Голубые горы

Владимир САНГИ

ГОЛУБЫЕ ГОРЫ

Далёкие они, горы… Высокие они, горы. Высокие и голубые. Голубые-преголубые. Ветрами и легендами овеяны они.

В молодости мечтал Курлан побывать в тех горах, пройти по их склонам, подняться на вершины… Говорят, вон там, на той двугорбой вершине, что возвышается сразу же за седлообразным перевалом, — глубокая расщелина. Из неё вырывается ветер. Вырывается морозной волной и, радуясь обретенной свободе, носится по земле, обжигая зверей и людей, угнетая растительность.

Курлан подростком потаённо вынашивал дерзкую мечту: вскарабкаться по крутому склону и скалой заткнуть горло этой зловещей расщелине.

А вон справа от перевала — плоская гора. Говорят, она потому и плоская, что на самой вершине — большое мирное озеро. Озеро то полно всякой рыбы. Жирные там рыбы, нежные. Каждая порода рыбы раз в год спускается в реки несметными стаями, чтобы нивху было сытно, чтобы нивх заготовил про запас юколы себе и собакам. Заготовил побольше: зима длинная, вьюжная.

Берега этого озера окаймлены узором из пены. Вы видели нивхских женщин в национальной одежде — х'ухте? Так вот: самый красивый орнамент на полах х'ухта снят с той каймы. Узоры орнамента плавные, волнообразные.

Курлан в юности долго вынашивал мечту побывать в тех горах. Ступив на охотничью тропу, он иногда порывался пойти вслед мечте. Но дела и заботы захватывали его, и мечте не оставалось места.

Курлан — отличный охотник. О нём ходит множество легенд. И любил он такую охоту, которая требовала от человека сноровки, большой воли. Он не любил охотников ни по боровой, ни по водоплавающей птице.

Как-то весной жители всего поселка были свидетелями одного любопытного разговора. По главной улице возвращался из лесу молодой рыбак Хакун. Через его плечо тяжело свисали три гуся. Охотник шёл бодро, шёл так, будто не исходил за день десятки километров. И когда проходил мимо Курлана, его остановил резкий окрик хозяина:

— Как тебе, здоровенный хор [1], не стыдно уничтожать невинную птицу? Что, по-твоему, она для того и облетела полсвета, чтобы попасть в твой ненасытный желудок?! Если каждый болван убьёт по три гуся, то их скоро вовсе не останется на земле. Тоже сыскался охотник! Храбрец! Нашёл кого расстреливать. Тебе бы ломать хребты медведям. Их в лесу не меньше, чем собак в нашем селении. Иди, бей их!

Парень сник. Он поспешно завернул в переулок и исчез в воротах дома.

Курлану нынче весной стукнуло шестьдесят пять. Несмотря на такой возраст, он был ещё крепок. Его высокую, редкую для нивхов фигуру не брал возраст. Он был прямой, как тяжёлая лиственница. Голову держал с лёгким наклоном к левому плечу. Верхняя губа стянута шрамом, отчего казалось — с его лица не сходит кривая усмешка.

В прошлое лето он убил сорок восьмого медведя.

По селению ходили разговоры, что на этом он бросил опасное занятие. В подтверждение слухов медвежатник всю осень не выходил на охоту.

Лето нынешнего года началось с того, что высокоудойная корова колхозного бухгалтера, приехавшего с Украины два года назад, не вернулась в посёлок. На другой день её нашли в полукилометре от крайнего дома. Тех, кто видел останки коровы, охватил панический страх. Гонимые ужасом, они прибежали в посёлок и наперебой стали рассказывать об увиденном. И весь посёлок направился в лес смотреть следы ночного разбоя.

Только Курлан оставался невозмутимым. Когда все всполошились, он вышел на улицу, протянул между шестами сеть и стал чинить её.

В полдень мимо него проходил Заркун, бригадир рыбаков.

— Аткычх уже готовится к кетовой путине? — как бы между прочим спросил бригадир.

— Ты что, ослеп? Видишь, горбушечья сеть, — даже взглядом не удостоив высокопочтенного человека, бросил старый охотник.

Заркун сел на чурку. Вынул портсигар и протянул старику. Тот молча взял папироску. Прикурил. Глубоко, с заметным наслаждением затянулся.

