Боевой малый, лиха, поди, хватил?

—  Да уж чего-чего, а этого всегда пожалуйста.— Бо­рис вздохнул.

—  Теперь, поди, море по колено?

—  Ну… Я бы так не сказал. Просто… Больше уверен­ности. У меня хорошая специальность. Слесарь. Работы никакой не боюсь. В своей стране все-таки…

Мужчина широко улыбнулся.

—  Только смелые города берут… Вроде так говорится?

—  И духом сильные,— расхрабрившись, уточнил Бо­рис.

Собеседник одобрительно и как-то очень мягко улыб­нулся, слегка сжал плечо Бориса и сказал в тон ему:

—  Главное, браток, ты нутром наш. Не за длинным рублем явился в столицу. А таких здесь тоже немало. Пой­дем, слесарь, поспрошаем вместе.

Они пошли. Спросили в одном окне, в другом. Борису дали какой-то листок, чтоб он заполнил его. Под добро­душное гудение неожиданного своего спутника он запол­нил все графы, а когда дошла очередь до домашнего ад­реса, растерялся…

—  Что теленком смотришь? Адреса нет?

Борис лишь плечами пожал.

—  Н-да, задача! Как же я-то, старый дурак, сразу не сообразил…— Мужчина потер подбородок, потом реши­тельно сказал: — Ладно. Пиши мой, и пойдем отсюда.

—  А куда?

—  Молчи себе. Куда поведу, туда и пойдешь. Тебе не из чего выбирать.

Ночевал Дроздов у нового своего знакомого, жившего в Люблине. Звали его Петром Ильичом. Позже Дроздов подыскал себе комнату, прописался. Теперь он уж точно не сомневался, что и для него найдется место на каком-нибудь московском заводе. Биржа труда пока что не могла устроить всех по специальностям, особенно в машино­строении. Много рабочей силы взяли Днепрогэс, трактор­ный на Волге, Краматорский и Горловский заводы, Горь­кий, Ростов-на-Дону, строительство на горе Магнитной, Донбасс, Кузбасс. Но свободные руки все еще остава­лись — тяжелая индустрия только набирала силы.

С квартирой Борис устроился, а с работой не везло. И тут еще досадный случай.

В первых числах июля началась жара. Борис целый день пробегал по отделам найма, и под вечер нет сил как захотелось искупаться в Москве-реке; нашел укромное место, разделся, с наслаждением нырнул и прошелся са­женками, а потом долго фыркал и постанывал от удоволь­ствия. Когда раздевался, был один, а вышел — целая ва­тага ребят расположилась рядом.

Он хотел уж взять одежду и уйти подальше от шумной, подвыпившей компании, но его кто-то хлопнул по плечу. Борис обернулся.

Рядом стоял, обиженно насупившись, белобрысый, ху­дощавый парень. Незнакомец что-то сказал, но Борис не понял и переспросил. В последние два дня у него сильно заложило уши, и он плохо слышал. Парень, еле сдержи­ваясь, прошипел что-то сквозь зубы, его дружки что-то крикнули, но он лишь отмахнулся и, развернувшись, уда­рил Бориса. Правда, Борис отшатнулся, чем ослабил удар, но потерял равновесие и свалился в воду.

Гнев и боль заставили его пулей выскочить из воды.

—  Ты за что меня ударил? — набросился он на обид­чика.

—  Он еще спрашивает! — заорал тот и занес кулак для нового удара.

Борис успел перехватить руку, выкрутил ее, заставив парня закричать дурным голосом. Потом отпустил и снова спросил:

—  За что все-таки ты меня ударил?

Их окружили, однако бить Дроздова, кажется, не соби­рались.

—  Я спрашиваю, за что ударил? Чем я не угодил?

