Риэго

А тем временем вооруженные мадридцы с боем прошли за дворцовую ограду, пробились в самый дворец и уже поднимались, стреляя, по парадной лестнице. Еще минута — и король пал бы от руки возмущенного народа.

И тут случилось нечто, трудно понятное для нас, но весьма типичное для буржуазных революционеров начала прошлого века. Узнав об угрожавшей Фердинанду расправе, Риэго, сражавшийся на Каса дель Кампо, галопом помчался во дворец во главе конного отряда. Он поспел как раз вовремя, чтобы установить в дворцовых покоях тройную цепь своих людей и таким образом задержать нападающих.

— Граждане Мадрида, я не позволю посягнуть на жизнь короля!

Против воли Риэго мадридцы не пойдут…

Рафаэль с обнаженной шпагой устремляется в анфиладу пышных зал. В одной из них, куда он вбежал наугад, разыгрывается сцена, совсем уж лишенная царственного величия. Завидев страшного революционера, королева и дон Карлос с пронзительными воплями бросаются к портьерам, ища за ними спасения. А его величество, всхлипывая, старается заползти под низкое кресло.

— Государь, — кричит Риэго, отвернувшись от жалкого зрелища, — ваша жизнь вне опасности! — И бежит дальше.

Внутри' дворцовой ограды еще бьются за короля кучки гвардейцев. На одном из балконов показывается Фердинанд. Он мечется, размахивает руками:

— Так их, так их! Бейте проклятых гвардейцев!.. Всех до одного!

Де ла Роса был уличен в попытке сговора с контрреволюционными мятежниками. Фердинанду пришлось уволить его в отставку и поручить формирование нового кабинета Лопес-Баньосу, одному из вождей восстания на острове Леон. Баньос взял себе портфель военного министра и привлек в правительство своих ближайших политических друзей. Первым министром нового кабинета стал Эваристо Сан-Мигель, один из вождей восторженных.

Внутренний смысл этого события заключался в том, что радикальное крыло либералов, совершившее революцию 1820 года, получило, наконец, в свои руки кормило правления.

Первой заботой нового кабинета стало назначение своих единомышленников на важнейшие государственные посты. Это создало напряженные отношения между восторженными и комунеросами, также принимавшими активное участие в подавлении бунта гвардейцев. Особенно остро столкнулись интересы этих двух политических групп при распределении командных должностей в армии. Среди комунеросов было много видных военных.

Однако министры нового кабинета не захотели отдать в руки комунеросов ни одной дивизии.

Завладев государственным управлением, левые либералы освободились, наконец, от пут, наложенных на революционную энергию народа тремя министерствами, следовавшими одно за другим, — министерствами Аргуэльеса, Фелиу, де ла Роса, состоявшими из представителей умеренно-либерального дворянства. Однако после отстранения от власти умеренных в левом крыле буржуазных революционеров не стало единства. Комунеросы-демократы, тесно связанные с городскими низами, требовали от Сан-Мигеля и его министров решительных действий, настаивали на необходимости наказать врагов народа, очистить органы гражданской власти и армию от явных и скрытых противников конституционного строя.

Но в этом жизненно важном для революции деле восторженные проявили себя как малодушные, мягкотелые либералы. Они упорно отвергали применение крутых мер, настойчиво повторяли, что убеждение — лучшее средство привлечь к себе сторонников даже из вражеского лагеря. «Надо, — твердили восторженные, — убеждать колеблющихся и противников в правоте конституционного дела».

Отсюда возник и затем все ширился конфликт в лагере левых либералов, пришедших к управлению страной летом 1821 года. Отбросив от власти умеренных, восторженные и комунеросы сразу же после этого вступили в острую политическую борьбу между собой. Этим не преминул воспользоваться лагерь контрреволюции..

