Белые лодьи

Да, это он, Днепр, родимый! К которому так стремилась душа отца Доброслава, и его желание стало желанием сына… И оно осуществилось!

Почему же не видно тогда парящей над рекою птицы, почему так медленно, словно наполовину задохнувшись, плавают в глубине ее вод большие и малые рыбы, — сейчас Клуд способен заглянуть даже на самое дно… Дно реки покрыто черным жирным илом, в котором гниют водоросли и валяется разложившаяся падаль… И если бы человек ступил туда, его бы засосала эта масса, как прожорливая пасть омерзительного животного, втянула бы в себя и не выпустила, пока не умертвила…

Скорее наружу, на поверхность речного простора — но где он, этот простор?! Куда подевался?.. Где размашистость и величавость вод, текущих меж берегов, утопающих в зелени?.. Каменные плиты стискивают эти берега, и такие же стены перегородили реку, вода уже не стремится к Понту Эвксинскому и, как все застойное, покрывается зеленой омутной ряской, от которой исходит зловоние. Звери не рискуют более приблизиться к реке, они убегают от нее подалее в лесные чащи, но уже и там нет им спасения… Лес окутан едким, удушливым дымом, падают с деревьев даже зеленые листья, забивая истоки речушек и родники, сохнущие на глазах. Где же напиться?..

Над Днепром сгущается туман… Пролетающие журавли вязнут в нем и издают жалобные курлыкающие звуки…

«Кто все это сделал?» — вопрошает Клуд. Огненные шары на высоком берегу Днепра снова высыпают в небо множество искр, и оттуда, сверху, слышится:

— Че-ло-век!

«А зачем ему это нужно?» — снова спрашивает себя Доброслав. Но ответа не слышит…

Никак в языческой голове Клуда не может уместиться мысль о таком великом грехопадении людей, издевающихся над природой. «Почему не внемлют жрецы?! И почему так спокойно взирают на такое безобразие сами боги?!»

Но вот шары разлетелись в обе стороны, исчезли, и Клуд будто спустился с неба на землю. И видит, что сидит на суку дерева рядом с колчаном и луком. Берет их, лезет вниз и думает о том, как хорошо поиграли с ним берегини аль куды… «Смотрите-ка, они даже воду из котелка вылили, ну и проказники», — тихо смеется Доброслав и снова идет к реке.

Ох, как вкусно пахнет вода, вон и легкий туманец появился у противоположного берега, проснулись ночные птицы, о чем-то хорошем шепчет мелкая волна, накатываясь на теплый песок.

«Что же это я такое увидел?.. Какое-то странное зрелище… Не может быть, чтобы подобное мог совершить человек… Разве он враг себе?!» Клуд наполнил котелок и услышал зовущий голос друга:

— Брат, где ты?.. Где?..

Уже полыхает костерок, сработанный Дубыней, а пес, завидев Доброслава, с визгом, не свойственным ему, бросается к хозяину с таким видом, будто тот вернулся с того света…

— Ах ты, хороший… — с теплотой в голосе произносит Клуд, гладя Бука по гладкой шерсти. — Зверина ты мой с добрым сердцем…

Бук вдруг бросается вбок, садится и, обернувшись в сторону дерева, на которое влезал его хозяин, начинает выть. Вой его холодит сердце, и Дубыня взмолился:

— Утихомирь пса, Доброслав. Мы уже, считай, добрались до нужного места, а Бук так жутко дерет глотку, словно оплакивает нас.

— Это не нас с тобой, Дубыня, а землю…

— Не понял тебя, Клуд.

И Доброслав рассказал другу о том, что привиделось ему.

— Поедем отсюда, — предложил Дубыня. — Здесь, наверное, обиталище колдунов и ведьм.

— Прямо сейчас? — спросил Клуд.

— Да. Пойду ловить стреноженных лошадей. А ты готовь седла. Чур меня, чур![144]

…Княгиня киевская с дочками и челядью снова гуляла по берегу Днепра и увидела двух всадников и бежавшего с ними рядом волка. Она закричала от страха и кинулась к детям, прижав их к своему подолу. Крик подняли и мамки. Охранники выхватили из ножен мечи и вмиг окружили всадников и дикого пса.

Клуд и Дубыня спокойно слезли с коней, и Доброслав обратился к княгине:

— Я вижу, вы — государыня… Не бойтесь, пес наш с виду страшен, но без моего приказа и приказа моего друга он никогда ни на кого не нападает. А мы — конные странники, едем из Константинополя, добирались до града Киева через Херсонес и земли уличей.

