Страница 49 из 52
— Как ты думаешь расставить людей?
— Сейчас прикинем… Где основные силы противника?
— В казармах за железной дорогой. Насколько мне известно, там размещены две роты Малоярославского полка, — ответил Атаман. — Поэтому надо большую часть боевиков поставить за железнодорожной насыпью.
— Не согласен. Во-первых, рассчитывать на бой с солдатами мы должны только в случае всеобщей тревоги. Телефонную линию мы перережем, а сами, разумеется, лишнего шума поднимать не станем.
— А если кто-нибудь из здания администрации в темноте все-таки выскочит и предупредит?
— Все равно мы не можем выделить больше пятидесяти человек, а этого мало для боя с четырьмя сотнями солдат регулярного войска. А что, если мы туда пошлем Фауста с несколькими бомбистами? Солдаты боятся наших бомб, как черти ладана!
— Верно! На четверть часа задержат, а нам больше и не надо, — согласился Атаман.
— В корпусе и десятка хватит, — продолжал Робис развивать план нападения. — Там все равно негде развернуться, еще друг друга перебьют. Да и ключей больше нет.
— Робис, у меня есть просьба…
— Хочешь сам командовать этой группой?
— Да, там ведь Дина…
— Понимаю, но так не выйдет. Тебе с лучшими стрелками придется оставаться во дворе, чтобы отрезать административное здание от тюремных корпусов.
— Сколько мне взять с собой?
— Всех оставшихся. В здании администрации находится резерв вооруженной охраны — оттуда нам грозит наибольшая опасность.
— Ладно, тогда я в первую очередь забираю Брачку с его ребятами.
— Я тоже так думаю. А Лихача со Степаном оставлю себе… Все?
— Похоже, что все.
Оба умолкли. Временами из-за туч выплывал тонкий серп месяца, и тогда среди кустов смутно вырисовывались фигуры людей. На фоне ночного неба неприступной крепостью вытянулись темные, угрюмые корпуса тюрьмы.
— А тебе не приходит в голову, что мы можем живыми и не выйти из этого боя? — спросил вдруг Атаман.
Робиса передернуло — он только что сам подумал об этом же.
— Чудно… — продолжал Атаман. — Обычно в самых страшных переделках я никогда не сомневаюсь в том, что выживу. А сегодня у меня такое чувство, будто одной ногой я уже в могиле. Вот умру, а какой в этом смысл? Смогут ли это оценить те, что придут после нас? Быть может, многие будут такими же мелкими людишками и трусами, как и некоторые нынче?…
— Так мы за то и боремся, чтобы люди стали благороднее, — промолвил Робис. — Они и сами станут лучше, если дать им человеческую жизнь.
Из-за кустов выбежал Брачка:
— Телефонная линия, братишки, перерезана начисто!
Робис передал по цепи команду, и от темных могил отделились темные тени. Казалось, покойники поднялись на бой с живыми. На самом же деле это жизнь готовилась к бою со смертью.
2
С тех пор как Дина узнала, что ей тут оставаться недолго, камера стала казаться светлее и шире. Мысленно она уже распрощалась с тюрьмой, распрощалась как с врагом, но в то же время и как с другом. Здесь она поняла, что ее не сломят никакие испытания. Может быть, внутренне она иногда и дрогнет от страха — в конце концов она ведь молода и ей хочется жить, — но голову все равно не склонит.
Тишину нарушил резкий металлический звук. Вначале Дине показалось, что это надзиратель собирается открыть камеру. Что ему надо в такое необычное время? Девушка невольно оглянулась на кровать, где под тюфяком хранилась хлебная бомба, и вдруг с облегчением вспомнила, что недавно ее съела.
Надзиратель не входил, но шум у двери не стихал. Да и похоже было на то, что звенят не ключи, а какие-то инструменты. Что они там делают?…
Она вдруг поняла и обмерла. Меняют замки! Кто-то предал! И в этом, несомненно, виновата она. Не зря предупреждал ее Атаман, что она должна молчать. Исправить ошибку уже поздно. Остается одно — предупредить товарищей. Писать нельзя — записку может перехватить предатель.