Сила была, разумеется, на стороне «Правительства семи патриотов», как называли кабинет Сан-Мигеля. Но комунеросы все же добились того, что им поручили следствие по делу о мятеже 7 июля. Они арестовали вожаков раболепных и некоторых министров смещенного кабинета, а заодно и генералов Морильо, Сан-Мартина. Судьи начали строгое следствие и намеревались, в случае доказанности обвинения в измене, казнить виновных.

Восторженные вскоре увидели, как неосмотрительно поступили они, насколько опасно было для их политических интересов отдать в руки соперников такой мощный рычаг репрессий, как суд. Судьи-комунеросы уже собирались расследовать действия самого Сан-Мигеля во время подавления мятежа. Недолго думая, правительство отстранило комунеросов от следствия, выпустило на свободу всех арестованных и ограничилось обвинением против офицеров гвардии.

В эти критические дни все усилия восторженных и комунеросов — этих единственных последовательных защитников революции — растрачивались во внутренней борьбе. Речи комунероса Ромеро Альпуэнте в клубе памяти Ландабуру волновали Сан-Мигеля и его коллег, пожалуй, больше, чем начатое правительством Франции сосредоточение войск на пиренейской границе.

Своеобразно сложились отношения нового правительства с председателем кортесов Риэго. В народе и в клубах ежедневно повторяли, что «Риэго спас в июле революцию, которую сам он и сделал». Так оценивали испанцы заслуги Риэго. И это лишь усиливало зависть, терзавшую многих из старых его боевых товарищей. После июльской победы и прихода к власти Сан-Мигеля стало явно чувствоваться желание отстранить Риэго от важнейших государственных дел.

VII

ИНТЕРВЕНЦИЯ

В конце 1822 года в итальянском городе Вероне собрался конгресс Священного союза. Созванный по инициативе императора Александра I и князя Меттерниха, конгресс имел целью организовать вооруженную интервенцию для восстановления абсолютизма в Испании. В соответствии с принципами, провозглашенными на конгрессе в Лайбахе и уже примененными для подавления революционных движений в Неаполе и в Пьемонте, собравшиеся в Вероне государи подписали 22 ноября 1822 года секретное соглашение: «Высокие договаривающиеся стороны» поручали Франции вторгнуться своими вооруженными силами в Испанию и восстановить политический порядок, существовавший там до 9 марта 1820 года.

Глава французского кабинета граф Виллель, опасавшийся внутренних волнений, восстания французских карбонариев и либералов, долго сопротивлялся тому, чтобы подавление испанской революции вооруженной силой было возложено на Францию: Но интервенты не располагали достаточно сильным флотом, и вторжение в Испанию возможно было только со стороны Франции. Государи Священного союза оказали давление на Людовика XVIII и в конце концов заставили его подчиниться их решению.

Вскоре после закрытия Веронского конгресса французский король назначил министром иностранных дел поэта Шатобриана, ярого реакционера, глашатая военного похода на испанскую революцию. Этот последыш феодальной Франции оказался довольно ловким дипломатом. Втягивая свою страну в преступную войну с Испанией, он не только обманывал французский народ баснями о зверствах испанских революционеров, но и пытался провести участников Священного союза, преследуя втайне враждебные им цели.

В своих мемуарах Шатобриан пишет, что Франция, соглашаясь предпринять военный поход в Испанию, получала возможность усилить свою армию. А это открывало перспективу пересмотра французских границ, установленных в 1815 году Венским договором. «Грохот пушек на Бидассоа должен был отозваться на Рейне, сделать возможным освобождение Рейнской области из-под владычества Пруссии и вернуть ее под власть Франции». «Но мы не могли, — писал поэт-дипломат, — выбалтывать наши секреты с трибуны».

9 января 1823 года. У ворот здания кортесов теснится огромная толпа. Сегодня министры огласят перед депутатами ноты иностранных держав и ответ на них правительства Испании. Мадридцы еще до рассвета пришли сюда, оскорбленные вызывающим поведением Священного союза и полные сознания великой опасности, надвигающейся на страну.