Страница 62 из 63
Советские командиры, штабы и разведчики, наученные горьким опытом прошлого года, когда взятую немцами паузу в начале кампании расценили как отказ от проведения окружения и расслабили боеготовность войск, теперь продолжали неотступно следить за поведением войск противника и пытались разгадать истинный смысл возникшей в боевых действиях паузы. В конце концов Ватутин остановился на таком суждении: Манштейн и Гот за дни операции убедились, что взятый ими темп наступления похож на бег стайера, задумавшего завоевать победу спринтерским бегом в начале забега, но вот на середине дистанции у него перехватило дыхание, и он сбавил темп, чтобы перевести дух. Поэтому надо ждать хорошо подготовленный рывок, чтобы завершить прорыв и затем устремиться к Курску.
Ватутин, верно разгадав намерения двух немецких генералов, нашел их авантюрными, как это уже случалось с ними и их сослуживцами не раз за два года войны. Ведь прорыв обороны Рокоссовского, по сути, уже провалился, а одной клешней, надо понимать, ничего существенного не достигнешь, к тому же в тылу, за обороной Воронежского фронта стоят войска Степного фронта. Это шесть армий, из них одна танковая, и несколько отдельных танковых и кавалерийских корпусов.
Но в каждом крупном замысле или плане множество деталей, раскрыть которые не по уму и выдающимся военачальникам, а они нередко оказывают существенное влияние на ход операции. Подсчитывая потери в немецких танковых корпусах, штаб фронта пришел к выводу, что оставшихся у н их сил и средств хватит на день, максимум на два. «Тигры» и «слоны» на исходе, а «четверок» останется на пару танковых дивизии. Такими силами пробиться к Курску? Авантюра. Ею надо воспользоваться и нанести контрудар теми силами, которые Ставка вводит в полосу фронта. Перспектива большого успеха даже подтолкнула командующего фронтом сформулировать замысел, осуществление которого могло привести к разгрому обоих танковых корпусов врага с выходом войск фронта на рубеж, с которого началась оборонительная операция. Лучше фронтовой удар приурочить ко дню перехода в контрнаступление Брянского, Западного и Центрального фронтов.
Активизация 48-го танкового корпуса, усилившаяся угроза окружения 6-го танкового корпуса, отход 23-го гвардейского стрелкового корпуса на новые позиции заставили Ватутина насторожиться, и он сформулировал свое решение только для проведения частного контрудара. Хотел было согласовать решение с Василевским, но тот находился в войсках Степного фронта, откуда к фронту уже выдвигалась 5-я танковая и 5-я общевойсковая армии. И комфронтом решился позвонить Верховному.
Сталин не заставил долго ждать. В ответ на приветствие недовольно сказал:
— Я уже дважды звонил вам, но мне отвечали, что командующий фронтом выехал к передовым, чтобы определить состояние войск на Обоянском направлении.
— Был такой грех, товарищ Сталин.
— У вас же при штабе каждой армии есть представители Генерального штаба. Они хорошо осведомлены о положении в полосах армий. Антонову докладывают объективно о положении на фронте. Пользуйтесь и их информацией.
— Непременно, товарищ Сталин. Разрешите доложить обстановку и замысел действий на Обоянском направлении в ближайшие два дня? — Получив разрешение, доложил с расчетом на одобрение.
— С точки зрения штабной службы все вами доложено добротно. Но меня настораживает ваше намерение к частному контрудару привлечь четыре танковых корпуса и четыре стрелковых дивизии. Все эти соединения из разных объединений. Сумеете ли вы собрать их в одном месте и в нужное время?
— Командование контрударными силами возложу на генерала Штевнева — моего заместителя по бронетанковым силам.
— А, это тот генерал, что не мог собрать силы для контрудара, чтобы перешибить коридор-кишку, пробитый немцами к северной окраине Сталинграда?
— Да. Тогда он был замом у Еременко.
— Что, за год он поумнел и обрел расторопность?
