Страница 12 из 100
— Что это? — показал острием меча на вздувшиеся жилы на икрах ног. — Ходил в кандалах?
— Ходил, — признался Дубыня.
После убийства хазарина Дубыня подался в печенежские степи, что находились по обе стороны Борисфена, напротив его больших и малых порогов. Дорогой был схвачен неизвестными людьми, судя по всему татями, и продан с молотка в Херсонесе. Два года гнул спину на виноградниках на одного из отличившихся в бою «бессмертных»[28], получившего впоследствии звание кандидата[29]. За грубость и непослушание Дубыню забили в деревянные кандалы и отдали в работы на соляные прииски. Эти кандалы он протаскал почти полгода… Вот с тех пор при большой нагрузке и вздуваются у него на ногах жилы.
На другой день протосфарий увез с собой Лагира и еще нескольких молодых солеваров, оставив взамен провинившихся, как некогда Дубыню.
Чернобородый продолжал каторжанить, и прошел еще год. Старец-алан, надорвавшись совсем, умер, и вот теперь и мать Лагира находится при смерти… Говорила она Дубыне перед тем, как ему отправиться с соляным обозом в Херсонес: «Сынок, увидишь там мое единственное чадо, зеленую ветвь нашего старого, умирающего дерева, накажи приехать… Я хочу в последний раз перед тем, как душа моя пойдет странствовать между землей и небом, взглянуть в светлые очи сыночка. Отец… Он так хотел, чтобы наш Лагир возжег огонь под его погребальной лодьей[30]. Но он не приехал, и я сердилась на него, а позже узнала, что находился он в походе против угров[31]. И потом я ругала себя, что плохо подумала о своем сыночке. Лишь молила богов, чтобы не был убит. Дубыня, сынок, если и теперь он не сможет приехать, ничего… Я пойму, я все пойму, потому что я — мать…»
Вот почему Дубыне так надо было попасть в Херсонес.
Пройдя поляну, он спустился в лощину — и тут услышал треск ломаемых кустов.
В этот момент луна снова зашла за тучу, пахнуло сразу прохладой, в стороне Черного озера проухал филин, смолк на какое-то мгновение и снова жутко проухал…
Это уханье отвлекло Дубыню от других звуков леса и также от приближающегося треска кустарника. А когда снова сосредоточил на нем все внимание, то уже не только услышал, но и увидел, как из-за можжевельника появились две громадные собаки и остановились на краю лощины.
Тут и луна высвободилась из-за тучи, и еще явственнее приняли очертания и кусты, и деревья, и обвалистые края лощины, и собаки. Дубыня, затаившись, до боли в глазах всмотрелся в них и в более поджарой и не такой мохнатой признал волка — возле сердца неприятно кольнуло. «Неужели теперь и меня так же, как деда…» — промелькнуло в сознании. Но два крупных зверя — волк и овчарка (Дубыня точно определил породу собаки) обнюхали друг друга и бросились бежать к большой дороге.
«Что-то много страхов для меня в одну ночь… Ишь, как мечется нечисть, словно не пускает к кумирне, — подумал Дубыня. — Ничего, уже скоро, а там возле Белбога и усну спокойно».
И точно, тропа быстро привела Дубыню на капище. Деревянный Белбог стоял на взгорке, вымазанный кровью диких оленей, и весь был усыпан спящими мухами. С восходом солнца они оживут и роем закружатся возле истукана, десятками тысяч маленьких жизней олицетворяя общее пробуждение…
Встав перед идолом на колени, Дубыня поклонился ему до земли, вытащил из тоболы рысью шкуру, расстелил ее, лег и тут же заснул. Знать, действительно от Белбога шли благодать и сила, что дают путникам успокоение и сладостное забытье…
…«Взз, взз», — стало доходить до сознания Дубыни, он провел по лицу рукой и проснулся. Солнце уже поднялось над землей и светило меж стволов деревьев и сквозь кустарники, в воздухе носились мириады насекомых, и сквозь их беспрерывное мельтешение было не просто разглядеть лицо Белбога. Но оно улыбалось, это точно, Дубыня сразу отметил — лицо деревянного бога улыбалось…
И разом улетучились заботы, печали, стали смешными ночные страхи. Дубыня потянулся всеми членами могутного тела и крикнул громко: «Ого-го-го!» Перелетела с ветки сосны на еловую лапу белка, перед глазами мелькнул ее пушистый хвост, слегка задранный кверху, застрекотала сорока за озером.