—  Не кривляйся. И говори, когда спрашивают,— отве­тил парень уже спокойнее и с опаской покосился на кула­ки Бориса.— Приглашают его как человека, раз, другой, а он, видишь ли, не отвечает, переспрашивает… Ну и влепил для порядку…

—  После болезни я плохо слышу, а ты кулаки рас­пускать.

—  Ладно, парень. Можешь и ты его стукнуть,— вмешал­ся товарищ драчуна.— Произошла ошибка. За пижона тебя приняли, только и всего.

—  Что же я, на буржуя похож, что ли? — с обидой спросил Борис.

Компания рассмеялась миролюбиво.

—  Да не очень. Мы, браток, выходной заработали се­годня, вот и решили отметить.

—  Вам хорошо, у вас выходные. Тут вот работу не най­дешь. А с таким привеском неделю в отделе найма не по­являйся,— сказал Борис, потирая синяк.

—  Что ты говоришь?..— сочувственно покрутил головой тот, кто первый пошел на примирение.— И давно ищешь?

—  Порядком.

В разговор вмешалась девушка:

—  А сами не из Москвы?

—  С Камы приехал…

Борис поднял одежду, собираясь уйти.

—  Нет, браток, такое не пойдет. Своего обидели. К нам давай, за компанию, глядишь, и работать вместе при­дется.

—  А ну вас, второй глаз подобьете.

Веселый гвалт заставил рассмеяться и Бориса. В него вцепились сразу несколько человек, подтащили к разло­женным припасам, усадили, налили в стакан.

—  Я пить не умею. И нельзя мне.

—  Ну, за знакомство, дело святое.

Пришлось сделать глоток, другой. Глаз у Бориса ныл, хоть он и приложил к нему пятак по совету обидчика, ко­торого называли Сергеем. Особенно хлопотала девушка, Люба. Она все норовила поухаживать за пострадавшим, придумала холодные примочки, но Борис сконфуженно от­странился…

На второй день глаз у Дроздова заплыл, и теперь в от­делах найма с ним даже разговаривать не хотели. Не при­шла и Люба к остановке трамвая, как договорились: она вызвалась узнать о месте для Бориса на их заводе.

Вот тут и вспомнил Дроздов о телефоне Клавдии Ива­новны Осетровой. Некоторое время он вертел в руках бу­мажку, раздумывая: звонить или нет? И все-таки решился: уж очень участливыми были глаза у Клавдии Ивановны. Сама же и телефон дала. Вдруг что-то выгорит?

Смущаясь, он попросил прохожего помочь ему позвонить по автомату (Борис не знал, как это делается). Тот охотно исполнил его просьбу.

—   А, пропащий! — сразу вспомнила его Клавдия Ива­новна.— Кстати, как хоть зовут-то вас?

—   Дроздов. Борис Андреевич Дроздов,— смущенно представился он.

—   До Андреевича вам пока что далековато. С работой, конечно, не устроились, как я понимаю?

—   Все бегаю…

—   Так я и знала. Трудно сейчас… Вы оба без работы?

—   Нет, я один. Приятелю моему дядя место нашел.

—   И живете сейчас один?

—   Да, снял комнату.

—   Понятно… Ну, да ладно, не вешайте носа. Вот что сделайте. Отправляйтесь на станкостроительный. Там на­род дружный, молодежь любят. Разыщите Разумнова. Он кадрами ведает. У вас есть какая-нибудь специальность?

—   Я слесарь. Год работал на Урале.

—   Отлично. Сейчас же ступайте. Я уже неделю назад разговаривала с Разумновым… Он любит возиться с моло­дежью. Если возьмет, будете довольны.

—   А как его зовут?

—   Константин Арефьевич.

– А кто вы, если спросит?

Осетрова рассмеялась.

—   Не волнуйтесь, не спросит. Я — комсомольский ра­ботник. И мне бы очень хотелось, Борис, чтобы вы не ду­мали, будто все у нас в Москве такие же, как родственни­ки вашего приятеля. Поняли? Есть и другие москвичи. На них Москва держится.