— Из самой столицы Византии? — невольно вырвалось у княгини.

— Да, государыня.

— А что же нужно вам в нашем граде?

— Дело у нас до князей. Важное.

— Все так говорят… Важное дело, важные просьбы… А потом кидаются на князей с ножами, — проговорил кто-то из гридней.

— Хватит тебе, Кузьма. — Княгиня повернулась к рослому охраннику, который был не кто иной, как наш знакомый, избежавший казни, а потом срубивший голову жрецу Мамуну, покушавшемуся на жизнь Дира.

Среди теремных мамок и девок находилась теперь и Деларам, а свою возлюбленную Кузьма не хотел оставлять без присмотра. Заодно князь Аскольд поручил ему охранять и свою жену с дочерями.

— Дайте сюда ваше оружие, — обратился Кузьма к Доброславу и Дубыне, — и передайте поводья. А вы, мои товарищи, берите всех в кольцо вместе с волком…

Завидя возле терема свору сторожевых собак, Клуд сказал Буку:

— Иди и прижмись к моей ноге — и от нее ни на шаг…

Пес, подняв голову, взглянул умными глазами в лицо хозяину и проделал все, что тот приказал. Охранники переглянулись между собой и удивились:

— Глякось, как понимает. Словно человек в образе зверя. Ай да пес!..

— Между прочим, Буком его зовут, господа служивые, — разобиженный таким приемом киевлян, буркнул Дубыня.

— Шагай давай! — прикрикнул Кузьма. — Сейчас все узнаем: и как зовут, и зачем в Киев пожаловали… Конные странники…

И в окружении вооруженной охраны Доброслава с Дубыней и Буком доставили в терем к князю. Аскольд быстро вошел в гридницу, одетый в простую полотняную рубаху, княжеского только и было на нем что пояс, украшенный жемчугами, с драгоценным оружием, да еще сапоги из красного сафьяна. Молча уставился, сверля глазами непрошеных гостей. Но те не смутились под его взглядом, так же молча рассматривали киевского архонта, о котором наслышались немало за время своего длительного путешествия.

Создавшееся неловкое положение разрядил грубым окриком Кузьма:

— На колени!

Но Аскольд знаком руки остановил Доброслава и Дубыню.

— Кто такие? — спросил.

— Крымские поселяне мы. Были в Хазарии и Византии… Вернулись оттуда на купеческом судне. Мечтали увидеть священные воды Днепра, или Борисфена, как называют его хазары и греки. И очень хотели лицезреть тебя, князь киевский, Аскольдом нареченный, и твоего брата. А в том, что ты Аскольд, сомнений нету… Философ Константин, с которым мы ходили в Хазарию, сказывал, что ты белее волосами Дира и по возрасту старше… А философу о тебе и твоем брате, рассказывал в Херсонесе главный над твоими купцами Мировлад.

Заслышав это имя, вздрогнул Аскольд, и желваки заиграли на его скулах.

— В Константинополе мы узнали страшную весть, — продолжал Доброслав. — Ограбили их и отрубили им головы.

— Эта весть уже дошла до нас тоже, — глухо сказал князь. — Как зовут вас?

— Доброслав и Дубыня. А это наш Бук — помесь овчарки и волка, боец, надежный друг.

— Постой, постой… Доброслав, Дубыня… Пес дикий… Кузьма! — крикнул дружиннику. — Разыщи Еруслана!

Оказалось, что Еруслан с господином ускакали в лесной терем.

— Значит, ждать их не скоро… — сказал князь и снова обратился к Доброславу: — Если не устали с дороги, прошу за стол. Сдается мне, долгая у нас с вами будет беседа… Да, и пса накормите.

Утром следующего дня с княжеского двора поскакали гонцы сразу в нескольких направлениях: одни — в лесной терем, другие — на Подол к Вышате, третьи — на Щекавицу к греку Кевкамену, четвертые — к боилам — звать всех на Высокий Совет. За древлянами Ратибором и Умнаем тоже послали. Собрались все к вечеру. Кевкамен сразу узнал Доброслава и Дубыню и отвернулся, сказав что-то Аскольду. Видно, киевский князь пригласил грека для опознания… Но тут многих заставил обернуться возглас удивления и радости, вырвавшийся у Еруслана, когда он увидел в просторной гриднице друзей.

144

Чур — имя древнего божества, удаляющего от человека всякую нечистую силу.