— Неплохо показал себя весной, при отражении немецкого контрнаступления на Харьков.
— Не слишком ли вы добры к генералам, которые не справились с острыми задачами? А я предвижу, что в коридоре между Псёлом и железной дорогой может завязаться обоюдоострое столкновение.
— Я тоже не исключаю такого, товарищ Сталин. Именно в этом коридоре может решиться судьба сражения на южном фасе Курского выступа. Но если я не помогу Катукову, у него рухнет западная дуга фронта, в которую вклинились сорок восьмой танковый и пятьдесят второй армейский корпуса.
Сталин молчал больше обычного и вопрос задал с отзвуками сомнения:
— Вероятно, товарищ Ватутин, для нанесения контрудара вы рассчитываете получить обе Пятые армии. Но по замыслу Ставки они должны предрешить освобождение Харьковского промышленного района, а затем всей левобережной Украины с захватом плацдармов на Днепре.
— Разгром контрударом корпусов Гота, который, считаю, непременно перерастет в контрнаступление, выведет наши фронты в Полтавскую область, что и предрешит освобождение Харькова и стремительное наступление моего и Степного фронтов к Днепру.
Верховный опять долго молчал. Работая в Генштабе, Ватутин хорошо узнал ту скупость, с которой Сталин расставался с резервами Ставки. Но сейчас его молчание Ватутин расценил по-иному: раз Ставка (Сталин) выдвигает две армии Конева в полосу действий его фронта, то они, скорее всего, будут не сегодня-завтра переданы ему. Значит, намерение нанести контрудар по армии Гота будет Верховным одобрено. Конечно, Конев может воспротивиться, но выход ватутинских армий в пределы Полтавской области, то есть в глубокий тыл харьковской группировки немцев, предрешит освобождение и Харькова, и Харьковского промышленного района. Так что мнение Конева не повлияет на решение Верховного.
После еще одного раздумья Сталин глубоко вздохнул и произнес:
— Что ж, товарищ Ватутин. Вам, командующему фронтом, на месте виднее положение и состояние своих войск. Но, готовя частный контрудар, вы ни на минуту не должны упускать из виду главной цели и задачи фронта и ваших левых соседей — войск Конева и Малиновского, а также предстоящих действий Брянского, Западного, а затем и Центрального фронтов. То есть — общего контрнаступления. Вы получите две Пятых армии, но ввод их в сражение можете осуществить только с разрешения Ставки. По поступающим разведывательным данным, высокое германское командование все еще убеждено, что после срыва начала их летнего наступления мы не сможем перейти в контрнаступление и добиться результатов, сравнимых с теми, что мы достигли под Москвой и Сталинградом. Тем хуже для самоуверенных немцев. Мы осуществим контрнаступление в районе Курского выступа. Полагаю, неожиданность и масштабы контрнаступления окажут на всю толщу германской военной машины соответствующее воздействие, и мы сможем к сентябрю выйти на Днепр. Но это не значит, что силы вермахта не смогут оправиться от серии ударов, которые мы нанесем от Верхней Волги до низовий Днепра. Конечно, наступление наших войск на столь широком фронте неизбежно приведет к сумятице у врага в деле использования стратегических, тем более оперативных резервов. Но весеннее контрнаступление показало, насколько быстро и скрытно германское командование может создавать свои контрударные группировки и наносить ими глубокие удары, осложняющие нам оперативно-стратегическую обстановку. После провального начала летнего наступления масштабное контрнаступление немцам едва ли посильно, но где-то они нам могут причинить немалые неприятности. В частности, из Донбасса на север начата переброска двадцать четвертого танкового корпуса. По своим силам он немногим уступает тем, что уже действуют в районе Курского выступа. К нему командование вермахта может присоединить один-два корпуса из тех, которые у него наступали. Вот вам и серьезная контрударная группировка. Организуйте наблюдение за его продвижением. Такую же задачу получил Малиновский. Мощный контрудар врага не должен быть внезапным для Малиновского, Конева и вас, когда вы перейдете в контрнаступление.