Страница 3 из 7
– Это Анна. Она сирота. В прачечную, где она работает, я сдавал бельё. Вначале Анна поглядывала на меня издали, а однажды позвала к себе.
– Из жалости?
– Я не спрашивал – пошёл с Анной, и всё тут… Разумеется, пошёл при условии, что буду выплачивать квартплату. Ровно в полночь я звонил с бензозаправочной станции. «Что нового?» – спрашивал я; в ответ Анна говорила: «Обожаю по-прежнему!»
– А ты её? – губки следователя искривила едва заметная усмешка. – Девушка тебя обожала, а ты её?
– Не знаю…У Анны я пожил два месяца, пожил бы ещё, если бы ваши люди не изъяли меня из Анниной постели; ваши люди, как я понял, посчитали, что тюремная камера мне более подходит…
– Разве не так? – ласково спросил следователь.
– Никак не иначе… – так же ласково ответил Виктор.
Следователь помолчал.
– Говоришь, два месяца? – спросил он потом.
– Неполных… Иногда я отлучался…
– К своему дяде в Кфар-Даром?
– Верно!
– К полковнику?
– Вы знаете полковника?
– Здесь, мой хороший, вопросы задаю я!
– Ну да, здесь – вы!
Вытянув шею, следователь понюхал воздух.
– Страна нравится? – спросил он.
– Иногда очень, иногда не очень!
– А как обычно?
– Обычно – средне…
Следователь понюхал воздух ещё.
– Что ж тебе, голубок, не достаёт, чтобы страна нравилась «очень»?
– Позвольте, я подумаю.
– Если недолго…
Виктор подумал недолго.
– Не достаёт падающего на знойную землю снега, – сказал он. – Что же до остального, то тут всего даже с излишком…
Следователь задумчиво улыбнулся.
– А в свою Литву вернуться хочешь?
– Иногда хочу, только она не моя… И потом…
– Что, моя прелесть, что «потом»?
– Всё, что было моим там, я захватил с собой сюда: память о моих улицах, моей школе, моих друзьях, моих далёких предках, которые в той земле…«Иерушалаим ин Лите»…
– Ну да, ну да… А я – коренной иерусалимец!
Виктор виновато опустил голову.
– Солнышко, не смущайся, – сказал следователь. – И в Литве встречались достойные люди. Например, музыку Чюрлёниса знает весь мир… Её, я думаю, и сегодня исполняют в его родном Домском соборе…
– Исполняют. Только Домский собор в Риге, а Чюрлёнис жил в Каунасе.
– Не путай меня! – следователь посмотрел на Виктора остановившимся взглядом. – Тот Чюрлёнис, который жил в Каунасе, тот был художником, а не музыкантом. Между прочим, поговаривали, что он был странной, даже мифической личностью, и в его доме было полно чертей. Представляешь, чертей!..
– Это точно! Я сам видел… Помню их…
– Чертей? – осторожно спросил следователь.
«И тебя не забуду», – подумал Виктор.
– Их самых!
– А раввина Иосефа?
– Что раввина Иосефа?
– С ним встречался, общался?
– Бывало, что беседовали…
– О чём, голубчик? – проговорил следователь, придав своим словам подчёркнутую мягкость.
Виктор отвёл глаза, про себя проговорил: «О козьем молоке!»
– Со мной поделиться не хочешь?
«Как же, очень хочу!» – продолжил разговор с собою Виктор, а вслух спросил:
– Зачем вам?
Следователь вдруг поднялся, прошёлся по комнате и, зайдя к Виктору за спину, весело заметил:
– А как же я обнаружу чёрный ящик?.. Как, так сказать, Cui bono, выявлю?..
– Понял! – сказал Виктор. – Принимаете меня за потерпевший аварию самолёт…
«Вроде того!» – вернувшись на место, подумал следователь.
– Так о чём вы беседовали с раввинов Иосефом? – спросил ротик.
Виктор сообщил:
– Раввин сказал, что я, как и многие другие «оранжевые» парни, ему крепко симпатичен, но при этом он сокрушался по причине того, что я слишком долго петляю в поисках выхода на дорогу Достойного. «Как ты можешь, проходя мимо храма в Кфар-Даром, не замечать его?» – спрашивал он.
– Очень любопытно! А что отвечал ты?
– Я обещал обдумать упомянутый раввином маршрут непременно.
