Белые лодьи

Потом они медленно пошли по главной улице Меса, где на каждом шагу попадались ергастерии — ремесленные мастерские, являющиеся одновременно и купеческими лавками.

— А здесь, я смотрю, все так же, как и в Херсонесе, — отметил Дубыня.

— В Херсонесе чище. А какие белые там на высоком берегу храмы… — вспомнил Доброслав.

Конечно же, они прибыли сюда кружным путем не для того, чтобы, побродив по улицам, сделать сравнение двум греческим городам, — они искали женщину с родинкой-подковкой на шее и регионарха Иктиноса… И стоило им попасть в район форума Быка, как они сразу же услышали разговоры о регионархе, которого здесь именовали Медной Скотиной.

Время летело быстро. И не успели оглянуться, как наступил вечер, зазывно зажглись огни на столбах возле притонов и таверн. Друзья почувствовали, что проголодались. Идти бы им в свое предместье и вкушать бесплатную скудную пищу, но Дубыне захотелось съесть много жареного мяса и выпить настоящего виноградного вина. Да и Доброслав не отказался бы от всего этого. Поэтому остановились возле одной из таверн, приказали Буку ожидать их и вошли в помещение.

Таверна ничем не отличалась от «Небесной синевы» херсонесского карлика Андромеда, только была побольше и, может быть, погрязнее, с мощными дубовыми столами и обеденными ложами, с низким потолком.

Рядом с Дубыней и Доброславом устроилась группа мастеровых. Они также заказали мясо, вино. Начали говорить о непомерно высоких ценах на хлеб, на продукты питания, о совершенно немыслимых налогах, которыми обложили ремесленников. Один из мастеровых, с прокаленным дотемна лицом, видимо кузнец, уже хмелея, низким голосом пробасил:

— Это не должно так опять продолжаться… Однажды мы учинили погром…

— Тише, — зашикали на него собеседники и подозрительно посмотрели в сторону наших друзей, но, убедившись, что те — заморские люди, скорее всего русы, успокоились…

— А слышали, в таверне «Сорока мучеников» вчера произошла стычка с четырьмя легаториями, забредшими погулять. Их убили, потом сняли с них доспехи, а трупы выкинули в овраг, куда обычно выбрасывают мертвых бродяг… Возле этого места всегда кормятся волки и шакалы.

— Положим, убили этих четверых те же бродяги… Порядочные люди вроде нас не будут с легаториями связываться.

— А почему бы и нет?! — снова подал голос кузнец. — Я любого придушу, если кто из них посмеет меня обидеть, а обижать людей они умеют…

— Наверняка эти четверо состояли на службе у Медной Скотины. Они все у него задиристые и головорезы, да и ему самому следовало быть не регионархом, а палачом… Руки у него по локоть в крови. Говорят, когда он исполнял должность тиуна в Херсонесской феме, русских поселян резал, как животных на бойне, и грабил немилосердно…

— Понятное дело… Вон какой особняк на форуме Быка он себе отгрохал! Да еще на улице Юстиниана возвел еще один дом и поселил в нем красавицу-гетеру Евдоксию. Вот так живут патриции. А мы еле сводим концы с концами…

— Придет еще время, придет… — заговорил снова кузнец, уже чуть ворочая языком.

Товарищи встали, подхватили его под руки и ушли. Пора было уходить и Клуду с Дубыней. Из разговора соседей по столу они узнали, что Иктинос живет на форуме Быка, особняк его нетрудно будет отыскать, что есть таверна на краю города, где происходят драки черни с легаториями и где трупы убитых легко выбрасывать на растерзание лесным зверям, и что есть у Медной Скотины любовница, обитающая на улице Юстиниана…

Возле Бука собралось несколько пьяниц; они, находясь на расстоянии, окружили его, но ближе подходить не решались, так как у пса диким огнем горели глаза. Пьянчужки громко восхищались:

— Вот это зверь… Хорош пес!.. А смотрите, смотрите, как он глядит… Словно сам дьявол. Истинно дьявол…

Доброслав растолкал бродяг, позвал Бука, и они неторопливо зашагали в предместье святого Мамы.

Леонтий, чтобы события, касающиеся дела язычников, не вырвались из его рук и ненароком не ударили по их головам, тоже начал предпринимать свои шаги. Во-первых, он узнал, что у Иктиноса есть любовница Евдоксия, известная в Константинополе своим распутством. «Евдоксия… Откуда мне знакомо это имя?..» — сразу подумал монах. Спросил об этом философа. Тот, засмеявшись, ответил:

— Так звали, Леонтий, жену императора Феодосия, именем которого названа внешняя городская стена и форум. Своей жене он обязан прозвищем Малый, потому что всегда находился под ее каблуком. Великий Феодосий Малый… Вот так, мой верный друг… Можно быть великим в народе и малым у жены в покоях.