Надо искать другой путь!…
Дина принялась изо всех сил колотить в железную дверь. Ее маленькие кулаки уже были разбиты в кровь, но отчаяние заглушало боль. Она била и кричала до тех пор, пока дверь наконец не отворилась.
— Я тебе покажу, как бесноваться! В карцер захотела, дрянь?
Дине было безразлично, что с ней будет дальше. Она добилась своего и теперь закричала так, что раздалось на весь корпус:
— Предательство! Меняют замки! Предательство!…
Крик девушки донесся до Парабеллума. О предстоящем нападении знали только трое — Дайна, он и… значит… предатель. Не умом дошел Парабеллум до этого убеждения, а сердцем. Колебания и сомнения многих дней неожиданно перешли в глубокую уверенность. Прежде чем Лип Тулиан успел схватиться за свой браунинг, руки Парабеллума уже стиснули мертвой хваткой горло предателя.
Лишь в последний миг надзирателю удалось спасти Липа Тулиана. Не зная, как быть с полумертвым арестантом, он притащил его в пустую камеру и по привычке запер. Потом повел Дину вниз, в карцер.
3
Тени одна за другой скользили вдоль наружной стены и замирали у ворот тюрьмы. Решающий момент. В этом напряженной, неестественной тишине у железнодорожной насыпи послышались шаги. Там занимали позиции бомбисты Фауста.
Атаман вложил ключ в скважину замка.
— Кто идет? — спросил сонный голос.
— Что, начальство не узнаешь? — ответил Атаман, подражая немецкому выговору Людвига.
Не успели часовые высказать свои сомнения, как уже лежали связанные, с заткнутыми ртами. Бесшумно боевики двинулись дальше. И вдруг глухой удар — у Брачки из-за пояса выпал топор. Он нагнулся за ним, и это спасло его от затрещины Атамана.
— У, растяпа! — еле слышно прошипел Атаман. — Брось его, стрелять помешает!
Но Брачка не послушался. Он сунул топор в руку Лихачу и шепнул:
— Пригодится еще, поверь мне!
Кругом было тихо. Можно было отправляться дальше. Робис подал знак. И пятьдесят человек, словно хорошо обученные солдаты, рассыпались вдоль забора, за которым светились окна административного корпуса. Огневое прикрытие было обеспечено. Лишь теперь Робис со своей группой пересек двор.
Дверь корпуса. Очередное и самое трудное препятствие. Удастся ли его преодолеть? Вдруг Робис выкинул нечто такое, что привело остальных в полное замешательство, — он громко забарабанил в дверь:
— Быстрее, тревога! Боевики напали!
Дверь тут же распахнулась. Короткая схватка с часовым, и путь свободен. Робис бросился к ближайшей камере. С замиранием сердца он вставил ключ в замок. А если Фауст привез не те ключи? Поворачивается. Значит, те! Ну, теперь уж помехи не будет!
Робис стал на пороге. Он еще никогда не был в тюрьме. Маленькая, полутемная камера. Тусклый свет дежурной лампочки едва освещает скрюченное на койке тело.
— Выходи быстрей!
Ответа не последовало.
— Ты свободен, товарищ, разве не веришь?
— Не могу двинуться. Я совсем разбит, — донесся в ответ искусственно приглушенный голос.
Но Робис все-таки узнал этот голос — Лип Тулиан!…
— Проклятье, ключ не подходит! — раздалась чья-то брань.
И словно эхо с другой стороны:
— Не годится, не открывает!
Робис выбежал, захлопнув за собой дверь. Не может быть! Он подскочил к Лихачу и вырвал у него из рук ключ. Попробовал на одной камере, на другой… Изнутри люди бросались к дверям с криком:
— Сюда, сюда! Освободите!
Но что толку? Ключ даже не влезает в скважину. И так повсюду. В эти минуты Робис не мог думать ни о том, почему не подходят ключи, ни о Липе Тулиане. Все его мысли сосредоточились на одном — как быть дальше?
— Откройте! Освободите меня! Почему меня не выпускают? — Эти крики раскаленными иглами впивались Робису в мозг.
— Робис! — Кто-то из заключенных узнал его по голосу. — Это я, Фредис, с завода Пола. Помнишь, мне дали двадцать?!
Но он не мог им помочь. Решение было принято — бесповоротное, быть может жестокое, но единственно правильное.