Спина следователя вдруг выразительно выпрямилась, а взгляд, нацеленный на поиск «чёрного ящика», стал ещё острее и нетерпеливее.
«Ну, вот, – решил Виктор, – теперь он примется выяснять, не страдаю ли я плохим пищеварением, хроническим насморком, воспалением дёсен, плоскостопием, эпилепсией, запором, приступами меланхолии, молюсь ли я перед сном и чищу ли после еды зубы?»
Но следователь спросил совсем про другое:
– А не сложилось ли у тебя, голубь, впечатление, что раввин Иосеф прибирает людей Кфар-Даром себе к рукам?
Виктор округлил глаза.
– Мне показалось, что раввин Иосеф вполне удовлетворён тем, что у него есть его Бог…
– Ну да, ну да, – пряча глаза, пробормотал следователь, но… – А ты не мог бы попытаться заставить себя размышлять более глубоко?..
– Более глубоко – это как? – спросил Виктор.
– Более глубоко – это когда напрягают мозги, – пояснил следователь. – Напрягать мозги порой приходится… И тебе придётся!..
«Фигу тебе!» – подумал Виктор и вслух сказал:
– Буду стараться!
Следователь одобрительно причмокнул губками.
– Умница! – сказал он ласково и добавил: «Твое преступное поведение возле ворот Кфар-Даром я попытаюсь переквалифицировать, то есть, высказать мнение, что избранное тобою действо было не столько преступным, сколько, скажем, некоей необдуманной шалостью…»
– Вы попытаетесь? – вскинулся Виктор. – Правда?
– Истинная! – улыбнулся следователь. – А что тебя смущает?
Задумчиво разглядывая широкие густые брови следователя, Виктор поделился своими познаниями из философии:
– Некий древний китаец заметил, что «истинная правда» на самом деле похожа на её отсутствие!»
– Китаец? – спохватился следователь.
– Китаец!
– Заметил?
– Да, а что?
– Вряд ли китаец мог…Заметить что-либо глазками-щёлочками?
– Ясно!
– Что?
– Ясно, что вы-то нисколько не китаец!
– Вот именно! Я-то заметить могу…
«Можно-нельзя» – с детства знакомые слова. Учиться на отлично – можно, но поступить на журналистику в МГУ – нельзя… Управиться с чьим-то капризом – можно; со своим – нельзя… Появиться на свет без родителей – нельзя: жить на свете без родителей – можно… Кому-то проезжать на красный свет – нельзя; а кому-то можно… Тосковать по погибшим родителям – можно, а погибшим родителям по тебе – нельзя… Призывать людей селиться в песках Газы – можно, а потом, оказывается – нельзя…»
– Моя версия, – продолжил следователь, – может выглядеть примерно такой: «В ту минуту, когда солдаты армии обороны Израиля пришли передать решение правительства об эвакуации поселенцев с территории Гуш-Катиф, тебя обнаружили лежащим вдоль ворот Кфар-Даром. Ты лежал на голой земле и, не позволяя солдатам пройти, наигрывал на губной гармошке какую-то печальную вещицу этого…
– Шопена! – подсказал Виктор.
– Ну, да! – с натугой проговорил следователь и поджал губки.
Наступила тишина.
«Уснул», – подумал о следователе Виктор и прошептал:
– Отрывок из второй сонаты си-бемоль минор.
Следователь приподнял бровь.
– Так называемый «Похоронный марш» – уточнил Виктор и, чтобы вывести следователя из состояния задумчивости, немного покашлял.
– Зачем ты это… – вдруг подняв голову, спросил следователь. – Зачем «похоронный»?
Виктор пояснил:
– В знак выражения скорби и печали.
– Скорбь и печаль?
– Похороны вызывают скорбь…
– Похороны? – обомлел следователь. – Какие похороны?
– Разве солдат послали не для захоронения Кфар-Даром?
Бровь следователя опала, а ротик сказал:
– Ошибочно, голубчик, анализируешь…Ошибочно…
Изобразив на лице испуг, Виктор упавшим голосом спросил:
– Такое излечимо?
– Не лечатся лишь болезни… – послышался ответ.
Виктор облегчённо вздохнул, а следователь недовольно засопев, предложил:
– Для тебя же, хороший мой, будет лучше, если прислушаешься к тому, что говорю тебе я. Ты вот подумай!..
Виктор подумал и пообещал поступить как лучше.