Спустившись к нему и увидев угрюмые берега, густо поросшие камышом и тальником, синеватый еще туман, висевший над темной водой, усмехнулся, досадуя на себя за неосторожное громкое проявление своих чувств. «Вон из этих камышей недолго и стрелу схлопотать», — подумалось. Но радость так и распирала грудь: наконец-то наедине с лесом, озером, небом и солнцем…
Оно поднималось все выше и выше. Испарялся туман, и глохли звуки; да разве такое оно, это солнце, там, над Меотийским озером, когда, так же поднимаясь, высушивало воду на теле, и кожа страшно зудела, и соленый пот, втрое солонее обыкновенного, застилая глаза, разъедал веки?! И вот, чтобы добыть себе право увидеть другое солнце и ополоснуть лицо и глаза чистой водой, понадобились Дубыне целых два года прилежного труда на приисках и примерного поведения. И это с его вспыльчивым характером, с его тягой к свободе!.. Но он добился того, что его взяли в обоз, да еще сделали старшим. Теперь мечта побывать в своем селении и увидеть сестру и брата как будто сбывалась, потому что по пути в Херсонес реку Альму миновать нельзя…
Туман испарился совсем, и Дубыня увидел, как на середине озера играет рыба, высоко выпрыгивая из воды и ярко-серебряно сверкая чешуей. В нем проснулся азарт рыбака. Да и есть хотелось. Знал, что рядом с такими озерами, на берегах которых стоят кумирни богов, всегда имеется сработанная людьми тихая заводь, куда заходит рыба, являясь пропитанием путников, пришедших поклониться идолу. И точно — скоро Дубыня нашел заводь, а возле дуба, склоненного над берегом, сачок на длинной, отполированной руками жердине. Прежде чем закинуть его, Дубыня насобирал сухих сучьев и листьев, сложил в кучу, высек кресалом из кремня огонь и развел костер.
Хорошо было видно, как в мелкую заводь, после того как воду прогрело солнце, косяком повалила рыба: щука, угорь, окунь, плотва и даже сомы. Правда, передвигались они лениво, то и дело шевеля длинными усищами.
Дубыня выловил двух угрей, насадил их на нож и стал жарить. Угри — самая вкусная рыба, про нее от отца Дубыня слыхал самые невероятные истории: будто по ночам они выползают на сушу и пожирают на полях горох, чечевицу и бобы. Они могут находиться без воды более шести дней и ночей и не умереть. А когда подыхают, то не всплывают на поверхность, как все мертвые рыбы…
В костре весело трещали, сгорая, сучья. Как только кожа на угрях лопнула и закапал жир, Дубыня снял их с лезвия ножа и положил на траву. Поостудив, принялся за еду. И тут за спиной услышал насмешливый голос:
— Не торопись, оставь и нам маленько…
Дубыня обернулся: как же! он сразу узнал этот голос, принадлежащий Доброславу… С Клудом рядом стоял велит Фока с неизменным дротиком в руках и показывал в улыбке широкие зубы. Дубыня очень обрадовался их появлению, он встал и протянул одну рыбину. Фока проворно выхватил ее из рук Дубыни и, воткнув дротик в землю, с поспешностью голодного зверя стал уничтожать, не обращая ни на кого внимания.
— Фока не только пить, но и поесть любит, — пошутил Доброслав.
— Верно, колдун, угадал, и это тоже люблю, — глотая жирные куски, пробубнил велит. — Хороша зверина, главное без костей, не то что щука или окунь.
Подошли еще два солдата и четыре солевара, остальным двум Доброслав приказал находиться при обозе, который остановился в двух стадиях от кумирни Белбога. Там же были оставлены привязанные к повозкам верховые лошади велитов и Клуда.
Доброслав приблизился к Дубыне и, подмигнув ему, сказал:
— И впрямь знаешь, где находится кумирня Белбога… А мне твои друзья говорили, что ты два года, не разгибая спины, работал на приисках и, кроме вонючих казарм, наподобие солдатских, куда ходил спать, ничего не видел.
28
«Бессмертные» — так называли закованных в железо с головы до ног катафрактов — солдат византийской конницы.
29
Кандидат — низший придворный чин.
30
Аланы в те времена тоже были язычниками.
31
Угры — эти племена населяли тогда нижнюю часть Приднепровья и северные берега Меотийского озера.