Далее Леонтий из дворцовых сплетен узнал, что Евдоксия раньше принадлежала Варде, но тот ее прогнал за своенравный характер. А Пустой Медный Бык влюбился в гетеру до безумия и потакает всем ее прихотям… Хотя у него есть красивая молодая жена из русских поселянок. Он ее вывез еще девочкой из Херсонесской фемы. Регионарху она родила сына и дочь, в которых он души не чает. Любил Иктинос и свою жену, любил до тех пор, пока не встретил беспутную, многоопытную в чувственных утехах ветреницу.

«Кто она такая, эта русская поселянка?.. — задал себе вопрос Леонтий. — Если она стала женой ромея, значит, ее окрестили. И судя по всему, здесь, в Константинополе, раз она сюда попала в малолетнем возрасте. Уже позже, когда Иктинос задумал сделать ее законной женой, он тогда, наверное, и попросил своего духовного отца принять женщину в лоно христианской церкви…»

Без особого труда Леонтий нашел духовника Иктиноса, встретился с ним и узнал, что пять лет назад регионарх привел к нему молодую красивую россиянку, которую звали Мерцаной. Священник спросил ее, любопытства ради, что означает это имя. Женщина ответила, что под Мерцаной славяне разумеют богиню зари. А когда она ночью выходит резвиться над нивами, порхая над созревающими колосьями, тогда зовут ее зарницей… Изображают ее поселяне на капище в венке из колосьев, и она, как заря, румяна и в злато-багряной одежде… У женщины при этих словах обильно полились из глаз слезы, священник крякнул, упрекнув себя в том, что неуместными вопросами при таинственном посвящении растревожил сердце своей будущей прихожанки.

Когда она заходила в ночной сорочке в купель, духовник обратил внимание на ее родинку, расположенную на шее, в виде конской подковки…

Тут же в церкви женщину нарекли Климентиной, так как ее крещение состоялось в день святого Климента.

«Какое знаменательное совпадение… Его преподобие епископ должен с благосклонным вниманием отнестись к разрешению назревшего вопроса, если мы с Константином, отыскавшие его мощи, заинтересованы в этом. С высоких небес святому виднее правота или неправота нашего хрупкого мира и живущего в нем человека… Помню, слышал я стихи одного бродячего поэта, которые очень тронули мое сердце. Вот они, эти стихи… «В день, когда Бог сотворил предметы, сотворил он солнце — и солнце поднялось и опустилось и снова вернулось; создал он луну — и луна взошла и опустилась и снова вернулась; и создал он звезды — и звезды взошли и опустились и снова вернулись; создал он человека — и человек ушел, сошел на землю и не вернулся…»

Так думал Леонтий, возвращаясь от духовного отца Иктиноса и Климентины. «Надо будет встретиться с этой женщиной и поговорить».

Когда муж уходил на службу, Климентина в огромном доме оставалась с детьми и слугами; на улице возле дверей постоянно дежурил вооруженный легаторий. После погромов Иктинос усилил охрану, и в самом помещении также появился велит с акинаком, но без щита. Потрогать этот короткий меч просил маленький сын хозяйки и пытался вытащить его из ножен. Не зная, что в таком случае предпринять, велит лишь хлопал глазами и делал слабые попытки отстраниться от мальчика. Но тот настойчиво лез к акинаку, и только вмешательство матери останавливало сына.

Уводя его, Климентина неизменно улыбалась бородатому велиту, а тот, зачарованный ее красотой, с нежностью смотрел на женщину, и лицо его становилось грустным. Тогда воина одолевали воспоминания… Он помнил себя маленьким, возвращающимся верхом на коне с водопоя, помнил запах дыма, стелющегося над плоскими крышами, зеленые горы с белыми снеговыми вершинами, серую козу, привязанную к врытому возле высокого крыльца бревну, и свою сестренку, сосущую тряпицу, в которую заворачивала мать комочек разжеванного хлеба… И еще помнил жуткий оскал зубов и дикое ржание боевых лошадей, черных всадников, пускающих стрелы с желтым оперением, сестренку, надетую на копье и поднятую высоко кверху… И суматошные крики: «Хазары!»