— Знаешь, медведь-то большущий. У меня сапоги сорок третьего размера и то меньше его следа, — будто случайную малоинтересную вещь сообщил бригадир.

— Ну и что же, мало ли в лесу крупных медведей, — в тон ему ответил охотник.

— А ты знаешь, старики утверждают, что он хромает на левую переднюю лапу.

И тут безразличие исчезло с лица Курлана.

— Что ты говоришь? А след-то большой?

— Я же говорил, больше моих сапог.

Папироска задергалась в крючковатых пальцах Курлана. Дым, извиваясь, потянулся к небу.

— Вот что, у тебя есть время? — быстро, будто вспугнутый чем-то, проговорил Курлан.

— А что?

— Сходим туда. Я хочу посмотреть на его следы.

Они вышли за посёлок. Прошли невысокие песчаные бугры и вошли в лес. Старому охотнику не нужно было показывать следов борьбы. Не обратив на них внимания, он направился дальше.

— Ты куда?

— Надо найти следы спокойного хода. А здесь ничего не разберёшь — следы затоптаны.

Нашли следы, уводящие в глубь леса.

Пристально вглядываясь в них, Курлан ушёл вперёд. Его загипнотизировали следы разбойника. Он опустился на четвереньки, застыл и стал внимательно рассматривать отпечатки на влажном песке.

— Да, это он! Сколько лет его не было в наших краях. А на старости лет решил вновь встретиться с Курланом.

…Это случилось восемь лет назад.

Возвращаясь домой с морского берега, Курлан увидел огромные свежие следы.

В посёлке охотник узнал, что медведь напал на стадо оленей, которое, спасаясь от гнуса, вышло на берег залива. Он задрал крупного самца, но не успел полакомиться — спугнули.

Курлану показали место, где лежал труп оленя. Отчаянию его не было предела, когда он узнал в нём своего единственного самца, на котором ездил зимой соболевать. Тогда он мысленно сказал себе: «Ах ты, бандит, вор, грабитель!» А вслух проговорил: «Как же ты не мог среди огромного стада поймать другого оленя? У меня он единственный ездовик, мой кормилец. За что же ты так меня обидел?» И подумал со злой решительностью: погоди же, мы ещё встретимся.

Медведь должен был вернуться к добыче.

И Курлан засветло пришёл на засаду. Место было ровное, вокруг — ни дерева. Ближайший кустарник находился шагах в восьмидесяти. Далековато для ночной засидки. Тогда охотник приволок короткое, но толстое бревно. Оно было и укрытием и подставкой для стрельбы, Курлан залёг за бревном.

Скоро солнце спустилось за горы, окрасив небосклон пылающим огнём, который быстро угасал. Темнело. Запоздалые кулики торопились к местам ночлега и, вразнобой вереща, пролетали табунками над головой охотника.

В прибрежных кустах замолкли неутомимые певуньи-пташки. Вскоре стали расплываться бугры. Заря поблекла и потухла. Кривой кровавой саблей месяц повис над сопкой, подкарауливая кого-то.

Наступила ночь.

Потянулись бесконечные минуты. Курлан до боли в глазах всматривался в темноту. Иногда ему казалось: что-то тёмное движется к нему. Но стоило напрячь внимание, и пятно исчезало.

Было тихо. Только лёгкий плеск приливной воды да далёкий лай чьей-то собаки нарушали ночную тишину.

Огромная тень оторвалась от бугра и стала быстро приближаться.

Ветер дул от зверя, и он шёл, не чувствуя постороннего запаха. Шёл крупно, уверенно. В нескольких шагах от оленя он на мгновение остановился и стал обходить стороной. Медведь заметил посторонний предмет. Что это могло быть?

«Ага! Не выдержал! — злорадствовал старик. — Боишься! Обходи, обходи!»

Но медведь не закончил дугу. Шумно втягивая воздух, он напрямик пошёл на охотника.

«Какой уверенный! Обнюхивает меня, как будто я пень или сгнившее дерево».

Оскорблённый Курлан направил ружьё в середину квадратной головы. Но голова у зверя подвижная. Трудно в неё попасть, особенно в темноте. «Я тебе покажу, как лезть ко мне напрямик!» Курлан нажал на спусковой крючок. Гром выстрела и рёв раздались одновременно.

1

Хор — олень, бык-производитель.